Выбор (СИ) - Страница 1
Для начала надо бы немного рассказать о себе. Моё имя Святополк. Я — художник. А если честно, то я неудачник. А ещё есть вероятность, что я псих. Думаю, приключение, которое я собираюсь описать, заставит многих подумать именно так... Но, в конце концов, так ли это важно для дела — псих я или не псих?!
Живу я в двадцатом столетии от Рождества Христова и в гнусной блочной пятиэтажке на окраине Санкт-Петербурга. Только псих вроде меня может быть художником и жить в отвратительном пустом районе, где не на что посмотреть, а не в центре, где не надо никакого вдохновения — сел у окна и пиши. Впрочем, я не жалуюсь: для моих картин мне не нужна натура. Да и рисую я, если честно, весьма паршиво. Я так и не поступил ни в одно учебное заведение, производящее конвеерных художников, нет, я научился всему сам. Точнее, всему, чему смог.
Но я могу быть почти на сто процентов уверен, что в моих картинах есть главное — оригинальная, ни в чью больше голову не могущая прийти идея. Я, быть может, величайший гений нашего столетия — пусть не гений изобразительного искусства, о нет, я нечто гораздо большее. Я умею отделять свой разум от бренного тела и заглядывать в параллельные, перпендикулярные и чёрт знает какие ещё миры. Я сам создаю их. Я проживаю в них большую часть жизни, а здесь появляюсь исключительно ради того, чтобы перенести на холст всё, что я там видел. Реальность для меня слишком тускла. Мои посредственно выполненные гениальные идеи на холстах и в рулонах пылятся на полу вдоль стен и по углам.
Я никому и никогда их не показываю. И не потому, что боюсь быть непонятым — как известно, все истинные гении становятся признанными лишь после своего развоплощения на Земле. Напротив, я боюсь, что мои картины понравятся более предприимчивым людям, которые ни черта не смыслят в других мирах, зато хорошо разбираются в реальности. Я боюсь увидеть сюжеты собственных картин, выполненные более умелой рукой и продающиеся за большие деньги под чьим-то чужим именем. Боюсь увидеть вора, купающегося в лучах моей славы — идеально обученного технике рисунка и живописи, анатомии, законам перспективы и светотени мерзавца, за неимением собственной души позаимствовавшего мою. И попробуй, докажи, что это были твои идеи, ведь эти сволочи бесплотны и не оставляют следа. И я со своей неумелой мазнёй и бешеными глазами ничего не смогу доказать. А сам я всё равно никогда не смог бы продавать свои картины. Они — часть меня самого. Поэтому я один знаю, что я гений.
Когда-то очень давно я показывал парочку картин своим друзьям, да и то с опаской. Некоторые вещи их явно пугали, но в целом они хором твердили, что у меня исключительный талант и нельзя зарывать его в землю. Правда, хор был небольшой, а сейчас они все вообще куда-то делись. То ли они все начали побаиваться и сторониться меня, то ли я сам от них устал и начал сторониться их. С ними невозможно было разговаривать. Не передать, как меня достало, что ответом на любую мою мысль — мою собственную, заметьте, мысль, над которой мой горячечный мозг трудился бессонными ночами, искал аргументы и, наконец, принял для себя — в ответ на неё видеть возмущённый или полный ужаса взгляд, и слышать вопли в духе "Но это же не так, это ерунда!", "Ты не можешь так думать!" и наблюдать за жалкими попытками обучить меня, как надо думать правильно, и убедить, что именно так я на самом деле и думаю, просто выпендриваюсь. Приходится отстаивать своё сокровенное в борьбе с общепринятым, перенятым у человеческого стада без всяких собственных размышлений. Мне надоело. Я устал. По правде, я так устал, что несколько лет не выходил из дома, но речь не об этом.
