Выйти замуж за миллионера, или Не хочу жить в Перепердищево - Страница 48

– Никогда. Это жутко вредно.

– Не менее вредно, чем послеобеденная сигарета, – усмехнулась Жанна, – или бессонная ночь. Или тональный крем. Или… Или влюбленность, – она щелкнула меня пальцем по носу, – жди, скоро буду!

Жанна ушла, привычно повиливая вертким задиком. И все присутствующие в кафе мужчины мечтательно смотрели ей вслед. Я усмехнулась. Как обманчива бывает внешность. Бедные, они не знали, что этой знойной черноокой красавице предстоит испытать радость добровольного блевания в общественном туалете. Некоторое время – минут десять, не больше – она будет корчиться, стоя на коленях перед унитазом, словно язычница перед каменным божеством. А потом снова выйдет в зал, немного побледневшая, и от нее будет ненавязчиво пахнуть мятной жвачкой.

Я задумчиво доела блин. Надо бы и мне сбросить пару килограммчиков, скоро ведь купальный сезон. Хотя… какая разница, какой размер я ношу, сорок четвертый ли, сорок шестой, если я… если я… я… короче, если я влюблена.

– Александра, у меня просто нет слов! – главный редактор газеты «Новости Москвы» Максим Леонидович Степашкин кипел, как вода в самоваре. – Я всякого от вас ожидал, но такое! Это уж выходит за все рамки!

Я сидела напротив него, втянув голову в плечи. На столе перед Степашкиным лежала моя статья о бумажных свадебных платьях. На мой взгляд, ничего лучше я не написала за всю мою журналистскую карьеру. Но Максим Леонидович, видимо, собирался со мною поспорить.

– Я все понимаю, – понуро согласилась я.

– Нет, вы не понимаете!

– Максим Леонидович… Учитывая сложившиеся обстоятельства, – я выдержала трагическую паузу. Под обстоятельствами я вообще-то подразумевала свой роман с миллионером. Но ему об этом знать совершенно необязательно – пусть думает, что я говорю о собственной безалаберности и лени, – учитывая обстоятельства, я готова написать заявление. Ухожу по собственному желанию.

Раньше я почему-то думала, что произнести эту фразу будет трудно. Я столько лет провела в этой газете, я вросла в нее. Можно сказать, что я была замужем за газетой, и вот теперь мне предлагается подать на развод. Что ж, видимо, так надо. И неожиданно я почувствовала облегчение. Все же нет ничего хуже неопределенности. А я столько времени висела на волоске.

– По собственному желанию? – тупо переспросил Степашкин. Потом он снял очки и уставился на меня своими глазами, которые вне обрамления толстых линз оказались большими и синими. Интересно, почему он не заведет себе контактные линзы?

– Мы оба понимаем, что по-другому не получится, – вздохнула я.

– Но… но я чего-то не понял… Почему? Вас приглашают в другую газету? Они пообещали больше платить?

Я встряхнула головой.

– Что? Разве вы не собирались меня уволить?

– Я?!

Это уже походило на сценку из дешевого водевиля. Мы словно говорили на разных языках.

– Но я не собирался… вас увольнять, – наконец сказал он, – и даже наоборот… Я хотел предложить вам должность редактора.

– Редактора? – вытаращила глаза я.

– Редактора рубрики моды, – спокойно повторил Степашкин. Кончиком галстука он протер стекла очков, потом водрузил их обратно на нос. И сразу же опять превратился в привычного Степашкина. – Ваша последняя статья – это просто блеск!

Я почувствовала, как к щекам приливает румянец. Похвала нашего главного – это что-то!

А он тем временем продолжал говорить:

– У вас будет отдельный кабинет. Потом, ваша фотография будет в газете. Ну и повышение оклада, разумеется… – после короткой паузы он счел нужным оговориться, – правда, небольшое.

А мне вдруг захотелось сорваться с места и, перегнувшись через стол, поцеловать его. Но я понимала, что делать этого ни в коем случае нельзя. И так он считает меня странной.

– Так что вы скажете?

– Я… я… я…

Мне стало смешно. Что же это такое – веду себя, как шестнадцатилетняя девственница, которой предложили позировать для журнала «Плейбой».

