Второй пол - Страница 36
Что касается аборта, то он нигде официально не разрешен законом. Римское право не защищало специально внутриутробную жизнь; nasciturus (зародыш) рассматривался не как человеческое существо, но как часть тела матери: partus antequam edatur mulieris portio est vel viscerum[70]. В период упадка Римской империи аборт считается нормальной практикой, и законодательная власть, даже стремясь повысить рождаемость, не решается его запретить. Если женщина отказывалась рожать вопреки воле мужа, тот мог привлечь ее к ответственности – но вина ее состояла в неповиновении. В целом в восточной и греко-римской цивилизации аборт допускается законом.
Христианство в корне пересмотрело моральный смысл этого вопроса, наделив зародыш душой; аборт стал преступлением против самого плода. «Всякая женщина, делающая так, чтобы не родить столько детей, сколько могла бы, столько же раз повинна в человекоубийстве, равно и женщина, что пытается ранить себя после зачатия», – говорит святой Августин. В Византии аборт карался лишь временной ссылкой; у варваров, допускавших детоубийство, аборт считался предосудительным, только если совершался насильно, против воли матери; вину искупали, уплатив цену крови. Но первые Вселенские соборы установили за это «человекоубийство» самые суровые кары, независимо от предполагаемого возраста плода. Однако один вопрос вызывает нескончаемые споры: в какой момент душа проникает в тело? Святой Фома Аквинский и большинство авторов установили, что одушевление происходит примерно на сороковой день у детей мужского пола и на восьмидесятый – у детей женского пола; так возникло различие одушевленного и неодушевленного плода. В средневековом пенитенциарии сказано: «Если беременная женщина умертвит свой плод до истечения сорока пяти дней, она подвергается наказанию сроком на один год. Если до истечения шестидесяти дней, то на три года. Если же ребенок уже одушевлен, ее следует считать человекоубийцей». Однако в книге добавлено: «Большая есть разница между бедной женщиной, умерщвляющей дитя потому, что ей трудно его прокормить, и той, что не имеет иной цели, кроме как сокрыть блудное преступление». В 1556 году Генрих II издал знаменитый эдикт о сокрытии беременности; поскольку простое сокрытие каралось смертью, из этого сделали вывод, что кара эта тем более должна применяться в случае аборта; на самом деле эдикт был направлен против детоубийства, но им воспользовались, чтобы карать смертной казнью всех, кто делает аборт, и их сообщников. К XVIII веку различие между одушевленным и неодушевленным плодом исчезло. В конце века Беккариа, пользовавшийся во Франции значительным влиянием, выступил в защиту женщины, отказывающейся от ребенка. Кодекс 1791 года оправдывает женщину, но карает ее сообщников «двадцатью годами кандалов». К XIX веку аборт перестают считать убийством: его рассматривают скорее как преступление против государства. Закон 1810 года полностью запрещает его под страхом заточения и каторжных работ для женщины и ее сообщников; в реальности врачи по-прежнему делают аборт в тех случаях, когда речь идет о спасении жизни матери. Чрезмерная суровость закона сама привела к тому, что к концу века присяжные перестали его применять; арестов было ничтожно мало, а 4/5 обвиняемых оправдывали. В 1923 году принят новый закон, предусматривающий каторжные работы для сообщников и тех, кто осуществил операцию, но женщине грозит только тюремное заключение или штраф; в 1939 году выходит новый декрет, направленный специально против исполнителей: отныне им отказано в условном наказании. В 1941 году аборт был объявлен преступлением против государственной безопасности. В других странах это правонарушение карается исправительными работами, впрочем в Англии это уголовное преступление (felony), за которое грозит тюрьма или каторга. В целом кодексы и суды куда более снисходительны к самой женщине, чем к ее сообщникам. Однако Церковь ни в чем не смягчает своей позиции. Кодекс канонического права, утвержденный 27 марта 1917 года, гласит: «Тот, кто совершает аборт с воспоследовавшим результатом, подлежит отлучению по заранее вынесенному судебному решению (latae sententiae)». Не учитываются никакие обстоятельства, даже наличие угрозы для жизни матери. Совсем недавно папа снова заявил, что, выбирая между жизнью матери и ребенка, следует принести в жертву первую: ведь мать, будучи крещена, может попасть на небо – любопытно, что ад в подобных построениях не фигурирует никогда, – тогда как плод обречен вечно оставаться в лимбе[71].
