Выбор - Страница 2
Теперь доктор Уэда неопределенно повел плечом.
– Но почему? – настаивал Дан.
– Можно, я не буду объяснять? Это традиционная врачебная этика. Родных не пускают в прозекторскую. Человеку не показывают его донора. Не принято.
– Но ты-то своего видел?
– Нет. Даже я.
– Хм… Но ведь могу же я смотреться в зеркало!
– Вот этим и удовлетворись.
– Послушай-ка, Сид, а тебе не кажется, что подобными табу вы только нагнетаете ту атмосферу, которая распугивает ваших практикантов? Мифологическая антивизуальная ситуация а-ля Амур и Психея. Вы бы еще распространили легенду, что у человека от взгляда на собственного донора кровь свертывается. Взаимодействие адекватных пси-полей или еще какая-нибудь квазинаучная мистика. Зачем вы делаете из донора этакого гоголевского Вия? Ведь это просто мешок с костями. Резервуар с кровью моей группы. Почему же на это нельзя смотреть?
– Все это так – и не так. Конечно, донора можно рассматривать как контейнер с запчастями. На чужих мы так и смотрим, иначе мы не смогли бы работать. Но для тебя это – второй ты. Твой брат-близнец, выращенный, правда, искусственно, но из твоей плоти, то есть из твоих клеток и под диктовку твоей ДНК. Вот если бы я свел тебя в глиптотеку и показал набор разнокалиберных сердец, печенок и еще кое-чего жизненно важного, то ты просто пожал бы мне руку и ушел, вполне удовлетворенный уровнем современной медицины. И стал бы еще безрассуднее на своих испытаниях. Но если я покажу тебе это сердце и руки, эти глаза и селезенку – все скомпонованное в единое тело, твое собственное тело, – то я не поручусь за твою психику.
– Плохо же ты меня знаешь!
– Да уж как-нибудь! Понянчился.
– Полагаешь, что я свихнусь?
– Нет. Но ты не забудешь этого никогда в жизни. До самого последнего своего часа, когда будут исчерпаны все жизненные ресурсы и твоего собственного организма, и твоего персонального донора, и все арсеналы глиптотеки.
– Так… Будем считать, что мой душевный покой ты сберег. Но трудно поверить, что вас самих это не угнетает.
– Нет, Дан, не угнетает. Потому что доноры – не люди. Это неодушевленные препараты, если хочешь. Впрочем, нет – каждый первокурсник мается перед первым своим сеансом в анатомичке, хотя там он имеет дело со свободным, то есть безоригинальным донором, хозяин которого сгинул где-нибудь на любезном твоему сердцу Марсе, где еще нет донорских клиник, или вообще в Пространстве, откуда можно просто не вернуться. Но ведь и триста лет назад первокурсников мучило то, что пропахшие формалином, не имеющие уже никакого отношения к истинно живой материи экспонаты анатомички – это бывшие люди…
– Ты все время хочешь внушить мне, что доноры – не бывшие, не настоящие и никогда не способные стать людьми объекты…
– Вот именно. Ни-ког-да.
– А ты намеренно не вспоминаешь об этих… объемных снимках пси-структур? Ведь это – единственное, чего не хватает донору, чтобы стать человеком. Вот сегодня с моего мозга сняли такой отпечаток – разве недостаточно наложить его на моего донора…
– Нет! И, кстати, сходи и переснимись – там брачок. Ни в коем случае не улетай, не переснявшись.
– Ладно, ладно, ты мне зубы не заговаривай. Мне уже внушали сегодня, что на каждом углу меня подстерегает глубочайшая амнезия – влезу ли я в переменное магнитное поле, или от информационной перегрузки, или методом Пирра, царя эпирского, – ночным горшком по голове… Так? И приволокут меня, бесчувственного, к тебе же в клинику, и достанут утренний снимок, где вся моя память по состоянию на одиннадцать часов пятнадцать минут сего дня, и наложат на мои бедные опустошенные извилины весь тщательно сбереженный запас моей информации… Так?
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru