Вычеркнутый из жизни - Страница 19

Но Полу не стало легче при виде этой веселой комнаты — все его внимание было приковано к человеку, сидевшему за столом. Он знал его по фотографиям и сразу понял, что находится перед начальником полиции города Уортли — Адамом Дейлом.

— Присаживайтесь, мой мальчик. Вот сюда. Вам тут будет удобно.

Тихий голос с неожиданно теплыми, дружелюбными интонациями застал Пола врасплох, и он покорно опустился в кресло у стола. Взгляд его не отрывался от Дейла.

Начальнику полиции было сейчас лет пятьдесят пять, и он находился, пожалуй, в самом расцвете сил. Это был богатырь с массивной шеей, отличавшийся такими бицепсами, что руки у него казались толще, чем ляжки у обычных людей. При этом ни грамма жира — одни кости и мускулы. Лицо его, словно высеченное из гранита, прямым носом и резко очерченными скулами, пугало своей силой. Лоб говорил о наличии здравого смысла и, пожалуй, даже интеллекта, но подбородок, указывавший на железную волю и как бы вытесанный из камня, бросал вызов всему свету. Глаза были серые и холодные, точно лед.

— Я уже несколько дней хочу вас видеть, друг мой, — заговорил Дейл все тем же спокойным, уважительным тоном, — и данный случай показался мне вполне подходящим.

Пол призвал на помощь все свое мужество.

— Но я же ничего не сделал.

— Уверен, что нет. Но мы поговорим об этом позже. Сначала я хочу, чтоб вы знали, что мне известно, кто вы и чем занимаетесь. Вам Уортли, возможно, кажется большим городом. А для нас — это деревушка. Мы знаем обо всем, что здесь происходит. Так или иначе все ведь становится известно. Это до какой-то степени входит в наши обязанности. Поэтому не успели вы приехать, как ко мне уже поступили сведения о вас. — Он отыскал телеграфный бланк в лаковой коробке, стоявшей слева от него на столе. — Ваши добрые друзья из Белфаста прислали нам телеграмму с просьбой выследить вас и уберечь от беды. Я знаю, где вы остановились, где работаете и что вообще делаете.

Начальник полиции взял эбонитовую линейку и задумчиво повертел в своих ручищах, которые в молодости, когда он выступал на ринге от Кумберленда, уложили на мат не одного противника.

— Теперь вот что, мой дорогой друг… Я примерно понимаю, какие чувства вы должны испытывать ко мне. Вы полны ненависти. Я — тот зверь, который на всю жизнь закатал в тюрьму вашего отца и чуть не вздернул его на виселицу. Так вы на это смотрите. Теперь я расскажу вам, как смотрю на это я. А смотрю я вот как. Я всего лишь выполнял свой долг. Факты были таковы, что иного выбора у меня не было. Через мои руки прошли сотни таких, как ваш отец. По правде говоря, я и думать о нем забыл, пока вы не появились.

Дейл снова помолчал и обратил на Пола стальные жерла своих глаз.

— Я нахожусь на этом посту, чтобы охранять безопасность общества. А оно делится на две категории — на тех, кто творит добро, и на тех, кто творит зло. Моя обязанность — преследовать злоумышленников и оберегать порядочных людей. Вам это понятно? Если да, то я хочу спросить вас напрямик. — Он помолчал и ткнул линейкой в Пола. — К какой категории вы себя причисляете? Ну-ка? Если вы намерены восстать против сил закона и порядка, то навлечете на себя большие неприятности. Вы уже видите, к чему это привело. Вас обнаружили на территории большого особняка после наступления темноты, где вы бродили без согласия и даже ведома владельца. Следующим вашим шагом будет проникновение в дом. Учтите, я ни в чем вас не обвиняю. Но мы здесь придерживаемся разумной политики и считаем, что лучше предупредить человека, чем потом исправлять. Поэтому я и пытаюсь для вашего же блага показать, чем все это может кончиться.

Наступила пауза. Пол сидел молча, не двигаясь. Сначала он намеревался раскрыть Дейлу душу, объяснить, как он смотрит на дело, спорить, возражать, убеждать. Но какая-то тайная сила, вернее, инстинкт уберег его от этого.