Аборт был официально разрешен лишь в течение краткого периода: в Германии до прихода нацизма и в СССР до 1936 года. Но, невзирая на религию и законы, он во всех странах занимает значительное место. Во Франции каждый год насчитывается от восьмисот тысяч до миллиона абортов – то есть столько же, сколько рожденных детей, – причем две трети из них делают замужние женщины, многие из которых уже имеют одного или двоих детей. Несмотря на предрассудки, сопротивление, пережитки устаревшей морали, совершается переход от свободной рождаемости к рождаемости, регулируемой государством или самими людьми. Прогресс в области акушерства значительно снизил опасность родов; постепенно уходят в прошлое и родовые муки; на днях – в марте 1949 года – в Англии вышло постановление об обязательном применении некоторых видов анестезии; они уже широко используются в США и начинают распространяться во Франции. Искусственное оплодотворение завершает эволюцию, которая позволит человечеству подчинить себе репродуктивную функцию. В частности, эти перемены имеют колоссальное значение для женщины; она может сократить число беременностей, рационально вписать их в свою жизнь, вместо того чтобы быть их рабыней. В свою очередь женщина на протяжении XIX века освобождается от оков природы; она завоевывает власть над своим телом. В значительной мере избавленная от бремени деторождения, она может взять на себя предлагаемую ей экономическую роль, которая в дальнейшем позволит ей овладеть своей личностью в целом.
Итак, эволюция положения женщины обусловлена конвергенцией двух факторов: участия в производстве и освобождения от рабства деторождения. Как и предвидел Энгельс, ее социальный и политический статус не мог не измениться. Феминистское движение, начатое во Франции Кондорсе, а в Англии – Мэри Уоллстонкрафт, с ее эссе «В защиту прав женщин», и подхваченное в начале века сенсимонистами, не могло увенчаться успехом, покуда у него не было конкретных основ. В настоящее время требования женщины будут звучать куда весомее. Они раздадутся даже в буржуазной среде. Вследствие быстрого развития промышленной цивилизации земельная собственность отступает перед собственностью движимой; принцип единства семейной группы теряет силу. Мобильность капитала позволяет его обладателю не пребывать во власти своего состояния, а владеть им в одностороннем порядке и иметь возможность им распоряжаться. Женщина была материально привязана к супругу через вотчину; с уничтожением вотчины супруги стали просто существовать рядом; даже дети не могут служить более прочным связующим звеном, чем материальный интерес. Тем самым в противовес группе будет утверждаться личность; эта эволюция особенно бросается в глаза в Америке, где торжествует современная форма капитализма: здесь широко распространен развод, а муж и жена считаются лишь временными компаньонами. Во Франции, где удельный вес сельского населения весьма высок, где Кодексом Наполеона была установлена опека над замужней женщиной, развитие пойдет медленнее. В 1884 году вновь разрешен развод, и женщина может получить его в случае измены мужа; в то же время в сфере уголовного права разница между полами сохраняется: супружеская измена считается правонарушением, только если ее совершает женщина. Право опеки, данное ей с оговорками в 1907 году, было введено окончательно лишь в 1917-м. В 1912 году было разрешено устанавливать отцовство для внебрачных детей. Пересмотра статуса замужней женщины пришлось ждать до 1938 и 1942 года: только тогда отменена обязанность послушания мужу, хотя главой семьи по-прежнему остается отец; он выбирает место жительства, но женщина может воспротивиться его выбору, если представит веские основания; ее правоспособность возрастает, однако в довольно путаной формулировке: «Замужняя женщина в полной мере обладает правоспособностью. Ее правоспособность не ограничена ничем, кроме брачного контракта и закона»; вторая часть статьи противоречит первой. Равенство супругов еще не достигнуто.