А всего-то и надо вымолвить:

– Я… согласна! – я сказала это так торжественно, словно принимала брачное предложение.

Наверное, отчасти это правда – я с газетой столько лет вместе, сколько иные супруги не выдерживают. И вообще – пусть я ленивая, пусть взбалмошная, пусть я не замужем в двадцать шесть лет, пусть материнский инстинкт во мне пока отсутствует, зато я… я… я… зато я, черт возьми, РЕДАКТОР!!! А это, уж поверьте мне, кое-что значит.

И только одно во всей этой истории до сих пор остается для меня загадкой – почему, почему, почему Степашкин это сделал? Он ведь всегда меня недолюбливал и в последнее время столько раз становился невольным свидетелем моего краха. И наша встреча в примерочной кабинке секс-шопа, и тот случай, когда я налетела на него в магазине… А уж про инцидент с париком мне и вовсе больно вспоминать. И все же Максим Леонидович решил сделать меня редактором… Неужели из-за одной-единственной статьи? (Если так – то спасибо Эдуарду, ведь получается, что миллионер кроме всего прочего еще и карьеру мою спас!) Просто какая-то загадка природы.

В то утро настроение мое было приподнятым. Даже не верится – я еду в загородную резиденцию к своему поклоннику-миллионеру. Я напевала это, стоя под душем («А я еду – ла-ла-ла – за город с миллионером!»). Я повторяла это снова и снова, и все равно это казалось просто удивительным.

В тот момент, когда я воевала с щипчиками для бровей (и почему в косметическом кабинете мне выщипывают брови за десять минут, причем совершенно безболезненно, я же могу проделывать это часами?), зазвонил телефон. Это была моя знакомая журналистка Лида.

– Саня, мы тут с девчонками собираемся в сауну. Не хочешь присоединиться?

Вот тогда и настал мой звездный час.

– Я бы с радостью, но не могу, – вздохнула я. – Понимаешь, мой новый бойфренд-миллионер пригласил меня в свой загородный дом на выходные. Я вообще-то не очень люблю деревню, но отказываться так неудобно.

Лида долго молчала перед тем, как ответить:

– Ну… это… ладно тогда. В другой раз сходим. А я и не знала, что ты встречаешься с миллионером. Помнится, когда мы с тобой виделись в последний раз на показе Геры Ангела…

– Лучше не напоминай! Мы познакомились совсем недавно… Но у нас все очень серьезно. Ну ладно, я побежала, мне еще надо погладить мой теннисный костюм, – про теннис я ввернула для красного словца. На самом деле я никогда в жизни не держала в руках ракетку, но знала, что все завсегдатаи светских хроник обожают носиться по корту.

Я решила выглядеть, как великосветская леди – под стать интерьерам его дома. Наверняка это один из белоснежных особняков с колоннами на Рублевке, обнесенных высоченным забором.

Цветастый сарафан «Naf-Naf» (просто, мило и со вкусом), темные очки в массивной оранжевой оправе, босоножки на шпильках (вообще-то я и по асфальту еле-еле в них ноги передвигаю. Но, думаю, мне не придется пробираться между грядками. Наверняка же там есть асфальтовые дорожки), на щиколотке – деревянный браслет в африканском стиле. Меня вполне можно было фотографировать на обложку каталога «Лето-2004». К тому же наконец-то мне пригодилась дорожная сумка «Мандарина Дак» – нежно-персиковое произведение искусства, настолько маркое, что его даже жалко было использовать по назначению.

В сумку я сложила вещи первой необходимости – бикини (уверена, что перед домом есть бассейн), кремовый летний плащ (его наброшу на плечи вечером, когда похолодает), вечернее платье на лямочках (для романтического ужина при свечах), комплект белья «Nina Ricci» (и младенцу ясно, что последует за романтическим ужином). В общем, экипировалась я на славу.

Когда Эдик меня увидел, он дар речи потерял.

Я кокетливо покружилась перед ним на каблуках.

– Что, нравлюсь?

– Не то слово, но…

– Что-то не так?

– Да нет, все так, просто… А ты не замерзнешь?

– У меня с собой есть плащ.

– А-а, – озадаченно протянул он, – а ты уверена, что тебе будет удобно ходить в таких туфельках?