Вышибая двери(СИ) - Страница 33
Монберг — крошечный городок, в нем всего двенадцать с половиной тысяч жителей. Численность средиземноморских эмигрантов составляет никак не меньше пятнадцати процентов. У подавляющего большинства запрет на вход в танцхаус. Дискотека процветает за счет отсутствия конкуренции — в городе она единственная, ну и под боком Кобленц. Здесь меня знают все албанцы и большая часть турок, у половины из них в Кобленце родные и приятели. Если я не буду поддерживать свое реноме, танцхаус затопчут, как это случилось три года назад. Тогда Роланд и был вынужден пойти на договор с Бесмиром.
По слухам, бродящим среди турецкой тусни (инфу мне периодически сливают знакомые проститутки — нет вернее друзей, кстати), Макс выдержал попытку сноса диско год назад, ходит как ни в чем не бывало, да еще и недавно отметелил Альмиса так, что тот о мести не помышляет. Кроме того, Макса постоянно видят среди местных авторитетов, и со многими из них он в приятельских отношениях, при том что сам ни турком, ни албанцем не является. Отсюда делается вывод: Макс — смотрящий от Бесмира.
Я эту легенду не только не опровергаю, но и косвенно подтверждаю. Как долго продержится этот баланс сил, неизвестно. Главное, чтобы Бес мир не потерял корону, иначе местные группировки первым делом отыграются на нашем танцхаусе и, увы, на мне.
Я прекрасно это осознаю, поэтому времени зря не теряю и сколачиваю себе прикрытие из местных знаковых фигур. Куруша я сохраняю и протаскиваю за собой не только из‑за того, что он хороший работник и приятный парень, но и потому, что один из Зорга.
То есть что получается? Макс прижал албанца Альмиса. Звонок от Али, звонок от Зорга. Али обещает Альмиса убить, Зорга — перед тем еще и огорчить до невозможности. И вишенка на торте — звонок от Бесмира. В результате Альмис приходит просить прощения уже второй раз. Что ж, даже если албанский король Бесмир кончит как его брат, то есть его просто–напросто пристрелят отмороженные соотечественники, моему танцхаусу есть на чем стоять до коронации нового правителя.
Голова у меня еще варит.
А бесплатный ужин в турецком кафе, букеты от цветочника, пиццы от владельца пиццерии, присланные через знакомых турок (Барбара каждый раз шепчет: «Брать бери, но не ешь, знаю я их»), и безуспешные попытки местных барыг подарить мне то ворованный перстень, то мобильник — это, право, только побочные эффекты.
Как много времени человек тратит на химеры!
Я благодарен дискотеке за то, что каждый вечер мимо меня, так или иначе вступая в контакт, проходят не менее пятисот человек, которых по долгу службы надо внимательно рассматривать. Люди разных возрастов и профессий, и из этой хаотичной разношерстной массы отчетливо проступает портрет человека как такового, человека массового.
Ну, то, что я теперь абсолютно согласен с инопланетянами, не желающими вступать с этим человеком в контакт, — тема отдельная. Но странное при взгляде на него возникает чувство. Одновременно хочется и отлупить его, и ему посочувствовать.
Вот он идет, распираемый переизбытком гормонов. Смотрит фильм про себя, как он крут и небывал и какие вокруг скучные, ничтожные люди, а сам он, семнадцатилетний, уникален и нов. Царь жизни, всё на халяву. Он студент или практикант. Молодой половозрелый бездельник. Жизнью надо наслаждаться! И вообще, впереди еще гарем красавиц, мешок денег и приключения. Их пока еще нет, но они уже есть. В перспективе. И от этого еще кайфовей. Жизнь — его, а вы все дураки и неудачники. И он вам это докажет. Но он вас прощает, раз уж так выпала карта — вам ползать, ему летать.
Вот он же постарше. Получил профессию, зарабатывает неплохо (или плохо), но девушки не любят (или любят, но не те), а как насчет выпить вместе… Не от того, что плохо, а от того, что почему‑то скучно. И вроде бы понятно, как можно все изменить, но и холодно, и боязно, и маменька не велит. Зато умный. Зато интеллигент. Или немец. Или боксер. Ну дак выпьем?..
