Выборный - Страница 15
- Вы несправедливы.
- Ой ли? - холодно поинтересовался комиссар и продолжил: - На самом деле вы - не спасали. Вы - обманывали, вы заменяли жестокие правды маленькими надеждами. А разве можно научить правдивости обманом? Разве можно воспитывать духовные силы, обращаясь к слабостям? Давать вместо честных ответов ваше закостеневшее утешение?
Чуть помедлив, Осинецкий ответил:
- А другого и не может, в сущности, быть. Человек никогда не смирится с тем, что ему положен предел. Что, вынеся непомерные страдания на земле, он не получит никакого справедливого воздаяния.
- Но ведь это действительно так... И сильные должны это понимать.
- Вот здесь вы ошибаетесь, уважаемый Василий Андреевич, глубоко ошибаетесь. Верить в бесконечность индивидуального бытия, в справедливость воздаяния - это и означает получать жизнь вечную, получать справедливое воздаяние. "И это не только для возвышенных умов и сильных духом, а для всех.
- А зачем? - спросил Василий. -Лично мне такое ни к чему. И не одному миллиону...
- Большие числа пока что не в вашу пользу,- мягко возразил собеседник,- особенно если учесть всех тех, кто заменил крест красным бантиком, ровно ничего больше не заменив в душе. Человеку нужен масштаб, соизмеримый с ним самим... И в наше время, и сейчас великое множество людей ищут, пытаются нащупать некое промежуточное звено между целями и идеалами общими и бытием своим личным...
- Естественно,- согласился Василий.
- Ив самом деле естественно. Оправдано диалектикой бытия. Посмотрите: есть частное - личность; есть общее - идеалы; следовательно, нужно нечто посредине, особенное.
- И это, конечно же, идея Бога и братской любви во Христе. Было. И не помогло. И не нужно.
- А что нужно?
- Трудно с вами спорить. Вот уже получилось, будто я признал необходимость чего-то третьего. А ведь нет, не считал я так, Владислав Феликсович, и не считаю. Ничего больше не требуется, только надо посерьезнее вдумываться в то, что наметили, и в то, что есть, и находить, что забыли, что напутали, а что попросту устарело. Ну а если кому-то нужно "особенное", да еще если он сумеет его для себя выстроить, не припутывая боженьку - или что там еще из потустороннего сейчас в моде, - так пожалуйста, с дорогою душою. Какие возражения!
- А зачем выдумывать, искать иное, если все уже найдено, веками выстрадано, выверено?
Белов в сердцах отбросил гильзу:
- Не понимаю я вас. Сознательно служить лжи...
Не нравилась ему концовка разговора. Не нравилась - и все тут. Едва ли не впервые Василий Андреевич сталкивался с душой намного более сложной, чем его собственная, - а ведь комиссар был не прост, очень не прост, и не один десяток врагов в свое время просчитались в нем... Сейчас никак не удавалось "примерить на себя" партнера, и это сбивало и злило.
- Реальное положение...- вздохнул Граф.- Реальное положение намного тоньше и диалектичнее, чем короткое слово "ложь". Мне хотелось бы верить, что мы еще вернемся к этому разговору.
- Хорошо,- пообещал Василий,- вернемся. И вы сами убедитесь к тому времени, на что способны человеческий разум и совесть.
Осторожно переступая, Осинецкий сошел еще на несколько ступенек вглубь.
Затем, прикрыв "козырьком " ладони глаза, посмотрел на лютеранский сектор, туда, куда Василию Андреевичу совсем не хотелось поворачиваться.
Едва заметная печальная улыбка тронула губы Графа, когда он сказал:
- Это пока ваша очередь убеждаться.
- Это мы еще посмотрим,- сказал Белов, по-прежнему не оборачиваясь.
Граф опустился дальше в темноту. И уже оттуда донеслись его слова:
- Блаженны милостивые...
А может, Белову только показалось, может быть, распространенная евангельская цитата только предчувствовалась. Но продолжать спор не было смысла и времени.
Через мгновение Василий оказался в шестом секторе. Непроизвольно отступая перед ножом бульдозера, надвигающегося на могильные холмики, Василий призывно пощелкал пальцами.
Клочковатая стремительная туча наползла на низкое солнце. Резанул ветер. Пыль взвихрилась невысокими гибкими смерчами и опала.
