Второй шанс адмирала - Страница 3

– И я буду все помнить?

– Обязательно. Все, что вы помните сейчас, сохранится полностью – ваши знания, опыт, все.

Больное сердце забилось чаще.

– Я согласен.

– Пойдемте тогда, – сказал Тимофеев обычным голосом и пошагал к фургону.

Пропустив вперед Октябрьского, он вошел сам и сказал двум девушкам-лаборанткам в белых халатиках:

– Готовимся, девочки!

– Все готово, Александр Сергеич!

– Укладывайтесь, товарищ Октябрьский.

– Мне раздеться?

– Не стоит.

Мельком оглядывая стойки с приборами, мерцающие экраны, Филипп Сергеевич осторожно прилег в удобное кресло-ложемент. Сверху над ним свисал большой колпак, к которому тянулся целый пучок проводов.

– Закройте глаза!

Октябрьский зажмурился, ощущая небывалое спокойствие. Он уже не метался, изнемогая, от веры к полному неверию, а словно погружался в теплый омут.

«И бысть тьма…»

Красный свет вспыхнул, сразу заполнив все, будто туманом, и лишь секунду спустя Октябрьский догадался открыть глаза.

Он был в своем кабинете, том самом, где встретил войну, на втором этаже штаба. Сидел за столом и…

Филипп Сергеевич поднес руки к глазам. Сильные руки, загорелые. Молодые. Тут ему всего сорок два…

Упруго поднявшись, он прошел к зеркалу около вешалки. На него смотрел не молодой, но справный, налитой здоровьем мужчина в кителе. Как говорится – в самом расцвете сил.

– Что, не узнал? – прошептал Октябрьский, оглаживая ладонью гладко обритую голову.

За десятилетия после войны он привык к иным прическам, хоть и стригся всегда коротко, по-военному. Усы отрастил, а тут – безусый, безволосый, как бильярдный шар…

Буйная радость начала раскручиваться в нем, требуя выхода. Хотелось орать и даже прыгать, чтобы хоть как-то выплеснуть бурлящую энергию, что захлестывала его.

Не обманул Тимофеев!

Быстро подойдя к окну, адмирал выглянул, обозревая бухту. Да, такое не придумаешь, декорации не нарисуешь – крейсер «Червона Украина», лидер эсминцев «Ташкент»…

Он там. В 1941-м. А число?

Припомнив, где у него висел настенный календарь, Октябрьский приблизился.

21 июня.

Все точно. Первым делом, заходя в кабинет утром, он отрывал листок со вчерашней датой. Это стало привычкой, которую не замечаешь. Тогда чего он ждет?

Выглянув в приемную, Октябрьский застал там начальника штаба флота контр-адмирала Елисеева.

– Зайди, – сказал Филипп Сергеевич и усмехнулся: – С тебя начну.

Елисеев белозубо улыбнулся в ответ и переступил порог кабинета командующего флотом.

– Возьми на контроль очень и очень важное дело, – проговорил Октябрьский. – Бумагу пока пачкать не будем – все должно пройти в тайне. Ну, более-менее.

Начштаба кивнул понимающе:

– Опасаешься немецкой агентуры, Филипп Сергеевич?

– Опасаюсь, Иван Дмитриевич. Тебя я знаю, потому слушай секретные сведения: сегодня ночью, примерно в три часа, немцы совершат авианалет на Севастополь.

– Но это же… – растерялся контр-адмирал.

– Да, это война. Но я не пугать тебя позвал. Надо скрытно подготовить все средства ПВО – проверить, снабдить боеприпасами, и чтобы никаких увольнительных и выходных! Сегодня нам спать не придется, Иван Дмитриевич. Не доверяешь?

– Ну, что вы…

– Перестань! – отмахнулся Октябрьский. – Я все прекрасно понимаю. Ночью убедишься. Да, и еще. Летчикам быть в полной боевой. Чтобы самое большее без десяти три сидели в самолетах и прогревали моторы! И третье… Нужно срочно установить на кораблях дополнительные зенитные орудия. Схемы размещения разработать контр-адмиралу Владимирскому в течение трех суток… – отдав распоряжения, Филипп Сергеевич помолчал и добавил ворчливо: – Наши корабли – просто готовые мишени для немецкой авиации! Понимаю, что за день зенитки не установишь, но несколько недель у нас будет. Нельзя допустить, чтобы крейсера, да и транспорты тонули из-за бомбежек! Что еще? Пока все. Ты начинай, а я на корабли наведаюсь…

– Неужели посмеют? – сморщился Елисеев, направляясь к двери.

– Иван Дмитриевич, – негромко сказал Октябрьский, – вдоль всей западной границы, от Черного моря до Балтики, стоят сто восемьдесят дивизий. И это только вермахт, а к нам еще и румыны припрутся. Тысячи танков, тысячи самолетов… Война будет долгая и страшная. Я для того тебя и озадачил, чтобы мы эту войну выиграли с наименьшими потерями. Понял? Ступай…

Весь божий день адмирал колесил по Севастополю или на катере обходил корабли. Не придираясь по мелочам, жестко требовал бдеть, быть готовыми к бою. Особенный напор Филипп Сергеевич проявил к полковнику Жилину, начальствующему над ПВО флота.

Первыми немецкие бомбардировщики встретят краснозвездные «И-16» и «МиГ-3» – над морем. Об этом Октябрьский серьезно переговорил с генерал-майором Русаковым, командующим ВВС флота.

Затем в бой вступят зенитчики, корабельные и береговые. Ни один стервятник не должен уйти безнаказанным.

Случился и долгий разговор с начальником гарнизона Моргуновым – надо было в течение двух-трех месяцев провернуть работы, требовавшие как минимум нескольких лет.

Стратеги из наркомата и Генштаба готовили Черноморский флот к войне на море, а если и заходила речь об обороне, то опять-таки от обстрелов с моря и десантов. Стратеги почему-то не учли наличие танков и самолетов, а в итоге Севастополь, весьма прилично укрытый с моря, имел неприкрытую… спину.

Главную базу флота было трудно защитить с суши. Но надо!

Передовой оборонительный рубеж должен был пройти в пятнадцати километрах от города-крепости, по линии Камары – Чоргунь – Чергез-Кермен – Азиз-Оба – Кача.

Главный рубеж сухопутной обороны должен был проходить в пяти-восьми километрах от Севастополя, в полосе от района Сапун-горы до западных скатов Камышловского оврага, а далее по реке Каче до горы Тюльку-Оба.

Нужно было бросить на оборудование укреплений тысячи и тысячи людей, технику, обеспечить все на высшем уровне и как можно скорее, а не так, как «в тот раз», – лишь бы, лишь бы.

Необходимо было успеть возвести самостоятельные опорные пункты на главных танкоопасных направлениях – Чоргуньском, Чергез-Керменском, Дуванкойском и Аранчинском.

Устроить под сотню артиллерийских дотов и сотни три-четыре дотов и дзотов пулеметных, вырыть противотанковый ров километров сорок длиной, оборудовать минные поля, протянуть заграждения из колючей проволоки.

Помнил Октябрьский и про отступление в направлении Керчи. Если бы тогда, «в тот раз», Ак-Монайский перешеек, самое узкое место Керченского полуострова, удалось бы перекрыть нормальными укреплениями, то немцы даже не приблизились бы к Керчи. Значит, что? Надейся на лучшее, готовься к худшему – рой окопы и рвы на Ак-Монае, громозди валы, устраивай доты с блиндажами.

Работы – море!

Заехал Филипп и домой. Ну, как домой…

Своя «хата» у него появится лет через двадцать – полдома на Советской. А пока вице-адмирал проживал на казенной квартире.

Дверь он открывал не без волнения. Снова увидеть молодую жену… Это у кого угодно пульс участится!

А переступил порог, окунулся в знакомые запахи, и даже в глазах запекло. Сентиментальный ты стал в свои семьдесят…

Филипп тяжело опустился на венский стул – тот самый, с ободранными ножками.

– Устал?

Женские руки легли Октябрьскому на плечи. Это было до того приятно и успокаивающе, что Филипп даже глаза прикрыл.

– Устал немного. Римка в лагере?

– Ага. А… что?

– Да так, ничего.

– Филя… началось?

– Начнется.

– А Римик?

– Не бойся за своего Римика, в «Артеке» безопасно. Ладно, пойду. Меня не жди, буду в штабе. Пока.

– Пока…

Поздно вечером Октябрьский вернулся в штаб. Штаб гудел.

Возле кабинета командующего уже ждали двое – дивизионный комиссар Кулаков и полковник Намгаладзе, начальник разведотдела.