Вторая тетрадь смешных любовных историй - Страница 8

И тогда – почти в двадцати метрах перед собой – я увидел ее; другую женщину. Она шла, как и я, серединой широкого тротуара, шла снизу мне навстречу. Детали ее одежды и лица туманно сохранились в моей памяти – ее общая призрачность поглощала любые детали. В памяти моей осталось лишь самое главное: это была старая дама, немного сгорбленная, в коричневом пальто, в шляпе, скорее всего старой и ветхой, но сидела она на ней как знак какого-то достоинства или сана. Во всей ее походке было нечто упрямо стремившееся к этому достоинству: она шла серединой тротуара, шла медленно (наверное, немного прихрамывала, но, несмотря на это, шла так, словно за ней шествовала невидимая военная колонна и она ее вела).

В ее руке была трость. Деталей не помню, но, пожалуй, на конце была резиновая насадка и эта трость была связана с ее хромотой. Возможно, это была вовсе не трость, а какая-то короткая палка или плотно свернутый зонтик. Я действительно не присматривался к этим деталям, потому что внимание мое поглотил призрачный вид этой женщины, которая – о ужас! – пристально смотрела на меня и приближалась так, словно хотела меня своей палкой (своим жезлом) ударить. Расстояние между нами сокращалось с мучительной неудержимостью, и я все более убеждался, что эта сгорбленная женщина действительно смотрит на меня и страшно возмущена мною. Когда мы сблизились на два шага, она сделала энергичное движение палкой. Сначала мне показалось, что она хочет ударить меня, но палка описала небольшой круг, не касаясь меня, и направилась своим концом к тротуару. Женщина скомандовала:

– Держаться справа!

Мне пришлось быстро отступить в сторону, чтобы с ней не столкнуться. Старуха даже не замедлила шага, не оглянулась и продолжала двигаться дальше, вверх по Вацлавской площади.

Я понял, что очутился в плену мифологии. Женщина казалась существом с того света, старой матерой вдовой, озлобленной на весь мир, в котором осталась одинокой. Как и во всех женщинах, было в ней что-то от Мессии: она не смогла спасти своего покойного мужа, но теперь хочет спасти все человечество. Она ежедневно выходит на улицу, идет, строго придерживаясь мысленной средней линии тротуара, и внимательно следит за людьми – идут ли они туда, куда должны. Она удовлетворена, когда оба противоположных течения на тротуаре движутся рядом, едва касаясь, но в ней пробуждается гнев против каждого, кто этот великий уличный порядок нарушает.

Хотя она не в своем уме, наверняка это женщина совсем обычная, реальная. И вместе с тем (в скрытом плане) она – мифологический страж Порядка(этой силы, так глубоко враждебной мне). Она двойственна, как сам этот мир, который обращен к нам своей внешней стороной, в то время как его второе лицо, полное таинственного значения, от нас скрыто.

Когда я понял, что после мифологического почтальона меня сейчас (в один и тот же день!) навещает очередной посланец, мне стал ясно, что больше нет оснований надеяться на что-то хорошее.

К счастью, подумал я, уже не о чем беспокоиться. Еще ни разу не случалось, чтобы в те дни, когда я встречал Тржишку, дама, с которой у меня было свидание, действительно явилась. Я продолжал путь только потому, что хотел убедиться (ибо день встречи с Тржишкой – это день подтверждения), что мифологические силы существуют и что на условленном месте у Альфы меня никто не ждет.

Но произошло нечто гораздо более тревожное: хотя я опоздал почти на десять минут, словачка стояла у пассажа.

Я остановился, не готовый подойти к ней; меня охватил страх. Я встал так, чтобы она меня не заметила, но сам из-под прикрытия движущейся толпы мог ее хорошо видеть.

Она уже начала проявлять нетерпение, оглядывалась по сторонам – но так, чтобы не бросалось в глаза, что ее заставляют ждать. Мое вчерашнее впечатление подтвердилось: она была красавицей (длинные ноги, высокая шея, гордый изящный носик и очень светлые волосы). Словом, обольстительна. Я уже хотел подойти к ней, но в это мгновение внезапно понял: она обольстительна, да, но обольстительна, как западня, ловушка.