- Счас я ему, контре...- перекосив рот от гнева, прошептал Седой и шагнул к бульдозеру.
Но Василий Андреевич удержал:
- Не надо. Не в нем дело. С ним успеем. Побудь здесь - я сейчас...
И - исчез.
Глава 11
- Не кладбище поедем?- спросила Наташа, устраиваясь на заднем сиденье.
- На сегодня хватит,- невесело сказал Виктор и рванул "Москвичек" так, что взвизгнули шины.
- А к Василенко?
- Вообще-то надо... Я ему позже позвоню.
- Позже ты не позвонишь.
- Это почему же?
- Он с тетей Тамарой мириться будет. Даже к телефону не подойдут...
"Ну-ну, детки,- подумал Виктор,- не слишком ли много вы знаете?"
Действительно, по вечерам Толя Василенко, не столько пьяный, сколько под устойчивым хмельком и весь такой бесшабашный, ссорится с Тамарой; а к девяти, когда хмель спадет, принимается каяться и пробует мириться.
...Отец с дочерью уже успели переодеться и умыться, когда со знакомым вечерним нытьем вкатилась Татка, а за ней, сопя и цокая каблуками, появилась Валентина.
- Здравствуй, мама, - Наташа, протиснувшись в прихожую мимо сестры, потерлась кудряшками о плечо Валентины.
- Ага, здравствуй,- ответила Кочергина и принялась стаскивать туфли. Потом поймала взгляд Виктора и спросила:
- У тебя деньги есть?
- Трояк, - ответил Виктор.
- Как, всего?
Виктор, подавляя раздражение, напомнил, что аванс шестнадцатого, и прошел в комнату.
- Мне надо срочно полторы сотни, - в спину ему сказала Валентина, - я Петухову уговорила уступить.
- Платье? - спросил, не оборачиваясь, Кочергин.
- И лодочки. Кожа - изумительная. Чуть высоковат каблук, но смотрятся на мне... Все в отделе попадали.
Зная, что переубеждать жену бесполезно, Виктор предложил:
- Давай пару ваз продадим. Ты же говорила - есть хороший покупатель...
- Ну знаешь, - Валентина подбоченилась и нелогично заявила: - Мы не нищие, чтобы хрусталь продавать. Петухова, кстати, может и не деньгами взять. Ей плитка нужна и унитаз "компакт" - может еще и приплатить...
Виктор молча прошел в комнату, посидел в кресле, глядя, как Татка снаряжает на прогулку своих кукол, и перебрался в спальню.
Плотно прикрыв за собою дверь, набрал номер.
- Добрый вечер, ма,- сказал он, чуть виновато, - это я.
- Здравствуй, сынок,- обрадовалась мать.- Как девочки? Что там у вас?
- Да все в порядке. Сейчас Татка своих красавиц выстраивает - целый детский сад.
- А Наташа учится?
- Ты же знаешь: еще больше недели...
- Что у тебя стряслось?
- Да так, разные разности... Денег вот нету, а - надо...
- И много надо?
- Полторы сотни.
- Но у меня сейчас столько нет. Потерпишь до завтра, а то наша сберкасса уже закрыта?
- Конечно.
- Так заедешь с утра?
- Заеду, - пообещал Виктор, чувствуя себя подлым скотом, - спасибо тебе, мам, я обязательно отдам.
- Ах, сынок, - Виктор догадался, что мать в это мгновение махнула рукой так, как это получалось только у нее, так спокойно и легко, - нужда будет, так в куске хлеба не откажешь, а умру - похоронишь.
- Ты лучше живи, - попросил Виктор и повесил трубку. Сквозь дверь доносились звонкие голоса дочек. Виктор аккуратно потушил окурок - он и не заметил, как, в нарушение всех обетов, зажег нашаренный в шкафу "бычок", и спрятал его там же, между коробок.
Направился к двери - и встал как вкопанный, упершись взглядом в неведомо откуда взявшегося Белова.
- Собирайся, - коротко приказал комиссар. - Ехать надо.
- Уже? - только и спросил Виктор. Белов наклонил голову и сухо сообщил:
- Беда у нас.
- Лаптев? - почему-то сразу догадался Виктор.
- И Лаптев тоже, - бросил Белов и ввернул непечатный крендель.