Выдумщик (Сочинитель-2) - Страница 20
– Достал меня этот янки совсем… Придурок конченый… Ничего не понимает и понимать не хочет… У него в башке уже есть какой-то стереотип – и все, что ему не соответствует, его мозг отторгает… Дикие люди!
– Штатники почти все такие, – кивнула Люда со знанием дела. – Душные до невозможности… А у вас с ним бизнес какой-то намечается?
– Нет, – усмехнулся черноволосый. – Какой там бизнес… Журналист я… Да и этот рыжий – тоже журналист… Приехал делать аналитический материал о нашей новой российской действительности… Я ему пытался кое-что растолковать, но, по-моему, без толку… Хотите кофе? Подсаживайтесь ко мне, поболтаем. Мне после этого зануды надо с кем-то нормальным поговорить, чтобы «башню расклинило».
Вот так Мила и познакомилась с Серегиным – он оказался приятным собеседником и, главное, умел слушать… А еще – он не сделал ни малейшей попытки «снять» Люду, он просто говорил с ней по-человечески… Вроде бы, подумаешь – разговор, пусть даже и человеческий… Пустяк какой! А Люда испытала к Андрею чувство благодарности… Мужики редко разговаривали с ней без дальнего прицела на коечное продолжение…
Потом Людмила еще несколько раз пересекалась случайно с Обнорским на своих «рабочих» местах – и всякий раз они легко трепались за жизнь или, во всяком случае (если он или она были заняты), обменивались дружескими улыбками… А потом Серегин оставил ей как-то свой рабочий телефон и предложил позвонить, если возникнет охота потрепаться… Мила этим предложением не злоупотребляла, но несколько раз – когда на сердце совсем тоскливо делалось – оставленный номер набирала, и Обнорский обязательно находил для нее время…
Она понимала, что он знает о ее профессии, но журналист ни разу не выказал по отношению к ней какой-то брезгливости – он общался с ней почти как с сестренкой, но морали не читал и добрыми советами не душил… Просто высказывал свое мнение по жизни, но никогда не навязывал его. А Мила, в свою очередь, зная, что Андрей специализируется на теме организованной преступности, рассказывала ему иногда разные интересные факты про знакомых ей бандитов – нет, ничего по-настоящему серьезного она, конечно, не знала, но о характере и привычках некоторых свои клиентов была осведомлена достаточно… Она видела, что Андрею нужна эта информация, и искренне пыталась ему помочь – ей даже нравилось играть в такую игру, где она как бы была разведчицей в интересовавшей Серегина среде… Пару раз бандюги, «снимавшие» Людмилу с другими девчонками для банных утех, обсуждали какие-то статьи Обнорского и матерились, гадая, «что за тварь этому уроду сливает». Мила улыбалась про себя и предвкушала, как она со смехом расскажет об этом Андрею.
В чем-то этот парень был для нее загадкой, как-то раз она не удержалась и спросила его – зачем он занимается таким стремным делом, башку ведь пробить могут однажды.
Андрей только пожал плечами:
– Я этим на хлеб зарабатываю, это моя профессия… Ну и интересно это мне… Азарт, понимаешь? И потом… Знаешь, может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что то, что я делаю, – нужно людям. Им это тоже интересно.
«Фанатик», – поняла Серегина по-своему Мила, и это понимание дало ей возможность относиться к Андрею с тщательно скрываемой сестринской жалостью. Впрочем, наверное, не только с сестринской… Журналист нравился ей и просто как мужик, но… Обнорский даже намека на возможность коечных отношений не делал, а Мила… Мила подтолкнуть его к этому просто стеснялась – с Серегиным она словно вновь превращалась в девчонку-десятиклассницу… Да и спугнуть она боялась Андрея такими намеками – он ведь иллюзий в отношении ее профессии не имел… Для Люды встречи и разговоры с Обнорским вскоре стали просто необходимыми, особенно после лета 1993 года, когда в ее жизни начался очередной период проблем – и проблем серьезных…
Это было в сентябре – Мила обедала в ресторане гостиницы «Европа» с каким-то французским бизнесменом (то ли Жаном, то ли Жаком), вдруг к их столику подошел официант и передал ей записку. Мила развернула мятую бумажку – там корявым почерком было накарябано, что ее через полчаса будут ждать напротив входа в гостиницу в черном «БМВ». Подпись отсутствовала. Людмила пожала плечами, улыбнулась то ли Жану, то ли Жаку и выбросила записку в пепельницу. Уже через час она об этом пожалела…
После обеда Люда заскочила в туалетную комнату, но вслед за ней туда же молча вошли двое стриженых бычков. Один, все так же не говоря ни слова, ударил костяшками пальцев остолбеневшую Милу под дых, потом ее подхватили под руки, вывели из отеля и чуть ли не забросили в шикарный черный автомобиль, за рулем которого сидел плешивый, немолодой уже мужик.
