Выдумки чистой воды
(Сборник фантастики, т. 1) - Страница 91
Ипат уже сворачивал за угол, к буфету, когда сквозь шум вокзала пробился крик: «Проворонили, гады!» Наступила мертвая тишина. И в этой тишине все услышали отчетливый шум мотора взлетающего самолета, который постепенно перешел в клекот и стал удаляться.
Вокзал охнул и встал на дыбы. Воспользовавшись этим, Ипат проскочил под стеной в том месте, где она приподнялась над полом метра на два, кстати — вовремя. Стена мгновенно опустилась. А в зале аэропорта поднялись душераздирающие вой и крик. Сквозь обширные окна можно было видеть, как толпа ринулась к окошечкам касс. Несколько человек подскочили к служебному входу и стали палить в него из старинных дуэльных пистолетов. Прямо из стены вдруг выпрыгнула группа милицайтов, закованных в старинные рыцарские латы и вооруженных дубинками и ночными горшками. Толпа встретила их нестройным залпом, который, впрочем, не причинил милицайтам никакого вреда. А из дверей багажного отделения и буфета, видеокооператива и комнаты отдыха лезли уже другие, вооруженные штакетинами, милицайты.
Напрасно седой мужчина в лиловом парике размахивал веревкой и кричал: «Линч!» Напрасно худая девица, одетая в штормовку с протрафареченной на спине надписью «Беломор-канал», щедрой рукой рассыпала по сторонам бомбочки из магния и бертолетовой соли. Напрасно двое десятилетних пацанов швыряли с верхней галереи цветочные горшки, подбадривая друг друга индейским улюлюканьем Напрасно…
Толпу быстро и организованно смяли, и она побежала. Под напором людских тел входные двери были сорваны с петель, послышался звон стекла. Словно паста из тюбика, толпа выдавливалась на улицу, где побоище сейчас же прекратилось. Милицайты занялись патрулированием пустого зала, а те, кто оказался вне вокзала, стали искать автоматы для продажи газированной воды.
— А что, собственно, произошло? — спросил Ипат у одного из пассажиров, одетого в штаны из мешковины. Больше ничего на нем не было, если не считать майки, нарисованной масляной краской прямо на голом теле.
— «Что, что», — передразнил он. — Непонятно разве? Летающий крокодил втихаря сел на взлетную площадку и прикинулся пассажирским самолетом. А аэродромщики его проворонили, и сто двадцать пять человек как корова языком слизнула.
— А сбить не пробовали? — ошарашенно спросил Ипат.
— Сбить? Сбей его попробуй если он над самой землей, на бреющем полете… Слушай, ты не знаешь, где тут можно попить?
Ипат пожал плечами. Парень махнул рукой и растворился в толпе.
Минут через пятнадцать народ вокруг вокзала рассосался. Милицайты тоже успокоились. Несколько человек даже подняли забрала и, усевшись у самого входа, мирно покуривали, время от времени спрашивая у тех, кто был на площади: «А здорово мы вас?» Им отвечали неразборчивыми ругательствами.
Ипат подошел и спросил у одного из милицайтов, щит которого был украшен замысловатым вензелем и гербом, где изображались толстая книга, очевидно, свод законов, бутылка и что-то здорово похожее на женский лифчик:
— А самолеты сегодня больше летать не будут?
Тот задумчиво оглядел его с ног до головы, потом бросил окурок в урну и, прежде чем надвинуть забрало сказал:
— Господи, ну конечно, будут. Еще минут пятнадцать, все успокоятся, и начнем запускать… Так что не волнуйся.
— А я и не волнуюсь, — сказал Ипат и ушел на поиски чего-нибудь съедобного.
Вернулся он через полчаса, сытый, рассеянно ковыряя в зубах заостренной палочкой.
Вокзал снова был полон. И кто-то что-то уже покупал, кто-то куда-то спешил и толкался, кто-то улыбался, а кто-то плакал…
Ипат понял, что о похищенных людях уже забыли. А может, и не забыли, просто поручили разобраться в этом деле кому нужно. А уж кто нужно в этом разберется…
Так что не стоит и волноваться.
И можно лететь… можно лететь… можно… лететь… Лететь?
Он вдруг понял, что лететь ему на самом деле никуда не нужно. Зачем? Он должен остаться здесь и найти ребят, с которыми был в Лемурии.