Может, я был излишне раздражителен и категоричен, может быть, даже буен, но я, заметьте, никогда и не утверждал, будто у меня здоровые нервы. Как бы там ни было, друзей у меня не осталось — они стали появляться всё реже, а потом и вовсе испарились. Не могу сказать, что меня это расстроило. Напротив, я избавился от всяких ненужных раздражающих мыслишек и смог полностью посвятить себя Искусству.
Конечно, иногда на меня набрасывалось отчаяние, меня огорчало, что между мной и людьми висит некий магический заслон, искажающий слова и лица. Но с этим остаётся только смириться. Я другой, и как бы я ни страдал иногда от собственной никчёмности в этом мире, в то же время я горд, так как знаю, какой силой обладаю, и что скрывается за моей неприветливой наружностью. Разумеется, за такой дар надо чем-то платить, и гений почти всегда обречён на непонимание и одиночество.
На самом деле, некоторые пошлые людишки, бывало, догадывались о моём даре, и самым мерзким образом завидовали мне, да-да! Где им было понять, что это не только дар, но и проклятие... В школе меня обсуждали, похихикивали за спиной. Я практически не замечал этого, так как при любой возможности уходил от скучных уроков и глупых детей в свои миры, но когда замечал, мог сильно стукнуть. Например, все стебались над моим именем, данным мне моей мамашей более чем романического склада. Кстати, пять лет назад она пропала в неизвестном направлении, оставив мне в шкафу целый чемодан денег. Но сейчас речь не о ней. Так вот, всех забавляло моё имя, то, как я всё время куда-то проваливаюсь и не слышу, что мне говорят учителя, лихорадочно рисую что-то в тетради и потом её не сдаю, чтобы учителя не увидели мои рисунки и опять не повели меня к директору. Даже мои немногие друзья недоумевали с меня. Но, наверное, по-доброму. Хотя я не различаю. Особенно часто я бил морды тем, кто говорил мне, что я девственник. (Это, кстати, до сих пор так и я этим горжусь).
Моя дама сердца живёт на четвёртом этаже. Я увидел её в тот день, когда она переехала в этот дом, и с того момента намертво решил посветить ей всю свою жизнь. Я весь был поглощён ею, я поселил её в своих мирах и рисовал её в них, в каждом образе, который был мне люб. Я точно не знаю, какая она, поэтому влюблялся в каждую, какой она могла бы оказаться. Я только и делал, что мечтал о ней.
А два года назад во время наших редких встреч в подъезде она стала узнавать меня и здороваться. Дело сдвинулось с мёртвой точки, совсем скоро она станет моей. Возможно, мои упражнения не прошли даром, и мне удалось открыть ей проход, по-настоящему позвать её в мои миры. Там я смогу показать ей всё то, что вижу только я один, ей единственной открыть всю свою душу и свою боль, показать ей свою любовь, не прибегая к словам... Ведь если честно, я не очень-то умею говорить — мысли куда-то разбегаются, и все думают, что я тупой. Но она не станет так думать. Она узнает, что я гений. Ей так же, как и мне, станет чужда пошлость и рутина этого бренного мира, где Любовь забыта и осмеяна, опошлена до будничности. Мы одни узнаем истинную Любовь, сверкающую первозданной чистотой, яркую и свежую, доступную только избранным.
Вот она смотрит на меня с моих картин — румяная, с густыми льняными локонами и лазоревыми глазами, она прекрасна, словно ангел. Наверное, я слишком невзрачен для неё, но это ничего — в своих мирах я сам хорош, как демон. Сквозь прозаическую наружность она узрит мой истинный облик. Недавно я узнал, что её зовут Катя. Но в моих перевёрнутых мирах имя ей — Йатэака.
Что ещё вы хотите услышать? В основном я занят путешествиями по своим мирам или же мечтами о Любви. Иногда на меня находит, и я кидаюсь рисовать. Я часто забываю поесть, может быть, поэтому так быстро устаю и снова обнаруживаю себя на диване. Вот, собственно, и всё, что вам надо знать обо мне. Теперь я могу перейти к странной истории, которая только что приключилась со мной.