Второй шанс: Истинная для Хранителя (СИ) - Страница 9

Я же девочка! Слабая, где-то даже глупая. Вон, и бабушка говорила: зачем девочке математика, учись лучше по хозяйству управляться!

Математика мне, правда, пригодилась, когда я пошла учиться на экономический. Но даже это не было моим собственным выбором. Так чего же я хочу на самом деле?

Мне страшно об этом думать. Но ведь Ужик сказал, что мне дали второй шанс именно за способность мыслить! Значит, я должна!

Опять захожусь в рыданиях. Ну не хочу я ни о чём таком думать! Только жизнь начала налаживаться, всё же так хорошо было, и на тебе...

Наконец, решаю, что подумаю обо всём этом как-нибудь в другой раз. Я всецело погружаюсь в житейские заботы, старательно отгоняя лезущие в голову неприятные мысли.

Вот только сны, в которых я погружаюсь в память прежней хозяйки моего тела, вновь и вновь заставляют меня думать о ней и всей этой ужасной ситуации.

Дотронуться до змеи? Нет, немыслимо! Я умру лучше. Зачем я рассказала об этом? Я знаю, если мне пригрозят, что бросят в яму со змеями, я забуду про всё.И про родину,ипро долг. Я сделаю всё, чтобы этого избежать. Это сильнее меня.

Мастер не раз заставлял меня побороть этот страх. Не помогло. Ни плеть, ни жажда – ничего не сработало. А когда мне неожиданно сунули в руки змею, я упала в обморок. Я бессильна это изменить.

Я размышляла, откуда у меня этот страх. Спрашивала умных людей. Целительница Школы рассказала, что слышала отсвоей знакомой, деревенской повитухи. Та много лет принимает младенцев и видит, как они вырастают. Она знает, как то, что случается в родах, влияет на жизнь рождённого. И то, что он сам этого не помнит – не имеет значения.Страх перед змеями присутствует у тех, кто был обвит пуповиной в утробе и почти удушен ею при родах. Допустим, это так. Но что толку от этого знания?

Как же мне всё-таки жалко эту Яру! Представляю, что ей пришлось пережить перед тем, как она умерла. Но ведь получается, что смерть спасла её от ещё более страшной участи?

Близится праздник зимнего Солнцеворота, и я решаю сходить в деревню. Дайна рассказывала, что в этот день на заходе солнца погасят все печи и светильники, а потом самый старый житель деревни зажжёт новый огонь и все разнесут его по своим домам. И устроят огромный костёр на центральной площади, а вокруг него – пляски до утра. Все будут веселиться и радоваться тому, что уже завтра день начнёт становиться длиннее. Короче, местный аналог моего любимого праздника – Нового года.

Праздничная одежда, приличествующая по здешним меркам, у меня уже готова. В сундуке обнаружилась пара меховых шкурок, и я сделала из них воротник на тёплый плащ, а остатками обшила его подол и рукава. А тёплую тёмную юбку украсила красивой яркой вышивкой с бусинками. На голову же связала крючком красивую шаль из тонкой, но пушистой пряжи опять же из сундука.

Вот бы ещё знать, что у них модные дамы в городах носят? Но ничего, всему своё время.

Я выхожу из дома сразу после обеда. До захода солнца ещё есть время, но деревня уже полна нарядно одетой молодёжи, среди которой носятся весёлые стайки совсем малышей.

Вдруг я замечаю Дайну. Знаю, что не стоит общаться с ней на виду у всей деревни. Поэтому просто киваю своей маленькой подруге. Она кивает в ответ, а потом, словно невзначай, проходит мимо и просит выйти на задворки, когда наступят сумерки. У неё на лице синяк. Неужели опять отчим постарался?

Я подхожу к условленному месту. Девочка уже там. Она берёт меня за руку и уводит на чей-то сеновал.

- Здесь точно никто не увидит! – говорит она.

- Как же я по тебе соскучилась! – я не выдерживаю и обнимаю её.

- Я тоже! – отвечает Дайна.

Я киваю на её синяк:

- Отчим?

- Ага, – она опускает взгляд. – Совсем ополоумел! Лапать меня начал, и даже юбку задрать пытался. С матерью всё время бранится. Упрекает, что дети у неё мрут. Совсем житья не стало!

- Может, ко мне жить пойдёшь? – предлагаю я.

- Не, меня ж потом замуж никто не возьмёт, – отвечает Дайна. – И о тебе дурная слава пойдёт, что детей сманиваешь. Я уж как-нибудь, перетерплю. Постараюсь подальше от него держаться.

