Вырвать электроды из нашего мозга - Страница 18

Ради политики "демократы" закладывали под правовую систему мины огромной силы — и целые регионы и сферы нашего общества отбрасывались в бесправие и насилие. Что означала ликвидация СССР, например, для Таджикистана? Его народ жил под защитой мощного государства — и буквально в считанные месяцы был отдан на растерзание враждующим отрядам боевиков. Ведь ему не дали даже минимального времени для того, чтобы построить собственную государственность — армию, полицию, органы безопасности. Стоявшие там части советской армии совершенно внезапно перестали выполнять охранительные функции вооруженных сил. А демпресса в Москве науськивала одну часть народа на другую, звала бороться против президента, "бывшего партократа". И началась вакханалия убийств, вплоть до расстрела на мосту тысячи беженцев. Пусть наши политики сами лично никого на расстрел не послали, они заведомо убивали множество людей своими "инициативами и договоренностями".

Посмотрим в другую сторону. Жертвой стали колхозы. Они привыкли работать при низком уровне преступности, без охранных служб и без традиций охраны. И удаленные от села фермы стали добычей бандитов. Лавина грабежей и краж скота пошла в 1991 г., вместе с идеологической кампанией, поставившей колхозы вне закона. Милиция почти не преследовала грабителей, борцов с "тоталитарным колхозным строем". Задумано было хитро, но недальновидно, ибо преступность аполитична. Фермеры оказались еще более беззащитными, чем колхозы, и капиталист на селе не может существовать просто потому, что сразу же становится жертвой преступника. И режим пошел на шаг колоссальной важности (которую, видимо, не осознает) — он пообещал фермерам дать боевое оружие. Это полностью меняет традиционный для России образ государства в глазах гражданина. Речь идет о легитимации негосударственного насилия и наказания ("суд Линча"). Но Россия — не Америка, и это вызовет тяжелые потрясения.

А чем обернулась приватизация? Какие правовые основания имелись для денационализации общенародного достояния? Никаких. Все было сделано при помощи парламентского подлога. Положение об общенародной собственности, ключевой момент всех конституций СССР, было тайком, без всяких дискуссий изъято осенью 1990 г. в ходе "уточнения формулировки" ряда статей. Это сделали так тонко и незаметно, что когда в мае 1991 г. стали обсуждать закон о приватизации, большинство депутатов было уверено, что общенародный характер собственности на промышленные предприятия есть конституционная норма. Надо было видеть, как издевался над депутатами один из разработчиков закона о приватизации Бойко: "Посмотрите в Конституцию, там ни о какой общенародной собственности и речи нет, давно вы сами же ее и отменили". Я как эксперт участвовал в работе Комитета по экономической реформе, и цинизм этого подлога просто потрясал. Было такое впечатление, что ты попал на сходку уголовников, для которых нет ни права, ни морали. Но хоть кто-нибудь из адептов правового государства попробовал протестовать — не по существу, а именно с точки зрения права? Никто.

После августа 1991 г. еще легче оказалось произвести грабеж личной собственности через дикое повышение цен, уничтожившее все трудовые сбережения. Как сказал Ельцин, "Россия сможет взять на себя ответственность правопреемницы СССР". На деле же правительство РФ кардинально отказалось от той ответственности, которую нес СССР перед гражданами. В СССР гарантировалось скромное, но достойное обеспечение старости. На пенсию можно было купить тонну картошки, а теперь 60 кг. Какая же здесь правопреемственность! Революция нагло отказалась платить долг общества нескольким поколениям граждан. На какое же отношение к собственности новых хозяев могут рассчитывать либералы-реформаторы?

