Высота - Страница 8
- Еще залп! Координаты те же!
- "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"!.. - передавал радист команду. Из выемки, в которой он находился, торчала лишь его спина.
И опять после далекого гула тяжелым, скользящим шелестом дохнуло серое низкое небо и земля впереди, содрогнувшись, вспухла от взрывов. Танки пропали в клубах вскинутой земли, однако через несколько секунд на большой скорости вырвались на простор и продолжали мчаться, тут же открыв огонь. Но теперь Кузнецов насчитал только шесть машин и ликующим голосом воскликнул:
- Орудие! Подкалиберным по переднему!
- Есть цель! - отозвался на команду Глазков.
- Огонь!
Но в бою, особенно таком скоротечном, удачен не каждый выстрел, даже у хорошего наводчика. Орудие повело огонь, выпуская снаряд за снарядом, и, перекрывая грохот, неслась соленая и злая ругань Глазкова. Сам на себя ругался - это ему помогало, Кузнецов знал.
Танки неудержимо неслись к высоте, автоматчики не поспевали за ними, отставали, и лишь те немногие, что удержались на броне, хлестали беспорядочными очередями. Третий залп полковой артиллерии чуть запоздал и еще раз накрыл два подбитых, горящих танка и отставших автоматчиков. Уцелевшие машины ревели уже у самого подножия, перестроившись на ходу: теперь три из них шли на правый фланг, на кузнецовское орудие, столько же - на окопы Бурова. Просить НЗО было уже опасно: снаряды могли лечь слишком близко к окопам, а то и накрыть прямым попаданием.
Хотя на его фланг нацелились три танка и были они опасно близки, надвигаясь, стреляя на ходу, Кузнецова больше беспокоил Буров со своим вымотанным до предела батальоном. Как бы вновь, только теперь с еще большей обостренностью, он осознал, как не хватает корякинского орудия. Вдвоем они сумели бы неплохо встретить эту танковую шестерку. А теперь что ж он один сумеет с ней сделать, раздвоенной пополам?.. Он мельком бросил взгляд на окопы - оттуда уже полетели гранаты; потом на "свои" танки - они были так близко, что его удивило, как это пока еще не расстреляли орудие, а лишь по щиту хлестало пулями и осколками. И все-таки он отдал команду Глазкову:
- По танкам слева осколочными три выстрела! - Он прикинул: больше трех раз не успеет выстрелить, надо будет немедленно возвратить орудие в прежнее положение, иначе сомнут. И, проследив, как ствол пошел влево и замер, торопливо взмахнул рукой: - Огонь! Крой их, Глазков!
Орудие трижды рявкнуло так скоро, что Кузнецов и сам удивился. Глазков и весь расчет понимали, видели опасную, почти неотвратимую гибельность момента.
- Есть попадание! - вскрикнул Глазков, лихорадочно возвращая назад орудие. Ствол замер, нащупав ближний танк. - Держу цель!
Танк перед буровскими окопами горел, из люка, откинув крышку, вываливались танкисты, прямо на чью-то меткую автоматную очередь. Двое скатились у самой гусеницы, третий пылающим факелом остался на броне.
- Огонь! Двумя по головному - огонь!
Первый снаряд только лизнул по башне, высек небольшой сноп искр, другой и вовсе прошел мимо.
- Командир, обходят! Обходят, паразиты!
Танки, встретив прицельный огонь, тут же, не сбавляя скорости, развернулись и, выбрасывая из-под гусениц перемолотую землю, кустарник, окутавшись дымом и пылью, точно дымовой завесой, рванулись еще правее по склону вниз. Два танка, уцелевших перед буровскими окопами, тоже пошли в обход, только с другой стороны: видно, посчитали, что стреляло по ним то орудие, которое на гребне, - не знали, что его там уже нет.
И сразу же из лесу немцы ударили из минометов. Взрывы вскидывались все ближе и ближе, словно кто-то, невидимый, довольно точно и умело дирижировал этой стрельбой. Осколки густо хлестали по щиту и стволу, расшибаясь, брызгали железным градом, обсыпали расчет. Кузнецов чувствовал, как этот град сечет по куртке и сапогам. Кто-то вскрикнул с удивленной болью, кажется, Уринцев... Сейчас накроет. Надо менять позицию: рванут снаряды - и все! Но как? С обеих сторон небольшие, но крутолобые выкаты из лощины - не вытащить, сзади уклон, тяжелое орудие покатится вниз - не удержать. И тогда он, понимая, насколько велик риск, отдал, казалось бы, лишенную всяческого здравого смысла команду:
- Сошники поднять! Орудие вперед!
