Вымышленое путешествие - Страница 1

Большинство людей «живут в тихом отчаянии», и многие рассказы рождаются им же. Мы были в Англии, шел ноябрь месяц, на улице темнело в два часа дня, шел дождь, мой чемодан с рукописями потерялся где-то в Саутхэмптоне, я несколько месяцев ничего не писала, я не могла понять, что говорит зеленщик, а он не понимал меня. Это было отчаяние, только тихое — гордость, вы же понимаете. Так что я села и принялась безнадежно царапать бумагу. Слова, слова, слова. Я дошла до фразы «Попробуй побыть Амандой, — с кислым видом предложил тот, кто был рядом» и застряла. Год спустя («Бритиш Рэйл», к их чести, вернула мне чемодан, мы вернулись в Орегон, шел дождь) я нашла рукопись, и продолжала писать, и дошла до конца. Я так и не выяснила, как же должен называться рассказ — название, к моему восхищению, подобрала Вирджиния Кидд, мой агент.

Подобные рассказы я называю «фонтанными». Если писатель по какой-то причине не может работать, однажды у него вышибает пробку, и пиво выплескивается из бочонка и заливает весь ковер. Перед вами вот такой фонтан.

— И это Земля? — вскричал он, ибо все вокруг внезапно переменилось.

— Да, это Земля, — сказал тот, кто был с ним рядом, — впрочем, ты никуда с нее и не улетал. Вот в Замбии, например, люди скатываются в бочонке вниз по склону горы, как бы тренируясь перед космическим полетом. К твоему сведению: Израиль и Египет успели полностью уничтожить растительность в своих пустынях, «Ридерз Дайджест» купил контрольный пакет акций синдиката «Дженерал Миллз», население Земли каждый четверг увеличивается на 30 миллионов, госпожа Жаклин Кеннеди-Онассис в субботу выходит замуж за Мао Цзэдуна, а Россия заразила Марс плесневым грибком.

— Ну что ж, — сказал он, — значит, все осталось по-прежнему.

— Почти, — согласился тот, кто был рядом. — Между прочим, замечательно сказал Жан-Поль Сартр: «Ищи ад — в других».

— Пошел он к черту, этот Жан-Поль Сартр. Я хочу знать, где я.

— В таком случае скажи сперва, кто ты.

— Я — это я.

— Ну и?..

— Мое имя?..

— Да.

Он стоял, чувствуя, как глаза наполняются слезами, а колени беспомощно дрожат и подгибаются от мысли, что он не может вспомнить свое имя. Он никто, нуль, ничтожество, просто некий «икс». Он обладал плотью, но не сущностью.

Двое стояли на опушке леса — он и тот, кто был рядом. Лес казался знакомым, хотя и утратил яркие краски, листва была грязной, а крайние ветви оголились из-за гербицидов. Прямо перед их носом неторопливо уходил в чащу молодой олень, исчезал не спеша, как бы теряя имя: уже не олень, а просто дикое существо с прелестными ласковыми глазами; и существо это в последний раз оглянулось на них из густой тени деревьев, прежде чем окончательно раствориться в чаще.

— Это же Англия! — воскликнул Безымянный, хватаясь за последнюю хрупкую соломинку. Но тот, кто был рядом, откликнулся:

— Англия давным-давно затонула.

— Затонула?

— Да. Или, если тебе так больше нравится, опустилась в морскую пучину. Теперь над морем виднеется только самая макушка Сноудон note 1 — 14 футов. Называется Новый уэльский риф.

Безымянный задрожал: ему казалось, что он тоже погружается в морскую пучину. Он был раздавлен этим известием.

— О! — простонал он, упав на колени и пытаясь воззвать к чьей-то помощи, но не сумел вспомнить, к чьей помощи взывают в минуту отчаяния. Кажется, имя того, к кому взывают, начинается с буквы «Т». Да, он в этом почти уверен… Он заплакал.

Тот, кто был рядом, уселся на траву и, легко коснувшись его плеча, проговорил:

— Ну-ну, успокойся, не принимай это так близко к сердцу.

Его ласковый голос придал Безымянному мужества. Он взял себя в руки, вытер рукавом лицо и посмотрел на того, кто был рядом. Вообще-то, они чем-то походили друг на друга. Еще один такой же, как он сам. Впрочем, тоже безымянный. Есть ли смысл на него смотреть?