Лишь угоревший от идеологии интеллигент не видит: за один 1990 г. прирост числа убийств был равен числу всех погибших за 10 лет афганской войны советских солдат и офицеров. Не число убийств, а только их прирост! По этому поводу демпресса хранила молчание — кровь, не приносящая политических дивидендов, ценности не имеет. О каком праве может идти речь, если телевидение и пресса стали открыто служить посредниками в преступных сделках? Газеты занялись сводничеством (в том числе для оргий с извращениями), по телевизору предлагают "продать орден Ленина и другие награды". И то, и другое — уголовные преступления, и преступники — вот они. А как с правами потребителя, о них так много говорилось? На каждом шагу, на улице и в государственных магазинах, продается импортный спирт. А телевидение предупреждает, что он бывает токсичен, что от него можно ослепнуть. Если так, то почему же его продавцы не в тюрьме? Почему этот спирт не изъят милицией, КГБ, армией и не уничтожен (как уничтожили, например, десятки тонн черной икры в 1972 г. при подозрении на зараженность — ее везли сжигать под охраной солдат)? Не это ли прямая, элементарная обязанность властей? Можно ли себе представить такое при нашем неправовом режиме пять лет назад? А ведь дело не только в конкретных делах, а в том, что закон попирается демонстративно, с целью приучить людей к мысли о том, что начал действовать закон джунглей. И люди это уже понимают. Человек, имеющий билет на самолет в Тбилиси, несколько дней не может улететь — в аэропорту Домодедово стойка регистрации блокирована бандой. И он уже не ропщет и не обращается к милиции, а она в десяти шагах. На бензоколонках огромные очереди, и всегда орудует банда спекулянтов. Она командует нагло, заливает свои канистры и баки, даже когда бензин кончается — и люди, три часа простоявшие в очереди, молчат. Ибо видят, как щекочут ножом того, кто пытается протестовать. А на дорогах представители "нового класса" так же демонстративно проезжают на красный свет, едут по полосе встречного движения. Инспекторы ГАИ отворачиваются, они знают, у кого теперь власть.

Искренний интеллигент-демократ скажет, что все это — издержки революции, что мы переболеем этим периодом бесправия и бандитизма, а потом общество стабилизируется и будет наведен порядок, как после гражданской войны 1917-1920 гг. Ничего себе, перспектива! Но и эти надежды иллюзорны, что признал и начальник ГУВД Москвы А.Мурашев, взявший за образец Гарлем и Чикаго. В реформу уже заложен, и вполне сознательно, генотип криминального капитализма. По мере роста он будет не терять, а усиливать свой преступный характер — это говорит криминология и теория капитализма, весь исторический опыт. Нынешний режим оздоровить общество не захочет и не сможет. Он уже не хозяин, а подручный. Возврат к какому-то праву будет возможен лишь после смены курса и уже обойдется большой кровью. Тем большей, чем позже это случится — каждый день в банды втягиваются и связываются круговой порукой все новые юноши, подростки и даже дети. Посмотрите, как быстро меняются лица и поведение мальчиков, на перекрестках протирающих стекла машин у нуворишей. Это — рекруты оккупирующих город банд. И это — наши дети.

Да дело и не только в этой реальности смутного времени. Дело в том, что идеальные представления о правовом государстве у нашей демократии предполагают полное разрушение основ правовой жизни в России. Самым искренний и честный идеолог перестройки — А.Д.Сахаров. О смысле правового государства он и сказал: "Принцип "разрешено все, что не запрещено законом" должен пониматься буквально". Эта лаконичная мысль означает полный и необратимый разрыв с той системой права, которая существует в традиционном обществе, разрыв непрерывности всей траектории правосознания России. Суть в том, что в традиционном обществе право в огромной своей части записано в культурных нормах, табу, преданиях и традициях. Эти нормы до такой степени сливаются с правовыми, что большинство людей в обыденной жизни и не делают между ними различия. СССР в понятии демократов не был правовым государством, но существовали неписанные нормы, которые считались законом (то есть, люди искренне верили, что где-то эти нормы записаны как Закон). Когда власти эти нормы нарушали, они старались это тщательно скрыть. Представление о праве А.Д.Сахарова означает, что в обществе снимаются все табу, все не записанные в законе культурные нормы. Происходит то, о чем предупреждал Достоевский и что Бердяев выразил как представление о демократии нашего интеллигента: "Хочу, чтобы было то, чего захочу!".