Выдумки чистой воды
(Сборник фантастики, т. 1) - Страница 68

Он вспомнил тошнотворный визг сирен и мигающий красный свет в доке спасательных модулей корабля. Как он, ломая ногти, активировал автоматику модуля, а Татьяна загнала в модуль стайку перепуганных, ревущих малышей и бросилась за следующей партией… А потом… потом он потерял сознание и уже никогда не узнает, как там все было, он пришел в чувство, уже когда автоматика благополучно посадила модуль на один-единственный на всей планете островок — вершину огромной океанской отмели, простирающейся на сотни, если не тысячи километров во все стороны…

Татьяна погибла. А с ней и сотни других — экипаж и пассажиры, взрослые и дети… Мертвые останки корабля кружат вокруг планеты, и только в нескольких отсеках еще теплится жизнь, и Теофил год за годом пытается связаться с каким-нибудь кораблем или обитаемым миром, чтобы вызвать помощь, и единственное, что скрашивает его одиночество — это сеансы связи с Карлом, когда они могут поболтать и отвести душу, обсуждая новости из перехваченных Теофилом отрывков галактического вещания. Новости в последнее время были какими-то совсем убогими и плоскими, так что Карл начал подумывать, а не изобретает ли их Теофил для его утешения, а помощи все не было и не было. Конечно, трудно было надеяться, что их разыщут немедленно. Они и сами не знали, в какую часть Галактики забросило их странствие по «кротовой норе». Погибли пилоты и штурманы, и некого спросить — как они ухитрились в эту самую нору провалиться, совершая заурядный рейс в хорошо обжитых пространствах…

Карл покосился на застывшую в скорбном молчании маску. Когда очередной сеанс? Он дернулся было посмотреть на солнце, но оборвал движение с ощущением почти физической боли от его бессмысленности. Здешнее солнце не двигалось. Оно было намертво впаяно в небосвод. В единственных часах Карла давным-давно села батарейка, и время в этом мире стояло. Карл старился, дети росли, дул ветер, но время стояло, и над островом нависал вечный полдень.

Карл неподвижно сидел в центре почти круглой, четко очерченной тени солнечной батареи, спиной к передатчику, лицом к морю. Над его головой ветер развевал длинные пряди сухих, разноцветных водорослей, привязанных к ферме (явно работа Мервина, как и узоры из раковин и панцырей), гудела под ветром туго натянутая на зонтичный каркас ткань солнечной батареи; море оставалось пустым — и ничего не происходило.

«…да, хорошо адаптировались, — думал Карл, — кто мог бы подумать… особенно когда кончились запасы пищи и пришлось приучаться к местной живности…»

То были кошмарные дни. Карл с содроганием вспоминал все эти болезни, которые неизвестно как и чем надо было лечить, расстройства желудков и поносы, их плач и полное свое бессилие и отчаянье.

«…теперь я им и не нужен — сами управляются… и море — как на заказ — температура воды 36 °C, можно сутками из него не выползать без опасности переохладиться или перегреться… хорошо, на отмели, вроде, особо опасных тварей нет, но рано или поздно они доплывут до глубоких мест, и кто им там может встретиться!.. Черт! рано или поздно… о чем я думаю… ведь отыщут же нас когда-нибудь… или я и сам уже не верю?.. Они уже почти взрослые… у Владимира и Клода волосы под мышками и на лобке появились… Мервин отстает в развитии, но смышлен, хитроват, на лету все схватывает… у Владимира ум другой — глубокий, основательный… прирожденный лидер… Клод, пожалуй, сильнее его, но во всем подчиняется, туповат… и девочки растут… скоро надо будет им про месячные объяснять, чтобы не пугались… что за комиссия, создатель!.. если помощь еще на несколько лет задержится — придется и роды принимать… интересно — сами догадаются, что у них для чего, или рассказывать понадобится?..»

Громкий трубный звук с моря заставил его напрячься. Что-то неуловимо изменилось во всем мире. Воздух стал как плавящееся стекло. Резкие звуки каких-то варварских труб доносились уже со всех сторон, а Карл сидел придавленный тяжелым, темным страхом и не было у него сил распрямиться и посмотреть, что происходит на море.