Только убитый Сименцов, лежавший под плащ-палаткой, на которую тоже сыпались осколки вместе с дождем, не удивился этой команде. Остальные весь расчет, все четверо - с недоумением смотрели на своего командира: дескать, ты что, товарищ старший сержант, как же так?.. Зачем вперед-то, навстречу танкам? Под мины-то зачем?
- Орудие вперед! - повторил Кузнецов. Он ждал этого недоуменного их взгляда, молчаливого и справедливого вопроса. Но знал: выход только один взрывы густые, но не очень частые вырастали на глазах, неотвратимо приближались, словно нащупывали позицию, и стоило только уловить точно паузу между ними и рвануться с орудием, проскочить вперед, как взрывы эти уйдут с перелетом за спину. Риск огромный, но другого выхода нет. К тому же все равно надо разворачивать орудие вправо - вот-вот оттуда покажутся танки. - Вперед! - крикнул он еще раз. - Иначе угодим под минометный огонь.
Теперь они поняли его замысел, дружно и мощно навалились на орудие, и оно пошло. Еще взрыв взметнулся недалеко перед щитом, но следующий уже опоздал - полыхнул сзади.
- Разворачивай вправо! Ящики со снарядами сюда!
О площадке для орудия нечего было и думать - едва подтащили снаряды, как показались танки. Сошники наскоро, кое-как воткнули в землю.
- По местам! Подкалиберным... - Кузнецов видел, как радист, выскочив из своей выемки, согнувшись, прижимая рацию, вскачь несется к орудию. "Убьют, - тревожно плеснулась мысль, - не добежит. И рацию разнесет..."
Передний танк уже вылезал, нависал над лощиной мощной бронированной тушей, поводя стволом пушки, нащупывая орудие. Дробно и резко ударил пулемет, пули вспороли землю у самых ног радиста, он что-то отчаянно закричал, взмахнув забинтованной рукой. И упал.
"Все!" - в отчаянии подумал Кузнецов и, увидев направленный на орудие ствол танковой пушки, оглушенный ревом и словно завороженный этим хищным, подрагивающим зрачком, на мгновение замер. До танка оставалось не более сорока метров.
- Командир! - не своим голосом закричал Глазков.
- Огонь!
Орудие рявкнуло, снаряд впился танку в серую челюсть, взрывом откинуло его чуть в сторону. Танк припал слегка на бок, на самом скате в лощину, из передней части вырвалось пламя.
- Еще снаряд! Огонь!
Но выстрела не последовало.
- Орудие отбросило, не вижу цель! - крикнул Глазков.
- Сделать упоры! - вгорячах скомандовал Кузнецов, но тут же понял, что сошники вкопать не успеют: два других танка с грохотом и лязгом спускались в лощину пониже подбитого. Они стреляли из пушек, но их, точно на волнах, мотало на буграх и впадинах, и снаряды то уходили ввысь, то зарывались в гребень высоты. За танками бежали автоматчики.
- Глазков, бей! Как хочешь бей! - крикнул Кузнецов, зная, что в таком положении поймать цель почти невозможно. - Огонь, Глазков, огонь!
- Здесь блиндаж какой-то! - раздался голос Уринцева. - Проваленный!
- Упереть сошники в блиндаж! - Кузнецов вдруг увидел радиста и обрадовался: тот, присев рядом с рацией, бил из автомата по немцам: - "Ох, саратовский! Вот молодец, живой!" - Давай сюда, Тимофей! - закричал он. И когда радист подбежал, приказал ему: - Вызывай "Сосну"! Быстро!
Кузнецов успел бросить взгляд на буровские окопы - там отбивались от наседавших автоматчиков, рвались гранаты, то вспыхивали, то пропадали автоматные и пулеметные очереди. А сбоку, по тому склону высоты взбирались к окопам три целых, невредимых танка. "Нет, не устоять Бурову, сомнут..." Кузнецов уже ничем не мог помочь погибающему батальону. Свое орудие било по спускавшимся в лощину танкам - до них было метров пятьдесят, - но било бесприцельно, и снаряды с визгом уносились прочь, не задевая их. Глазков матерился зло и нервно. Тогда Кузнецов сорвал автомат, полоснул навстречу бегущим немцам и повернулся к радисту.