- Но ведь то, что он делает, это же... – мне сложно подобрать слова, особенно в разговоре с ребёнком.

Хотя я уже убедилась, что она в своём возрасте прекрасно осведомлена об отношениях между мужчинами и женщинами. Ну да, от деревенских детей такое не скроешь. Они же видят, как это происходит у скотины. И байки про аиста и капусту могут обмануть лишь совсем малышей.

- Он только когда пьяный пристаёт, – объясняет Дайна. – Трезвый-то он понимает, что за такое на каторгу отправляют.

Я прижимаю её к себе и глажу по голове.

- Ну ладно, - она выворачивается из моих объятий, – идти надо, а то самое интересное пропустим!

Она убегает, а я медленно бреду в сторону площади и думаю о том, что только что от неё услышала.

В моей душе происходит отчаянная борьба. Мне очень хочется защитить Дайну от страшной беды. Но кто я такая, чтобы вмешаться? Да и что я могу? Мне никто не поверит. Только хуже сделаю. А если сама?

Я тут же отбрасываю безумную идею. Я всего лишь женщина. Я плохо знаю здешнюю жизнь. Моя магия слишком слаба, чтобы защитить даже себя. Но ведь каждая женщина – прежде всего мать! А долг матери - защищать от опасностей слабых и беззащитных!

Даже звери готовы рисковать собой ради детёнышей. Никогда не забуду, как муж однажды пришёл домой со ссадиной на лбу. Заметил воронёнка в траве, решил подойти. А его заметила ворона. Сшибла кепку с головы, чуть глаз не выклевала.

А мы, люди? Безропотно отдаём наших детей всем, кто на них претендует. Чужим воспитателям, насаждающим в их головы идеи, противоречащие нашим убеждениям. Интернету с целым сонмом растлителей всех мастей.

Но мне ли обвинять кого бы то ни было? Разве я не поступала именно так со своей дочерью? И разве не пожала там, в прежней жизни, именно то, что сама же и посеяла?

Чувствую, как по щекам скатываются слёзы. Я не могу сейчас быть на этом празднике. Сворачиваю на боковую улицу и иду по ней до самой околицы. Потом поворачиваю назад.

Я прихожу на площадь, когда там уже зажигают костёр новым огнём. И сталкиваюсь с Дайной, которая идёт чуть позади мужчины и женщины. Она опускает взгляд. От её отчима ощутимо разит спиртным. Бедная девочка...

Мир лежит во зле... – вспоминаю я постоянно встречавшееся мне в моей прежней жизни изречение. – Но разве не по нашей вине?

Делаю ещё один круг по пустынным улицам. С площади доносятся звуки дудочки и чего-то струнного, и раздаются весёлые голоса празднующих.

Подхожу туда опять, с другой стороны. Отблески костра освещают тёмную фигуру. Он поворачивается, и я узнаю его. Заставляю себя сделать шаг вперёд.

- Да кто ты такая, чтобы мне указывать? – отчим Дайны замахивается на меня рукой в меховой рукавице.

Я уворачиваюсь от удара так быстро, что не успеваю этого осознать. Как будто моё тело действует само, повинуясь доведённому до автоматизма навыку.

Клуб пламени, такой же алый, как моя ярость, возникает между нами. От него даже сыплются искры. Мой противник отступает на шаг. Я смотрю ему в глаза. А потом начинаю гонять огненный шар вокруг его шеи. Я не отвожу взгляд и вижу, как его глаза становятся трезвыми. А потом в них появляется страх.

- Тронешь её хоть пальцем - выжгу с корнями твоё мужское достоинство! – медленно и чётко произношу я.

Он начинает кивать. Часто и мелко. Потом падает на колени. Падаль...

Я поворачиваюсь и шагаю к костру. Смешиваюсь с толпой и пляшу до самого утра. Под разудалую музыку и залихватские песни о солнце, длинном дне и богатом урожае.

Я возвращаюсь в дом, когда уже рассвело. И обнаруживаю Ужика, свернувшегося колечком на кухонной лавке.

- С праздником тебя! – произносит он. – С хорошшшим поворотом!

Весь остаток зимы я тренируюсь в магии и занимаюсь рукоделием. Я даже сваляла себе тёплые тапочки из шерсти, что стояла в мешке в углу сарая. А потом расшила их красивым орнаментом. Вот что бы я делала здесь, если бы в той прежней жизни не посещала множество мастер-классов по творчеству и ремёслам?