Их накрыла тень: Земля продолжала вращаться вокруг своей оси. Тени деревьев вытягивались все дальше к востоку, и лицо того, кто был с ним рядом, потемнело.

— Я думаю, — осторожно проговорил Безымянный, — что нам лучше выйти на солнце. А то эти… вон там… отбрасывают слишком густую тень. — Он указал на предметы, окружавшие их, огромные, почти черные внизу, а наверху

— самых различных оттенков зеленого. Он никак не мог вспомнить, как они называются и есть ли у каждого собственное имя. Интересно, а у него самого и у того, кто с ним рядом, общее имя? Или каждый имеет свое? — Мне кажется, от этих… лучше держаться подальше, тогда быстрее все вспомнишь,

— сказал он.

— Конечно, — сказал тот, кто был рядом. — Хотя особой разницы, уверен, ты не почувствуешь.

Когда они отошли подальше от леса и устроились на солнышке, он сразу припомнил, что лес называется «лесом», а странные большие предметы — «деревьями». Однако же так и не смог вспомнить, имеет ли каждое дерево свое собственное, отличное от других имя. Если да, то ни одного из этих имен в памяти у него не сохранилось. Может быть, он никогда не был лично знаком ни с одним из деревьев?

— Что же мне делать? — спросил он вслух.

— Ну, например, ты можешь назвать себя любым именем, какое тебе по вкусу. А почему, собственно, нет?

— Но я хочу знать свое настоящее имя!

— Часто это нелегкая задача. А пока ты мог бы повесить на грудь табличку с каким-нибудь именем. Это абсолютно нормально и к тому же очень удобно для других: легче познакомиться. Ну, выбирай себе имя — любое! — И тот, кто был рядом, протянул ему синенькую коробочку с надписью «Свободные имена».

— Нет, — гордо заявил Безымянный, — я назовусь только своим настоящим именем.

— Правильно. А нос ты вытереть, случайно, не хочешь? — Тот, кто был рядом, протянул ему бумажную салфетку.

Безымянный взял ее, высморкался и сказал:

— Я назову себя… — И в ужасе застыл.

Тот, кто был рядом, ласково смотрел на него.

— Как я могу назвать себя, если не знаю, кто я такой?

— Как же ты узнаешь, кто ты такой?

— Если бы у меня что-нибудь было… Если бы я что-нибудь сделал…

— И благодаря этому считался существующим?

— Ну конечно!

— Эта идея мне не приходила в голову. Но в таком случае не важно, какое имя у тебя будет, подойдет любое; в конце концов, имеет значение лишь то, что ты делаешь.

Безымянный встал.

— Я буду существовать! — твердо заявил он. — Я назову себя Ральф.

Джинсы плотно обтягивали его сильные ноги, шея была повязана платком, густые вьющиеся волосы взмокли на висках от пота. Стоя спиной к Аманде, он постучал по башмаку кнутовищем. Она в своем стареньком сером платьице сидела в густой тени пеканового дерева. Он стоял на самом солнцепеке, разгоряченный, сердитый.

— Ну и дура же ты, — сказал он.

— Почему это, мистер Ральф? — Веселый певучий голос, южный выговор. — Я всего лишь чуточку норов показываю.

— Ты ведь должна, верно, понимать, что мне, янки, принадлежит вся земля в этой округе! Да и вся эта страна принадлежит мне! И ферма твоя по сравнению с моей — все равно что грядка с арахисом на огороде у кого-нибудь из моих черномазых!

— Ничего подобного! Не хотите ли присесть в теньке, мистер Ральф? Уж больно там распалились, на солнышке-то.

— Что ты себе позволяешь! — прошипел он, оборачиваясь. И увидел ее — белокожую, как лилия, в стареньком платье; ее кожа будто светилась в тени огромных старых деревьев. Белая лилия! И вдруг он упал к ногам Аманды, страстно сжимая ее в могучих объятиях. Аманда затрепетала.

— Ах, мистер Ральф, — слабо вскрикнула она, — что все это значит?

— Я мужчина, Аманда, ты женщина. Мне вовсе не нужна твоя земля. Мне всегда была нужна только ты, моя белая лилия, моя маленькая бунтовщица! Ты нужна мне, Аманда! Скажи, что станешь моей! Выйдешь за меня?

— Выйду, — едва слышно выдохнула она, склоняясь к нему, хрупкая, как белый цветок. И губы их слились в долгом, страстном поцелуе. Но и это, похоже, совсем не помогло.