Второй пол - Страница 41

Нынешнее положение женщины обусловлено тем, что в намечающейся новой цивилизации упорно сохраняются пережитки самых древних традиций. Именно в этом не отдают себе отчета поверхностные наблюдатели, которые считают, что женщина недостойна предоставленных ей сегодня возможностей, или же видят в этих возможностях лишь опасные соблазны. Истина же заключается в том, что в положении ее нет равновесия, и потому ей очень сложно к нему приспособиться. Женщинам открыты любые заводы, учреждения, факультеты, однако брак по-прежнему считается для них самым почетным поприщем, освобождающим от всякого иного участия в общественной жизни. Как в первобытных цивилизациях, акт любви для нее – это услуга, за которую она имеет право прямо или косвенно брать плату. Везде, кроме СССР[78], современной женщине разрешено рассматривать свое тело как капитал, который можно пустить в дело. К проституции относятся терпимо[79], любовные похождения приветствуются. Замужняя женщина имеет полное право состоять на содержании у мужа; к тому же ее социальный статус гораздо выше, чем у незамужней. Нравы отнюдь не предоставляют ей той же сексуальной свободы, что и неженатому мужчине; в частности, ей практически отказано в материнстве, ибо мать-одиночка по-прежнему вызывает общественное негодование. Как же тогда не оставаться в силе мифу о Золушке?[80] До сих пор все склоняет молодую девушку к тому, чтобы ждать богатства и счастья от «прекрасного принца», а не попытаться добиться их самой в трудной и неверной борьбе. В частности, благодаря ему она может получить доступ в более высокую касту – чудо, которое ей не заработать и за всю жизнь. Но эта надежда пагубна для женщины, потому что отделяет ее силы от ее интересов[81]; в этом разделении, быть может, и состоит главное препятствие на ее пути. Родители, воспитывая дочь, до сих пор не столько способствуют ее развитию как личности, сколько готовят ее к замужеству; она видит в нем столько преимуществ, что и сама к нему стремится; в результате она часто менее образованна, чем ее братья, хуже подготовлена к какой-либо профессии и отдает ей меньше сил; тем самым она обрекает себя на вторые роли; складывается порочный круг: чувствуя собственную неполноценность, она еще сильнее хочет найти мужа. Оборотная сторона любого права – обязанность, но если обязанности слишком тяжелы, то и право становится бременем; сегодня труд для большинства трудящихся – неблагодарная повинность, но женщине эта повинность не приносит ни конкретного социального достоинства, ни свободы нравов, ни экономической независимости; вполне естественно, что многие работницы и служащие видят в праве на труд только обязанность, от которой их может избавить брак. Но поскольку женщина уже осознала себя и тот факт, что она тоже может освободиться от брака через труд, она уже не соглашается покорно со своим подчиненным положением. Ей бы только хотелось, чтобы совмещение семейной жизни и профессии не требовало от нее изнурительной эквилибристики. Но даже в этом случае, пока существует соблазн легкого пути – из-за экономического неравенства, дающего преимущество отдельным людям, и из-за признанного права женщины продаться одному из этих избранников, – ей потребуется куда большее моральное усилие, чем мужчине, чтобы избрать путь независимости. Не все еще осознают, что искушение – тоже препятствие, причем из самых опасных. В данном случае к нему добавляется мистификация, поскольку на самом деле в лотерее удачного замужества выигрывает одна из многих тысяч. Современная эпоха призывает женщин трудиться, даже обязывает их к труду, но при этом держит у них перед глазами заманчивый рай праздности и наслаждений: избранниц, попавших в этот рай, она возносит на высоту, недосягаемую для тех, кто остается жить в этом, земном мире.