Мужик обшарил Люду немигающими глазами, потом сказал без улыбки (и даже без малейшего намека на нее):
– Я – Плейшнер… Сейчас мы поедем ко мне… Я хочу отдохнуть… И вообще – с сегодняшнего дня будешь подо мной.
Мила, стараясь унять противную дрожь в руках, сказала, запинаясь:
– Я… Я с Сан Санычем работаю… Вы с ним решите…
– Уже решили, – перебил ее Плейшнер. – Он мне задолжал – тобой расплатился… Бери «трубу», звони – он подтвердит, что все честно.
Люда замотала головой, не веря своим ушам, потом схватила лежавшую на заднем сиденье черную трубку «Дельты» и начала лихорадочно тыкать в кнопки трясущимися пальцами.
– Да? – послышался наконец в мембране вальяжный голос.
– Сан Саныч! – закричала Люда. – Это я. Мила… Сан Саныч, я…
– А, это ты… – сразу поскучнел голос Александра Александровича. – Ты с Плейшнером?
– Да… Но, Сан Саныч…
– Работай с ним! – жестко перебил ее бывший куратор. – Так надо…
– Но…
– Все! Мне можешь больше не звонить…
Запикавшая гудками отбоя трубка выпала из руки Милы.
– Ну, убедилась? – хмыкнул Плейшнер. – Да не стремайся ты так, дурында, не обижу…
Однако он обидел ее, да еще как… Всю ночь Плейшнер драл ее, как с цепи сорвавшийся, так мало того, что во все дыры отпользовал – он еще заставлял ее на коленях ползать, бил по зад у, выкручивал соски… О том, чтобы заплатить, конечно, и речи не велось…
Утром Плейшнер объяснил ей условия нового «контракта» – в свободное время работать можно и на старых местах, но когда понадобится – ложиться придется, с кем скажу. А вообще, поскольку он, Плейшнер, в порту сидит, то лучше бы и ей, Миле, поближе к «объекту» перебраться – работы там много, а его, Плейшнера, еще будет интересовать информация о клиентах, особенно о барыгах разных… Да, она, Люда, должна будет каждый месяц с заработков полторы «тонны» отстегивать, но не ему, Плейшнеру, – потому что ему вподляк с проституток получать, – а будет человек подходить, Вадик…
И начался для Милы новый виток кошмара. Этот Плейшнер, которого, как потом выяснилось, звали Григорием Анатольевичем Некрасовым, запал на Люду и практически каждую неделю выдергивал ее на день, а то и на два. Плейшнеру жутко нравилось то обстоятельство, что Мила была в школе отличницей, – видимо, когда-то давно Плейшнер, еще в бытность свою Мишуткой, имел какие-то неразделенные чувства к примерной однокласснице, чувства эти со временем трансформировались в комплекс, а теперь Скрипник-Некрасов нашел, на ком этот комплекс выместить.
Плейшнер любил наряжать Людочку в школьную форму (и чтобы бант белый в волосах был обязательно!), а потом трахал – когда один, а когда и с дружбанами…
При этом он все время Милу сволочил, обзывал грязно да еще требовал постоянно хорошей информации о ее клиентах из среды предпринимателей…. А что Мила могла ему сообщить? Клиенты-то сокровенным с ней практически никогда не делились и домой к себе не возили. Она понимала, что Некрасов требует от нее «наводок», но была просто не в состоянии их выдать… Жалобы Люды на высокий «налог» только еще больше распаляли Плейшнера, он и знать не желал, что Миле просто не потянуть установленную таксу – с учетом того, что чуть ли не половина «рабочего времени» у нее уходила на бесплатное обслуживание самого Некрасова, его друзей и «деловых партнеров».