Вышибая двери(СИ) - Страница 38

А сейчас ты понимаешь, что единственный, кто смотрит на этот летящий снег вместе с тобой, — это Бог. Наверное, поэтому стоишь иногда под тихим ночным снегопадом, запрокидываешь лицо к мириадам сплетающихся в белые крылья снежинок и чувствуешь, что Бог тоже стоит неподалеку.

Постояли, улыбнулись друг другу и снова разошлись.

Красота… Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде? Смотря какой сосуд, смотря какой огонь… Лгут те, кто заверяет, что красота женщины не имеет значения — имеет, и чаще всего решающее. Но самое манящее в женщине — не форма тела и черты лица, а внутреннее свечение. Чем оно вызывается, я так и не понял до конца — умом ли, искренностью, внутренним чувством стиля, а может быть, всем сразу. Но говорю с полной ответственностью: это действует на мужчину гораздо сильнее, чем набор внешних качеств.

Когда‑то с друзьями–афганцами мы держали на вокзале бригаду. И всегда в час дня, когда мы готовили к рейсу скоростной кёльнский, по перрону стремительной походкой проходила Мисс Станция, как мы ее звали. Может, работница бюро при вокзале, а может, проводница. Был теплый май, и над ее коленями играл легкий колокольчик белой юбки. Мы бросались открывать окна поезда и хулигански улюлюкали ей вслед, а она, смеясь, махала нам рукой и посылала воздушные поцелуи. Несомненно, она знала, какое впечатление производит на мужчин — каждый носящий брюки субъект поворачивал ей вслед голову.

Хотя мы и были грубыми вокзальными рабочими, но у всех троих имелось высшее образование. И однажды в обеденный перерыв мы решили проанализировать, а что, собственно, в нашей Мисс Станции особенного. Откуда такой сногсшибательный эффект. Решили докопаться до секрета ее привлекательности. Ведь, если разложить все по полочкам, в ней не было ничего от типичных красавиц. Круглолица, большерота, вдобавок носила большие очки. Да и никаких выдающихся форм — скорее худощава.

Но мы все‑таки поняли, что именно делало ее неотразимо прекрасной. Да, наша дама сердца была, несомненно, теплым искренним человеком — это чувствовалось по ее солнечной живой улыбке и даже по пластике тела. Такие женщины привлекательны сами по себе. Но основной секрет привлекательности заключался в еще одном нюансе.

Мисс Станция была победительно, необоримо уверена в своей красоте. Я до сих пор не знаю, каким образом она обрела эту уверенность. Была ли любимой дочерью у мудрого отца или внушила себе, что привлекательна, самогипнозом. Но именно ее убежденность в том, что она необычайно красива — такая, какая есть, — делала ее сногсшибательно, умопомрачительно прекрасной.

Прошло уже четыре года, а я до сих пор помню, как ровно в час дня мы, три здоровых обалдуя, бросали шланги и тряпки и, открыв окна в кёльнском скоростном, ждали, когда по перрону пройдет удивительная, чудесная девушка, когда прозвучит в теплом воздухе ровный цокот ее каблучков. И вот она выходит из‑за поворота — головокружительной походкой настоящей дивы, солнечно и милостиво улыбаясь нам, ее поклонникам. И восторженно заулюлюкает Хаммид, почти выпадет из окна страстный Ахмадшах — я поймаю его за брюки и сам немного смущенно улыбнусь ей и помашу рукой. Красавица идет. Королева.

В этом тайна привлекательности, делающая девушку больше чем красивой — очаровательной и прекрасной. И именно в этом случае совершенно теряет значение, каковы ее черты лица, пропорции тела и даже возраст.

Любуешься этим играющим пламенем победительной красоты, и сердце екает.

В субботу дежурил в танцхаусе. Дорабатываю сентябрь, как обещал Гансу, и ухожу. Блин, мы, мужики, как дети. Керим сейчас официальный шеф тюрштееров, собака. На моем горбу в рай въехал. Как стерню пахать, так я, а как урожай пожинать, прислали другого. Значок я ему так и не отдал, ибо не хрена, а он пытается утвердить свою власть путем постоянной смены нашей рабочей одежды.