Экономические преимущества, которыми обладают мужчины, их социальный статус, престиж брака, значение мужской поддержки – все склоняет женщин к страстному желанию нравиться мужчинам. В целом они до сих пор не вышли из вассальной зависимости. Из этого следует, что женщина сознает и выбирает себя не такой, какой она существует для себя, но такой, какой ее определяет мужчина. Поэтому нам следует для начала описать ее так, как видят ее мужчины в своих грезах, ибо ее «для-мужчин-бытие» – один из основных факторов ее конкретного положения.

История показала нам, что конкретная власть всегда оставалась в руках мужчин; уже на заре патриархата они считали полезным держать женщину в состоянии зависимости; их своды законов были направлены против нее; и таким образом, она была конкретно определена как Другой. Это положение отвечало экономическим интересам мужчин, но отвечало и их онтологическим и моральным запросам. Когда субъект пытается утвердить себя, ему необходим Другой, который ставит ему границы и отрицает его: он достигает себя лишь через ту реальность, какой не является сам. Именно поэтому жизнь человека не есть полнота и покой, но всегда недостача и движение, всегда борьба. Человек лицом к лицу противостоит Природе; он имеет над ней власть, он пытается присвоить ее себе. Но она не способна заполнить его внутреннюю пустоту. Либо она реализуется только в чисто абстрактном противостоянии, как вечно чуждое препятствие, либо пассивно подчиняется воле человека и позволяет ему себя осваивать; он обладает ею, лишь потребляя, то есть разрушая ее. В обоих случаях он остается один; он один, когда берет в руки камень, один, когда переваривает плод. Присутствие другого возможно, только если другой сам присутствует для себя; то есть истинная инаковость есть инаковость отдельного от моего, самотождественного сознания. Только существование других людей позволяет человеку вырваться из своей имманентности, осуществить истину своего бытия и осуществиться как трансценденция, как выход к объекту, как проект. Но эта чужая свобода, подтверждающая мою свободу, одновременно вступает с ней в конфликт: в этом трагедия несчастного сознания; каждое сознание притязает на то, чтобы только себя полагать в качестве суверенного субъекта. Каждое стремится осуществить себя, поработив другого. Но раб в труде и страхе тоже ощущает себя как сущностное, а господин, наоборот, в силу диалектики оказывается несущностным. Драму эту можно преодолеть через свободное признание в другом личности: каждый полагает себя и другого одновременно и как объект, и как субъект в обоюдном движении. Но дружба, великодушие, то есть конкретные реализации этого признания свобод, – нелегкие добродетели; они, без сомнения, являются высшим осуществлением человека, в них он обретается в своей истине, но эта истина есть истина постоянно намечающейся и постоянно отменяемой борьбы; она требует от человека ежеминутного преодоления себя. Иными словами, можно сказать, что человек достигает подлинно моральной позиции, когда отказывается быть, чтобы принять свое существование; благодаря этому обращению он также отрекается и от всякого обладания, ибо обладание – один из способов поиска бытия; однако это обращение, через которое он достигает истинной мудрости, никогда не свершается до конца, его все время надо совершать заново, оно требует постоянного напряжения. Тем самым человек, неспособный осуществить себя в одиночестве, в отношениях с себе подобными все время находится в опасности: его жизнь – трудное предприятие, успех которого всегда под вопросом.

Но он не любит трудностей и боится опасности. Сам себе противореча, он жаждет жизни и покоя, существования и возможности быть; он прекрасно знает, что «волнение духа» есть плата за его развитие, что дистанция по отношению к объекту есть плата за присутствие для себя; но он все равно мечтает о покое в волнении и о непроницаемой полноте, в которой, однако, жило бы сознание. Воплощением этой мечты как раз и служит женщина; она – желанный посредник между чуждой мужчине природой и слишком похожим на него ближним[82]. Она не противопоставляет ему ни враждебного молчания природы, ни сурового требования обоюдного признания; ей дана уникальная привилегия быть сознанием, и тем не менее ею возможно обладать как плотью. Благодаря ей существует способ избегнуть неумолимой диалектики господина и раба, вытекающей из обоюдности свобод.