Высота - Страница 4
- Ай да парень! - Кузнецов тоже рассмеялся. - Ох, хитрец! Что ж, значит, расчет наш опять в полном комплекте. Хорошо, как раз к делу... Разворачивайся, Головин, давай назад и притормози у той лощинки. Кажется, лучше места не найти для подъема.
- Пожалуй.
"Студебеккер" круто развернулся, нащупал колесами свою же колею и помчался по ней, утопая в кустарнике по самые крылья. У лощинки Головин придержал его.
Кузнецов распахнул дверцу, прислушиваясь:
- Заглуши-ка мотор.
Тихо стало вокруг, лишь дождик со снегом шелестел по капоту и крыше кабины. Но вот в эту тишину вплелись приглушенные пулеметные и автоматные очереди: на другом склоне высоты шел бой. Судя по всему, пока спокойный бой, будничный. Тонкий пласт тумана слизнуло с макушки ветром, и теперь хорошо стало видно, что лощинка уходит до самого верха, выгрызая в гребне неглубокий овраг с пологими скатами.
- Слышишь? - спросил Кузнецов, оглядывая лощинку и уже думая о ней как о возможном месте для позиции. На самом гребне орудие окажется на виду, хотя обзор с него, конечно, и дальше и лучше. Здесь же можно будет укрыться.
- Слышу, - отозвался Головин, - стреляют. Должно, бой идет. Но не очень жаркий.
- Вот-вот, давай скорее к дому.
- Хорошенький дом, - усмехнулся Головин. - Прямо хоть на печку блины трескать.
- Не нравится - на высоте другой присмотрим, покомфортабельней. Вид, так сказать, сверху. До моря еще далековато, а то можно бы и с видом на море. А, Головин?
Тот в ответ только головой покачал: ну, командир...
Через несколько минут "студебеккер" остановился возле орудия, и Кузнецов спрыгнул с подножки-навстречу Глазкову.
- Орудие, боекомплект, паек, вода?
- Все готово, командир. Сименцов по приказу явился. И радист прибыл с рацией.
- В самый раз. Цеплять орудие, сейчас же выступаем.
- Есть!
Взводному и Корякину Кузнецов рассказал, что приглядел лощину, будет подниматься по ней и чтобы они шли следом, но не слишком близко - черт знает, залетит какой-нибудь шальной снаряд, наделает беды. Авиации бояться нечего - погода для немцев нелетная.
- А там, наверху, - он кивнул на высоту, - по обстановке. Разрешите, товарищ лейтенант, действовать? Время...
- Давайте, - распорядился взводный, забираясь в кабину корякинской машины. - Мы идем следом. Трогайте!
- Порядок! - Кузнецов стянул с головы шлем, улыбнулся радисту, сидящему рядом в кабине, только сейчас разглядев его: - Что-то ты уж больно молод, парень, а?
Тот смутился, точно виноват был в своей молодости, поправил на коленях рацию - деревянный зеленый ящик с широким брезентовым ремнем. Пожал плечами:
- Послали вот.
- Ты с какого же года? - спросил Кузнецов, стараясь не обидеть. Был радист действительно молод, совсем мальчишка - тонкая шея далеко высунута из шинельного ворота, голый, не тронутый бритвой подбородок, чистые и светлые, как речные голыши, глаза...
- С двадцать седьмого. Прошлой осенью призывался. На курсы сперва послали, а теперь вот сюда - на войну, к вам.
- Ого! - присвистнул Головин. - Прямо уж так сразу и на войну? Ну, берегись теперь фашисты - главные силы подошли из России. Да ты не обижайся, это так, к слову.
Радист, прикусив губу, молчал, глядел, как и другие, вперед, на бегущую сквозь кустарник колею.
- А как же? - не унимался Головин. - Считай, по возрасту-то отцы и дети воюют. Такие дела, брат... Вот у нас в дивизионе с девяносто пятого года есть мужики. В прошлом веке еще родились, Цусиму помнят мальчишками, "Потемкина". А революцию и гражданскую уж своими руками делали. Даже не верится, ага. А тут - ты. Подумать только...
Радист незаметно шмыгнул носом: слова шофера произвели впечатление.
- А ты сам-то с какого, Головин? - спросил Кузнецов, чтобы слегка приземлить его.
- Я? С двадцать четвертого. Но тут другое...
- Старик уже, - засмеялся Кузнецов. - Молодой старик.
- Старик не старик, а третий год воюю. А фронтовые года втрое дороже, сами знаете. Кто доживет - зачтутся. Ну, а кто не доживет...
- Повоевал хоть немножко? - Кузнецов положил руку радисту на плечо, успокаивая.
- Самую малость, товарищ командир, - смущенно отозвался радист. Он не знал звания Кузнецова - на том была танкистская куртка без погонов, потому смущался еще более.
- Ничего, это уже кое-что. Остальное быстро наживешь. Главное первый раз, а там пойдет. Как тебя величать-то?
- Тимофеем. - Радист встрепенулся вдруг, сообразив, что оплошал. Но уж больно доверчиво вел с ним разговор командир. - Рядовой Тимофе...
- Ладно, ладно. Откуда сам-то?
- Саратовский. Извините...
- Хорошо у вас там, должно быть, весна скоро, степи зацветут.
- Зацветут, - вздохнул радист. И улыбнулся: - Красиво...
Головин заметно сбросил скорость.
- Лощина, товарищ старший сержант. Поворот?
- Да. - Кузнецов распахнул дверцу, вылез на подножку, дал корякинской машине, идущей следом, отмашку: дескать, иду влево, держи дистанцию. Сел опять на сиденье, натянул потуже шлем, радисту бросил: - Рацию, Тимофей, крепче держи. - И водителю: - Ну, теперь твое слово, Головин. Давай!
Машина свернула в лощину - она сразу уходила на подъем, - сердито и мощно взревела двигателем и ринулась на высоту, задрожав от напряжения.
Стрелки на приборной доске приплясывали, "студебеккер" слегка лихорадило на невидимых кочках, припорошенных серым снежком, заваливало с борта на борт - лощина оказалась узковатой и не такой уж ровной, какой виделась снизу, от подножья. Но пока все шло как надо, и Головин, слившись с баранкой, не выказывал никаких признаков тревоги. Вдруг, когда уже одолели больше половины высоты и до гребня, казалось, рукой подать, по крыше кабины забарабанили.
- Жми, жми! - крикнул Кузнецов шоферу, выбираясь на подножку. Останавливаться никак нельзя, машина набрала хороший ход, лезла и лезла ввысь. - От, черти! Да куда же их понесло! - Он увидел: корякинская машина поворачивала влево, выбиралась из лощины по небольшому, пологому ее склону, таща за собой орудие. Метров на пятьдесят она приотстала, как и условились. Но зачем же поворачивать? Кузнецов погрозил кулаком: какого черта! И тут же увидел взводного, тот стоял тоже на подножке и махал рукой жестикулируя: вы, дескать, давайте лощиной, а мы на самый гребень двинем.