Официантка Стелла, милая светленькая девочка, угостила дыней. Я доедал уже третий кусок, когда с автостоянки раздался истошный балаганный крик: «Ма–а-акс! Ма–а-акс! Мерзавец, ты обманул меня и теперь должен жениться!» Стелла вытаращилась изумленно.

Выронив желтую дольку дыни, я выскочил на балкон. Внизу, вокруг бежевого «мерседеса», крутилась карусель из голоногих девиц разного калибра, и при взгляде на их грудь не оставалось сомнений. Знаете, чем отличается грудь проститутки от груди обычной женщины, даже щедро одаренной природой? Во втором случае она может быть красивой, манящей, нежной, показывающей, что готова отдаться в мужские ладони. Грудь же проститутки не знает таких сантиментов, зато имеет собственный характер. И этот характер — стремительный! Такая грудь не ждет милости от природы, а истово рвется вперед, к заветной цели. Поэтому проститутки часто напоминают мне женские фигуры на носах средневековых парусников. Впрочем, кем еще мог вдохновиться корабельный плотник?

Девицы, увидев меня, замахали руками и, хохоча, стали хлопать в ладоши, а в центре этого полуголого хоровода загорелым лукавым блинчиком светилась… хитрая польская мордочка! Черт, не видел ее уже почти два месяца.

— Ты что орешь здесь, с ума сошла? Поднимайся ко мне.

— Я не могу–у-у… — пожаловалась Барбара и подняла в воздух два костыля.

Показав Кериму знаком, что я занят, сбежал вниз. Между тюрштеерами есть негласная договоренность: они могут волками друг друга грызть, но если один из них строит куры какой‑либо девице, второй его обязательно прикроет. Мерно двигая челюстью — вечно жует жвачку, — Керим невозмутимо встал на мое место.

С Барбарой у меня отношения странные. Оба мы давно не дети и, следовательно, мало верим в дружбу взрослых мужчины и женщины. Особенно если они свободны и лишены предрассудков, к тому же один из них вышибала, а вторая бывшая жрица любви. Тем не менее небывалое бывает. Я сразу пресек между нами все поползновения этого характера, и Барбара, человек умный и практичный, приняла правила игры такими, какие они есть. Мы прекрасно себя чувствуем в сформировавшихся отношениях — взаимное уважение, помноженное на взаимную благодарность. Мне тоже есть за что быть ей благодарным. Много раз я замечал, как в компании авторитетных албанцев Барбара под разными предлогами намекала им, что Макса прикрывает Бесмир. Причем делала это настолько тонко и ненавязчиво, что я только диву давался. Она же по моей просьбе, когда ездила в Ренебург на встречу с Бесмиром, поставила его в известность о том, как я выгляжу, чтобы не вышло прокола.

— Изменник, — с театральной страстью прохрипела Барбара, высвобождаясь из моих рук.

Я с удовольствием подыграл ей — статус женщины их профессии существенно возрастает, если у нее есть постоянный друг. Девчонки ее перестали хихикать и смотрели на нас с интересом.

— Так ты же пропала неизвестно куда…

— Машину разбила и колено заодно.

Барбара кивнула мне, и я понял, что нам есть о чем поговорить.

Мы отошли в сторону. Странно было видеть сильную необузданную Барбару, опирающуюся на костыли.

— Макс, будут перемены. Вернулся из Братиславы бывший шеф «Ангара», Ян, помнишь? Вернулся с деньгами. Мы с ним складываемся и хотим купить «Ангар».

— Ого! Тебе парикмахерской мало?

— Мало. Я женщина с запросами.

— Слушай, у танцхауса теперь долги — после прошлой запланированной бойни люди перестали ходить, и так уже четвертый месяц.

— Да знаю. Я, Макс, всегда все знаю. Я тебе даже больше скажу, «Ангар» еще не расплатился с Бесмиром за тот случай, когда он придавил албанскую диаспору, и до сих пор должен ему сорок штук. Цыгана, который заказал Роланда, месяц назад посадили на три с половиной года. Бесмир вроде бы ни при чем, но кто может знать точно…

— Ну и? Покупая танцхаус, ты возьмешь на себя все долги.

— Ой, Макс, я похожа на дуру?

— Не понимаю, почему Роланд, зная, что танцхаус даже в худшее время делает по полторы тысячи евро чистой прибыли за вечер, до сих пор не расплатился с Бесмиром. Он же был в курсе, с кем имеет дело.