Как-то так получилось, что, вернувшись в свой родной город, они рассеялись по дворам и улицам, потеряли друг друга. Если сейчас ничего не сделать, они больше не встретятся, прочно запутавшись в паутине будней и забот. Да, он должен их, своих друзей по Лемурии, найти. По одному. Обязательно. О чем они будут говорить, когда встретятся? Да черт его знает! Возможно, ни о чем. В этой мирной жизни, где все так похожи и все так похоже и есть только одна забота — достать как можно больше денег, о чем они, собственно, могут поговорить? Нет, скорее всего, они просто посидят вечером на крыльце и помолчат. На теплом, нагретом за день крыльце. И этого будет достаточно. Потому что тогда он, наверное, сумеет понять что-то, для него совершенно непонятное…
И может быть, станет другим, совсем другим… А там…
Итак, кто первый? Андрей? Рыжий, круглолицый Андрей по кличке Трассер. Что же, он — так он. Теперь остается его только найти.
Закрыв глаза, Ипат сосчитал до трех, и когда кончилась бесконечно долгая пауза, почувствовал, что держит в правой руке что-то. Открыв глаза, он увидел, что это золотистый волосок, который убегал все дальше и дальше и где-то там, квартала через два, сворачивал за угол.
Как это получилось, он не знал. Просто этому его научила бабушка Маланья. Она говорила, что все люди — единый организм. И нити связывают их между собой. И если сумеешь увидеть нужную нить, то она приведет к нужному человеку. Вот и все.
На ощупь нить была очень мягкая. Легко пропуская ее между пальцами, Ипат пошел вдоль по улице, потом свернул за угол и, попав на перекресток, стал его переходить. На радость вынырнувшему из-за угла трамваю, который победно встопорщил все укрепленные на нем флажки, предчувствуя расправу над неосторожным человеком. Ипат ловко увернулся от него, и трамвай, разочарованно грохоча, понесся дальше. Собственно, кто другой, возмутившись, высадил бы ему обломком кирпича заднее стекло, но Ипат лишь вздохнул и пошел дальше.
Он шел и шел туда, куда его вела блестящая нить, и мимоходом думал, что, может быть, и не стоило так уж сильно уклоняться от встречи с трамваем. Может, стоило сделать ему такой подарок. Он ведь тоже хочет, пусть небольших, но все же…
Да и кто сказал, что от этой встречи Ипату стало бы нехорошо? А вдруг этот трамвай был самоубийца? Может, он надеялся, что от удара об человека сойдет с рельсов? Впрочем, что толку гадать! Теперь уже ничего не поделаешь.
Квартал, в который Ипат попал, был какой-то странный. Все близлежащие дома казались облитыми сахарной глазурью, которая ярко блестела на солнце, разбрасывая по сторонам тысячи зайчиков и бликов. У подъездов стояли черные правительственные «альбатросы», в которых обедали усатые шоферы, запивая крепким кофе толстые бутерброды с первосортной копченой колбасой. За чугунными оградами парков, под внимательными взглядами нянечек, деловито играли расфуфыренные, как на праздник, дети. Время от времени кто-нибудь из них, с достоинством помахивая ведерком, провозглашал: «Все как один, во главе с сыном Бориса Глебовича, на постройку песчаных куличей!» — или: «Берите пример с передовика детского труда, сына Ивана Пафнутьевича, во внерабочее время сконструировавшего улучшенный образец камнеметательного механизма под названием рогатка!» И тогда все остальные дружно хлопали в ладоши, а потом возвращались к прерванным играм.
Ипат даже остановился, чтобы понаблюдать, как два карапуза дерутся из-за лопатки, на черенке которой латинскими буквами было выведено «суперкинд». Оба они громко ревели, призывая своих нянюшек, которые как раз куда-то отлучились. Минут через пять им это надоело. Тогда, крепко уцепившись за лопатку обеими руками, они стали поносить друг друга на великолепном английском языке. Последнее, что слышал Ипат, уходя, было «гнилостный червяк, сын прачки и консерватора».
— Ну и ну! — покивал он и подумал, что если Трассер здесь живет, то ему «явно повезло».
Но нет. Сахарные кварталы кончились, а нить все тянулась и тянулась. Время от времени Ипат останавливался подкрепиться и перекурить, а иногда любовался, как бригады горилл выкорчевывают телеграфные столбы. Некоторые из столбов пробовали возражать, и тогда их приходилось усыплять хлороформом.