А вот он идет обиженной походкой одутловатого пожилого человека. «Да, лысина, живот и никому я не нужен. И как бы… ну, стоит пока, но как‑то… А давай на пальцах поборемся!» Грязненький, не от нечистоплотности, а от отчаянья душевного. Потому что… а зачем? Кому он, старый мешок, нужен? Зато при «мерседесе». И очень умный. Или очень богатый. Или старый мусорный мешок. Короче, жизнь — дерьмо, но он привык.
И еще человек массовый — торопится острой, суетливой поступью женщины бальзаковского возраста, спешащей удержаться на беговой дорожке мелькающих лет. Их показное «Ха–ха–ха!» звучит стервозно, но несколько истерично. «А можно нам, старым женщинам, в дискотеку? Можно, да? Старым? Ну, то есть нам. Старым. Старым же? Или все‑таки не очень старым?»
Так и смотришь, как перетекает толпа, а по сути, один и тот же человечек, от подростка к студенту, от студента к зрелому, от зрелого к увядающему. Редко встретишь не человечка, а человека. Пусть не гения, не талант. Просто человека, который в юности любопытен, в зрелости щедр, в старости спокоен.
Я вижу его редко. Иногда он приходит в виде девчонки–панка или шустрого мальчишки в бейсболке. В виде огромного бородатого байкера или аккуратного интеллигентного мужчины с ироничным, но добрым выражением глаз. В виде недорого, но со вкусом одетой женщины, о чьем возрасте и не задумываешься, потому что голос ее мелодичен и дыхание легко. И люди эти — мои друзья. Они не знают об этом, но так и есть. И не потому, что я такой же, как они.
Но я хочу таким быть.
По улице ночью стало невозможно пройти. Меня знают все.
В темное время суток города Германии принадлежат мусульманам разных мастей, а я страсть как люблю шататься ночью по городу. Так что скоро, видимо, буду одной рукой собирать кружки поставленного мне пива, а другой отстреливаться. Нет, кроме шуток, мне постоянно приходится важно надувать щеки и начальственно посматривать из‑под бровей, так что ночные прогулки становятся утомительны. Конечно, есть в этом и приятные моменты. Гулял ночью с подружкой, она посетовала, что никогда не пробовала турецкий айран. Мы дошли до первого же турецкого кафе, я откинул занавеску и… «Ой, дорого–о-ой… твоя девушка айран захотеть?!» Короче, подруге насовали полные руки разного айрана, от стаканчика до литровой пачки. Наотрез отказались брать деньги. Улыбающегося турка, хозяина кафе, я не знаю. Но он явно знает меня. Самое смешное, ему только кажется, что он меня знает…
Не нужна мне эта халява, да и лучше без нее, а то ведь могут и кирпич на голову надеть в конце концов. Не надо мне всего этого. Ни знаков почтения, которого лично я не заслужил, ни напрягов с отморозками.
Я хочу идти по улицам старого Кобленца, отдающего собранное за день тепло и гулко отзывающегося ночным эхом под моими шагами. Хочу, чтобы на волосы мне неожиданно закапал ночной дождь, крупный и свежий. Хочу бродить с подругой до утра, держась за руки и, как в детстве, «качелить» ими.
И чтобы не пялились на меня в эти минуты восточные глаза разных разрезов, одни приветственно, другие угодливо, третьи с неприязнью и угрожающе, а кто и вовсе любопытства ради: «Га! Так это же Макс!!!»
Да… Как там?.. Беда актера — несоответствие внешних и внутренних данных.
Навестила комиссия из Кёльна.
Два высокомерных немца в черном отстояли со мной смену. Всё, слава богу, прошло без задоринки.
Наконец молодцы в черном заперлись в кабинете Ганса, проговорили с ним не менее часа, вышли, одобрительно покивали и открыли папки с бумагами. Я получил новое назначение. Теперь я нахожусь в должности «объект–ляйтер». В рабочем договоре отдельной строкой стоит, что все работники фирмы обязаны обращаться ко мне на «вы». Именно обязаны. Чисто немецкий подход к делу: положено значит положено. Для сравнения, даже директору танцхауса Гансу все работники, от его зама до поломойки, «тыкают», и это нормально в Германии. А тут прямо в договоре с танцхаусом прописано. Более того, любое мое распоряжение, касающееся охраны объекта, должно выполняться сразу и безоговорочно всеми работниками танцхауса, за пререкания — автоматическое увольнение, так как человек, рискнувший спорить со мной, ставит под угрозу безопасность объекта. А вот это действительно необходимо.