Наконец смог он поднять тяжелую голову, чтобы увидеть, как они выходят на берег. Сотни, тысячи, неровными рядами, повторяющими очертания береговой линии, ступали они на песок, и вода стекала по их нагим телам, капала с мокрых бород мужчин и длинных, распущенных волос женщин. А за их спинами, он ясно видел, все море до горизонта было усеяно человеческими головами, плывущими к острову. Тысячи рук сверкали на солнце, вздымаясь и опускаясь для очередного гребка, блестела кожа резвящихся между людей дельфинов. Многие из вышедших на берег мужчин были вооружены короткими, крепкими шипами или зазубренными, длинными костяными мечами меч-рыбы. На женщинах были ожерелья из мелких пурпурных ракушек, затмевающих яркостью подрагивающие соски, многие носили переброшенные через плечо пучки мягких водорослей, в протянутых вперед ладонях они несли горстки жемчуга, яркие веточки редких кораллов, причудливые раковины. Те, что уже были на берегу, пели какой-то гимн, и звуки его все крепли и нарастали по мере того, как к поющим присоединялись выходящие из моря. Высокие женские голоса выпевали длинную мелодичную фразу, слов которой Карл не мог разобрать, а когда фраза, уходя в звенящую высоту, резко обрывалась, мужские голоса как бы ставили за ней точку, выдыхая низкое, грозное А-УУ-МММ, после чего раздавался варварский трубный рев длинных, закрученных винтом раковин…

Они приближались к Карлу, но, казалось, его не замечали. Их взгляды были устремлены на металлитовую маску на панели передатчика. Впереди всех двигалась невысокая, худощавая фигурка. Карл с трудом узнал Мервина. В растянутые мочки ушей мальчика были вставлены веточки черного коралла, грудь закрыта рядами ожерелий и панцырем громадного краба. В правой руке — посох или жезл из длинной, извилистой ветви того же твердого, тяжелого коралла.

Мервин поднял руку, и первые шеренги остановились, сдерживая напор идущих сзади рядов. Мальчик подошел ближе к передатчику, не отводя глаз от неподвижной маски, медленно опустился на колени. Положил черный посох на белый песок, протянул вперед руки и обратился к маске распевным речитативом. И снова Карл не мог понять слова. Маска оставалась застывшей, рот ее был искривлен в издевательской ухмылке, глаза закрыты. Мервин повторил свой призыв. Он как будто ждал чего-то и не получал ответа. Глаза его скользнули вниз, и он увидел раздавленную Карлом раковину. Лицо мальчика исказилось гневом, и он впервые посмотрел прямо на Карла. Его глаза горели жутким огнем.

«Святотатство!» воскликнул Мервин тонким голосом, и заледеневший от страха Карл услышал грозный рев толпы: «Святотатство!»

Ужас не давал Карлу пошевелиться, он знал, что пришел его конец, он не мог даже кричать, и ему ничего не оставалось, как прибегнуть к единственному способу спасения. Он проснулся.

Он вскочил на ноги, все еще трясясь от пережитого, и дико озирался вокруг.

Солнце и ветер. Белый песок и пустое море.

Гулко гудит солнечный зонт.

Он пришел в себя. Сердце перестало колотиться в груди, дыхание выровнялось. Он отметил, что решетчатая ферма опять сдвинулась к самому краю шкафа. Это была вечная его забота — не дать ей упасть. Зонт солнечной батареи сильно парусил под ветром и постоянно норовил спихнуть ферму с передатчика. Закрепить ее было нечем. Карл хотел толкнуть мачту назад, на середину, но чувствовал себя слишком слабым.

«Ладно, подержится еще. Дети вернутся — передвинем».

Веки серой маски на панели передатчика дрогнули и раскрылись. Зрачки-объективы обшарили горизонт, сфокусировались на Карле. Губы маски зашевелились.

— Привет, Карл, — сказала маска приятным низким, но явно искусственным голосом.

Карл с ненавистью посмотрел на нее.

«Убить мало идиота, который додумался снабжать вокодеры лицом, да еще и с мимикой, — подумал он, — наверное, воображал, что это ужас как забавно и остроумно…»

— Что с тобой, Карл? Ты скверно выглядишь, старина, — сказала маска. — Что-то случилось?