Второстепенная суть вещей - Страница 36
Сонет из цикла «Другу»
Потери никогда не бывают забыты. А возвращение, как ни страшись, неумолимо приблизилось.
«Дорогие родители! Сообщаю вам, что вчера, 25 октября, я демобилизован. Мне выданы все документы, продукты на дорогу, воинское требование на проезд по железной дороге.
Отец со своей всегдашней ортодоксальностью оказывается в конце концов прав в своих рассуждениях о том, что «ваш мир», заслоненный миром пяти чувств – бывает слишком неконкретным для меня. Ведь только этим и объяснить, что, развернув лист газеты с Указом, я заявил тотчас же: «Нет-нет, что касается меня, то я еще хочу служить – год, самое меньшее». И в эту минуту я не допускал ни малейшего сомнения в том, что для меня это – правильно, умно, честно и выгодно для меня, для моего развития, моей деятельности, моей поэзии. Пусть этот случай станет мне примером того, как не нужно решать серьезные вопросы своей жизни. Я забыл самое главное: какое огромное и долгожданное счастье ждет меня! Беседы с отцом, наши прогулки по таинственным переулкам, наша мастерская, где он будет писать, поминутно пятясь, отходя от картины с палитрой и кистями, а я буду вслух читать ему Овидия или Достоевского!.. К чему мне не моя жизнь, когда так четко определилась моя жизнь! К чему мне чужие люди, когда живы, ждут меня и любят мои люди!» (26 октября 1945).
Все встает на свои места. Осознание реальности приходит постепенно и очень мучительно. Чего стоит одно признание: «я забыл самое главное».
Наверное, у каждого так бывает даже после недолгой отлучки: входишь – и в первую секунду не узнаешь дома – все было не так. И почему-то всегда комнаты кажутся тесными. Представляю отца, в шинели, с фанерным чемоданом, переступившего порог квартиры на 3-й Миусской, где прошли и первые годы моей жизни, как он не узнал своего отражения в огромном, до потолка старинном зеркале, властвовавшем в передней…
В череде непрерывно и малоосмысленно меняющихся наших светских праздников День Победы – единственный вроде бы стоит незыблемо и отмечается даже в «некруглые» годы. Пока. А я теперь, наверное, лучше понимаю, почему именно Девятое мая для меня день памяти отца.
Хотя – «…тот ничего не знает о войне».
Е. Холмогорова. «МЫ ВСЕ УЧИЛИСЬ ПОНЕМНОГУ…»
Отправились мои знакомые в туристическую поездку в Париж. Долго, как водится, копили деньги, чтобы попутешествовать с комфортом. В их группе был крепкий, крестьянского вида мужичок, косноязычный, проявлявший большой интерес ко всем парижским достопримечательностям, но ставивший в тупик экскурсоводов пещерным невежеством. С ним была девочка лет десяти, которую он все время заставлял читать вывески и по поводу и без повода заговаривать с французами на их родном языке. Результатами экзамена строгий отец остался недоволен и как-то, выйдя к ужину в одиночестве, посетовал: «Все нудила, я, мол, французский учу в гимназии, хочу в Париж, а сама здесь половины не понимает. За что я деньжищи сумасшедшие плачу?! Я сейчас ее в номере выдрал и сказал, что если у нее и в английском успехи такие же, то фиг (кукиш в лицо собеседнику) будет ей Лондон на Кристмас!»
Все знают, что в Москве существуют школы, где в классах по пять-семь человек, к которым, помимо прочего, прикреплен психолог, и учат там много чему, включая верховую езду, теннис, горные лыжи и дзюдо.
Нас, большинство, это раздражает, как все «новорусское». Но здесь субстанция особая – дети – безо всякого пафоса наше будущее, будущее нашей страны.
Слова престижная, элитная школа еще не были в ходу, когда я в разных ипостасях имела к этому учреждению непосредственное отношение. А судьба приводила меня в такие по существу школы трижды: ученицей, затем учителем и, наконец, родительницей.
1. ДЕТИ ЦК КПСС
Образование я получила в школе, которая, наверное, заняла бы почетное место в рейтинге, если бы таковые составлялись в шестидесятых годах.
Во-первых, школа размещалась в самом центре Москвы, на тогдашней улице Станиславского (ныне Леонтьевский переулок). Сегодня это звучит гордо: у Тверского бульвара, а тогда Москва была маленькая и внутри Бульварного кольца густонаселенная, жили там люди без различия чинов и званий и, по преимуществу, в коммуналках. И школу выбирали (даже и не выбирали, в нее записывали) по единственному принципу – поближе, и все одноклассники добегали до дому минут за десять, не больше, а кое-кто заскакивал туда на большой перемене. (Можно, конечно, дать волю ностальгии и рассказать, как Вовка Ряшенцев притаскивал из дому на большой перемене белый батон, который тут же проворно раздирался на куски, а теперь на месте его квартиры на первом этаже сберкасса и т. п., но вовремя беру себя в руки – не об этом сейчас речь.)
Когда мы доросли до третьего класса, в школе произошел переворот – она получила приставку «спец», и нас, не дожидаясь, как обычно, пятого класса, стали учить английскому языку, причем (большая новость для того времени) для этого поделили на три группы. Никакого отсева, как водится нынче, не проводили, а к числу одноклассников прибавилась американская мулатка Кэрол, по поводу чего срочно созвали экстренное родительское собрание, где было объяснено, что с ней дружить детям можно, потому что ее папа – корреспондент коммунистической газеты. Мы и дружили. С домом Кэрол у меня связаны три ярчайших потрясения: ей платили за то, что она мыла посуду и убирала комнату, у нее была морская свинка и роликовые коньки, а главное – она носила колготы и, бегая по классу, не прижимала к себе юбку, как делали мы, чтобы не вылезали поросячьего цвета штанишки. (Велик соблазн рассказать о многом, о том, например, как единожды мы были допущены в святая святых – кабинет ее отца, где стояла невиданная кожаная мебель и телевизор с большим экраном без привычной увеличивающей линзы, и смотрели, как Хрущев у трапа самолета обнимает слетавшего в космос Гагарина, – но я о другом.)
Около школы был пустырь, где вскоре после того, как мы надели уродливые коричневые форменные платья с черными фартуками и (надо же!) сатиновыми нарукавниками, началась стройка. Излишне говорить, что на стройплощадку ходить строжайше запрещалось, а потому все свободное время проводилось именно там. Это в те годы было достаточно экзотично – строили в центре немного. Ходили слухи, что возводят не просто дом, а какой-то чуть ли не секретный объект, что, в целом, оправдалось: был отгрохан один из первых домов для большого начальства, его окружили забором, поставили охрану, а дети членов ЦК КПСС вполне естественно стали учениками ближайшей, то есть нашей, школы.
Мне трудно сказать, обрадовало ли их появление наших учителей и директора, предполагаю – напугало: лишняя головная боль. Нам же было все равно. Справедливости ради скажу, что вели себя высокопоставленные отпрыски вполне скромно, выделялись мало, тех, с кем сошлись поближе, приглашали на дни рождения (а сын члена ЦК КПСС, занимавшего очень высокую должность, по дружбе делал за меня «форматки» по черчению, никак это искусство мне не давалось).