— Не мне давать вам советы. — Дейл говорил, безусловно, искренне, в тоне его звучало желание образумить, убедить собеседника. — Но послушайтесь меня и возвращайтесь к вашей матушке в Белфаст. Вас ждет там неплохое место и, насколько я понимаю, неплохая девушка. Не ходите по краю пропасти. Слышите? У меня ведь есть дети — я тоже человек. И мне бы не хотелось, чтоб вам искалечили жизнь. Вот и все. Теперь можете уезжать восвояси. И если вы человек умный, то никогда больше не возвращайтесь сюда.

Он жестом попрощался с Полом — скорее сердечно, чем вежливо. Не произнеся ни слова, Пол встал, вышел из кабинета, беспрепятственно миновал коридор и приемную и очутился на свежем ночном воздухе. Он был свободен. Весь мокрый от испарины, он быстро зашагал прочь. Его глубоко потрясла прямота и откровенность начальника полиции. В том, что это человек честный и искренний, можно было не сомневаться. Однако Пол чувствовал, как где-то глубоко в нем невольно возникало возмущение. Ведь он не сделал ничего дурного. В этой стране, где столько говорят о свободе, никто не имеет права навязывать ему свою волю, а он не может и не хочет подчиняться Дейлу. Наоборот: его требование и обстоятельства, которые ему предшествовали, вызвали в Поле жгучий протест, желание перейти к более активным действиям, о которых он думал вот уже несколько дней.

Необходимо было немедленно с кем-то посоветоваться, и, несмотря на поздний час, он с отчаяния решил:

«Надо повидать Суона… Сейчас. Правда, он советовал не спешить… но ведь тогда… тогда он не знал того, что произошло теперь. Раз мне чинят препятствия здесь — в Уортли… придется… Что ж, придется брать быка за рога. В конце концов ведь именно Суон и сказал мне, что я могу чего-то добиться только в самых высших инстанциях».

Пол быстро добрался до больницы по пустынным, гулким улицам.

Но там, когда он изложил свою просьбу, старик привратник, проведя сломанным ногтем по списку больных, посмотрел на него сквозь очки и слегка покачал головой.

— Суон… Джеймс Суон. Мне очень жаль, молодой человек, но он вычеркнут из списка. Он с миром преставился сегодня… в четыре часа.

Глава XV

Член парламента от Уортли либерал Джордж Берли любил приезжать в свой избирательный округ — тем более в ноябре, когда так хороша охота на куропаток. Джордж Берли был уроженцем здешних мест, и карьера, которую он сделал в Лондоне, женившись на леди Урсуле Данкастер и таким образом породнившись с одним из наиболее влиятельных в либеральной партии семейств, не уменьшила его приверженности к старым друзьям и любимому спорту. Он был весьма популярной фигурой в Уортли и в пятьдесят лет, румяный, гладко выбритый, добродушный, отличный рассказчик, тонкий ценитель сигар, всегда прекрасно одетый — ему доставляло истинное удовольствие на досуге заниматься своим туалетом, — в любую минуту готовый помочь приятелю и поставить свою подпись на листке пожертвований, стал своего рода олицетворением местного жителя, которого не способен испортить даже успех.

По правде говоря, его парламентская карьера не была особенно примечательной. Он аккуратно посещал заседания, честно голосовал в комиссиях и ежегодно принимал участие в состязаниях по гольфу — палата общин против палаты лордов. У каждого общественного деятеля есть недоброжелатели, а потому кое-кто утверждал, что Берли недостает ума и опыта для того положения, которое он занимает, что не всякий добрый малый может быть хорошим политиком, что он дрожит перед своей знатной супругой и, уж конечно, перед всем аристократическим семейством Данкастеров, что его приветливое благодушие всего лишь обратная сторона снобизма и, наконец, что если бы не жена и ее связи в высших сферах, Джордж никогда бы так долго не удержался на своем высоком посту.

В это утро Берли пребывал в отличнейшем расположении духа. Поездка в утреннем экспрессе оказалась весьма приятной, и теперь, сидя за завтраком в апартаментах, которые всегда оставляли для него в «Королевском отеле», и воздав должное внушительной яичнице с беконом, а также бараньей отбивной с фасолью, он уписывал поджаренный хлеб с вареньем и допивал уже третью чашку кофе. Приятно было заглянуть и в «Курьер», лежавший у него на коленях: его партия преуспевала на дополнительных выборах в Котсуолде, никаких забастовок не ожидалось, акции на бирже поднимались в цене. Вчера вечером подморозило, как раз настолько, чтобы подсушить почву, а сейчас проглянуло солнце.