Ведь еще никогда мне не удавалось в день встречи с Тржишкой начать что-то новое. Если это должно произойти сейчас, какой подвох будет в этом знакомстве скрываться? Ведь и те женщины, с которыми я знакомился без тржишкиного предзнаменования, принесли мне гораздо больше забот, чем радости. Незамужние пугали меня угрозой беременности, замужние – угрозой неприветливых мужей, а больше всего я боялся влюбленных: их непредвиденных поступков, их бестактности и бесцеремонности, освященной чувством. Да, конечно, у меня с ними было много хлопот, но что эти все хлопоты и беспокойства в сравнении с теми, которые, без сомнения, уготованы мне этой женщиной, посланной Тржишкой?

Словачке уже не стоялось на месте, она сделала несколько шагов, остановилась у витрины, делая вид, что рассматривает товары. Я не мог не отметить, как красивы ее ноги именно сзади. Но даже эти ноги не могли остановить хода моих мыслей.

Больше всего меня поразила та подозрительная жертвенность, с какой словачка ждала меня уже четверть часа. Легкость, с которой она согласилась на свидание, тоже, собственно, малообъяснима. Я ведь не настолько самоуверен, чтобы считать, что женщина с такой роскошной шеей и с таким гордым носом вдруг внезапно поддалась какому-то моему личному очарованию. Очевидно, есть более основательные причины, заставившие ее заняться мною. Что если словачке кто-то поручилзлоупотребить моей известной слабостью к женщинам? Что если о нашем свидании кому-то известно? Что если меня кто-то пытается застигнуть со словачкой врасплох? Что если она замужем и обнаружение нашего свидания приведет к скандалу? Что если меня кто-то хочет таким скандалом запятнать? Либо – что еще хуже – заставить меня служить тем, кто занимается компрометацией других, и я сам потом буду вот так ожидать невинных людей?

Словачка сейчас отвернулась от витрины и снова осмотрелась (я вынужден был сделать полшага в сторону, чтоб она не заметила меня), потом незаметно посмотрела на часы; я понял, что больше она ждать не будет и у меня остались последние секунды, чтоб подойти к ней.

Но я пропустил эти секунды. Так же неброско, как и до этого, она повернула сейчас в сторону Моста и медленно, беззаботно пошла вниз по Вацлавской площади. Я снова сделал полшага влево и через секунду вправо, чтобы посмотреть еще, как она уходит: еще были видны мелкие линии ее фигуры, движение рук при ходьбе, потом только розовый цвет пальто, потом лишь мелькание ее золотистой головки, потом уже – ничего.

И снова я стоял на остановке. Потом пришел мой трамвай, почти пустой; я вошел, с удивлением глядя на свободные места, сел, пытаясь думать о доме, но ноги словачки не выходили из головы.

Я стал упрекать себя в трусости, задавать самому себе вопросы:

Отступил бы я перед словачкой, если б свидание было вчера, а не сегодня? (Конечно, нет). А пришли бы мне в голову вчера либо завтра все те мысли, которые овладели мною сейчас? (Едва ли). Была ли словачка вчера иной женщиной, чем сегодня? (Нет). Почему же она должна была быть для меня опасной сегодня, а вчера и завтра нет? (Не знаю). Влияет ли Тржишка в таком случае отрицательно на объективные обстоятельства моей жизни либо скорее на мою субъективность, на мои мысли? (Скорее на мои мысли). Почему же тогда я не воспротивился минуту назад тржишкиному влиянию, дал себя смутить и не завладел этой красивой женщиной, которою без колебаний завладел бы вчера и которая сейчас безвозвратно растворилась в толпе?

По моей душе ходили длинные ноги словачки. Я вышел из трамвая, подошел к своему дому, поднялся на третий этаж. Только у двери я вспомнил о ключах, забытых в больнице. Я снова спустился и снова стал ждать трамвая. И мысленно продолжал рассуждать: