Вуали Фредегонды - Страница 5

Ветер стих к утру. Ледяной сырой туман окутал все вокруг, заглушая звуки и не давая ничего увидеть дальше, чем на несколько туазов, — словно бы окружающий мир, как и жители поселка, недавно проснулся с похмелья и теперь пребывал в тупом оцепенении. Столпившись вокруг колодца, в центре Ла Сельвы, они жались друг к другу, словно овцы в гурте, склонив отяжелевшие головы и чувствуя ломоту во всем теле. Провести почти всю ночь на таком холоде было тяжким испытанием Самым пьяным удалось заснуть, остальные, некоторые полураздетые, тряслись и стучали зубами, лишь ненадолго впадая в дремоту. Рассвет окончательно пробудил их — жалкое отупевшее человеческое стадо, с желтовато-бледными лицами, налитыми кровью глазами, в пестрых лохмотьях — остатках тех причудливых нарядов животных, в которые они были облачены в ночь священного праздника. Окружавшие их стражники-франки топтались на месте, постукивая одной ногой о другую, — они тоже замерзли, несмотря на кожаные сапоги и подбитые мехом плащи. Большинство из них собрались вокруг костра, ничуть не беспокоясь о жалком сброде, захваченном ночью в пещере. Те, у кого хватило бы сил или решительности убежать, оставляли это намерение всякий раз, когда их глаза невольно косились в сторону двух неподвижных тел, укрытых холстиной, лежавших чуть поодаль. От холода и застывшей крови, бурые пятна которой во многих местах пропитали холстину, ткань полностью задубела. Там же лежал и третий, уже полумертвый, и слабо стонал. Только эти трое попытались сопротивляться…

Мало-помалу поселок пробуждался, и жители выходили поглазеть на необычное зрелище. Аббат Претекстат на это и рассчитывал — пусть насмешки и оскорбления послужат этим язычникам дополнительным наказанием, в придачу к холодной ночи, проведенной на улице. Пусть их родители, жены и дети увидят их такими — избитыми, дрожащими, жалкими в своих звериных шкурах, страдающими от похмелья, униженными. Он медленно, почти против воли, отодвинул кожаную штору, закрывавшую узкое окно в его комнате. Претекстат тут же вздрогнул от утреннего холода, несмотря на плащ, подбитый волчьим мехом Юный аббат поспешил раздуть огонь в камине и, выхватив оттуда горящую головню, зажег две сальные свечи, стоявшие на столе. Он тоже почти не спал этой ночью. Возбуждение, вызванное ночной охотой, оглушительный шум в пещере, в которую они ворвались, крики, удары кинжалов и гибель тех несчастных безумцев, которые осмелились напасть на франкских солдат-, и сам этот адский дебош, чад факелов, резкая вонь пота и пива, с порога ударившая ему в ноздри, отвратительное скопление голых тел, маски животных… Он сел за стол и начал писать проповедь, которую собирался произнести сегодня утром В тишине этой мрачной комнаты, предоставленной в его распоряжение сотником,[9] перо в руке аббата долго скребло по пергаменту до тех пор, пока его самого не сморила усталость. И в этот момент он вспомнил о ней. Послушался ли его тот солдат, Арнульф? Претекстат заглянул в смежную комнату. Девочка была там, спала в его постели.

Утром она по-прежнему оставалась там, и аббат долгое время смотрел на закрытую дверь. Воспоминание о ее обнаженном плече, вынырнувшем из складок плаща, не оставляло его всю ночь, накладываясь на другое, более смутное воспоминание о ее теле, которое он увидел позже, откинув с нее одеяло, в дрожащем свете факелов. Совсем юная девушка, слишком юная даже для того, чтобы стать куртизанкой… но тем не менее накрашенная точно так же, как все прочие женщины, участвовавшие в той ритуальной оргии… В конце концов она вполне могла быть одной из них. Такой же шлюхой. У этих варваров было принято выдавать замуж и более юных, чем она Да, она убегала оттуда, но у нее могли быть разные причины для бегства«. Претекстат встряхнулся, запахнул плащ и вернулся к листу пергамента У него еще будет время заняться ею…

Потом, выйдя в коридор, он окликнул одного из стражников, приказал ему оставаться на посту возле дверей своей комнаты и никого не впускать, а сам отправился вслед за сотником Жераром и его людьми. Те уже вышли за бревенчатый палисад, окружавший небольшую крепость, и направлялись к пленникам Издалека заметив аббата, командир франков остановился и приветствовал его небрежным кивком. Это был настоящий воин, гордящийся своей статью и силой, похожий на медведя грубыми чертами лица и развалистой походкой, который много лет с честью служил королю Хлотару в войнах против тюрингцев. Он был в два раза старше аббата (так что вполне годился ему в отцы) и почти в два раза массивнее. Его единственным оружием, как и у его подчиненных, был длинный кинжал, который они называли «скрамасакс», — с широким лезвием, скорее похожий на нож мясника, чем на меч.

— Ну что, аббат? — хрипло крикнул он. — Что будем делать с вашими пьянчугами?

Претекстат плотнее запахнул полы плаща Он одевался второпях, поэтому не надел ни шапочки, прикрывающей тонзуру, ни перчаток, и теперь этот проклятый туман пробирал его до костей. К тому же сапоги из слишком тонкой колеи явно не были предназначены для ходьбы по глубокому снегу…

— Мы их отпустим, — ответил он, наконец поравнявшись с сотником — Не думаю, что они когда-нибудь осмелятся взяться за старое… Ваши люди их как следует проучили вчера вечером.

Жерар на мгновение нахмурился, потом пожал плечами и взглянул на трупы, лежавшие поодаль:

— А, это… Да, мне же сказали вчера. Вот что бывает, когда эти деревенские дураки упьются пивом. Жаль, но что поделаешь. По крайней мере, у них достало храбрости… Я распоряжусь, чтобы их похоронили.

— Мессир, я не сомневаюсь. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы поговорить с остальными.

— Говорите, сколько хотите, аббат.

И сотник улыбнулся язвительной улыбкой. Аббат предпочел сделать вид, что не заметил ее так же, как и язвительных взглядов остальных. Он кивком поблагодарил Жерара и уже повернулся, когда тот удержал его за рукав.

— Когда вы закончите с ними, займемся этой ведьмой и ее плясуньями. Я велел собрать совет на холме.

Претекстат посмотрел в ту сторону, куда он указывал, но густой туман не позволял видеть дальше, чем на расстояние броска камня. Согласно обычаю салических франков, судилище должно было проходить на возвышении, чтобы каждый мог за ним наблюдать.

— Вы, конечно, будете в числе судей вместе с нами.

— Хорошо, — пробормотал аббат.

Он снова увидел, как глаза Жерара насмешливо блеснули, и это вызвало у него раздражение.

— Прикажите им встать, — резко произнес он, указывая подбородком на пленников, сидевших вокруг колодца — И пусть приведут всех остальных — женщин, стариков и детей, волей или неволей.

Франк поклонился, отдал несколько приказов подчиненным и пошел прочь, сопровождаемый остальными. Претекстат смотрел, как они удаляются, недовольный тем, что этот грубиян опередил его, раздраженный его бесцеремонным обращением, а больше всего тем, что, судя по всему, наболтал всем Арнульф о нем самом. Жерар наверняка знал о том, что девчонка сейчас в комнате священника, да и улыбочки остальных были почти оскорбительными.

Некоторое время он наблюдал за суетой деревенских жителей возле убогих хижин и за беспокойными движениями пленников, которые видели, как те собираются вокруг них. Затем, словно в порыве внезапного вдохновения, он широкими шагами приблизился к лежавшим в отдалении телам.

Умирающий уже прекратил стонать. Аббат опустился на колени рядом с ним и осторожно перевернул его на спину. Остекленевшие глаза, синие губы, бледная кожа… Без всякого сомнения, этот несчастный умер скорее от холода, чем от полученных ран. Сознавая, что все остальные в это время смотрят на него, Претекстат склонил голову и начал вполголоса читать заупокойную молитву о душе этой заблудшей овцы, умершей вдали от Господа. Затем он тяжело поднялся, неловким жестом перекрестил троих умерших и обернулся. Взгляды большинства пленников были прикованы к нему. Проходя мимо них, он невольно замедлил шаг.