Вторая радуга (СИ) - Страница 131
Астральный глаз, или нечто, весьма на него похожее, медленно плыло в сторону окраины, выбралось на проходящее шоссе и повисло над развилкой. Ермолая пронзил страх и ощущение удушья. Он попытался передвинуть астральный глаз в сторону — и обнаружил, что не может!
— Да, я бы тоже в такой ситуации оттуда убрался. Так какие ты изменения заметил? — без всякого удивления встретил его рассказ Леонид.
— Ноги болят. Постоянная ноющая боль в бедрах, возле паха. Боль в правом плече и левой кисти.
Зять, глядя ему в глаза, покачал головой. Ему тоже сразу вспомнилось тело под простынёй.
— Труднее стало настроиться на мысли других людей. Тебя и Олю я слышу чётко, остальных — с огромными усилиями. Исчезла кинетика…
Кутков кивнул. Кинетика исчезла и у него, но он воспринял этот факт без удивления. Он считал, что по мере прохождения финишной прямой изменения должны происходить непрерывно.
— Мы хоть остановиться-то сможем? — напрямик спросил командир.
— Зачем? Отказаться добровольно от возможности стать собой настоящим — ты в своём уме? Здесь ты, оставшись, вскоре превратишься в обычного человека, вроде Инги Бакановой, но у тебя-то потеря способностей произойдёт вопреки твоему желанию!
— Я же не один. И — ты тоже, — после паузы, направив указательный палец в грудь Куткова, тихо сказал Ермолай. — Что будет с Ольгой, если я исчезну? А об Анне и мальчике ты подумал?
Зять встал, повернулся к окну, выглянул во двор. Ряды фехтовальщиков поредели, но и сейчас там трое, встав спинами друг к другу, отмахивались от пятерых нападающих.
— Я не смогу, Ерёма, доказать тебе ничего из того, что сейчас скажу. Но я полностью уверен, что прав. Мы с тобой шли разными путями, мы находимся в разных местах, и опыт одного не сможет помочь другому. Но ситуация у нас одна: мы должны прорваться в Материнский Мир, и мы способны это сделать. Может быть, это произойдёт буквально на днях. Ты надеешься на Севего — возможно, возможно… Возврата не будет, ты прав, для всех в расщепе мы станем очередными воинами Блеклой Радуги, не оставившими могил. Многие из наших братьев действительно погибли в иных мирах, но с нами будет иначе. Мы воплотимся, и там нас будут ждать наши семьи. Тебя — Ольга и дети, меня — Аня и сын.
— А здешние Ольга и Анна?
Лёня внезапно побелел, откинулся к стене и прикрыл глаза. Теперь приступы головной боли мучили его независимо от установленного уровня паранормальных способностей. Голова у него болела даже в мире второго уровня. Он и это воспринимал как доказательство близкого перехода в Материнский Мир.
Боль прошла секунд через десять. Кутков открыл глаза и первые мгновения недоумённо смотрел на друга. Затем припомнил нить разговора и продолжил:
— Они свободны в своих действиях. Понимаешь, мы воплотимся не так, как они. Мы можем быть либо здесь, либо там. А они существуют и здесь и там, им просто потребуется обрести целостность. Деталей я не знаю, не расспрашивай…
— Для их здешних ипостасей это будет означать смерть, насколько я понимаю. Они вообще с твоей концепцией ознакомлены, согласны?
Зять пожал плечами. Он из своих взглядов тайны не делал, Аня о его планах знала. И вроде бы не возражала. Аникутина должна была знать, но как она к этому относилась, понять было невозможно. Дочь шамана не желала разговаривать на эту тему.
— А твой сын?
— Ярослав воплощён в Материнском Мире. Там он старше. Для него обретение целостности в ближайшие месяцы вообще пройдёт незамеченным…
А вот родителям и друзьям их грядущее исчезновение предстояло объяснять. И не было особых шансов, что те поверят. Единственным, кто не имел никаких сомнений, оказался Алексей Константинов.
— …Усовершенствованная версия Синего Исхода, только доступного для избранных и достижимая тяжкими трудами. Ничего принципиально нового. Правда, я думаю что такая модель должна иметь для Материнского Мира какой-то прагматический смысл. Те, кому дано воплотиться настоящими, проходят миры Края с какой-то целью. Я, во всяком случае, в этом уверен. Не то из них суперменов готовят, не то тяжёлых больных с того света вытаскивают. Для обыкновенной игры слишком громоздко, непонятно, зачем обеспечивать практически полную достоверность, — Лёшка посмотрел на командира с какой-то грустью. — И тебе Севего для прорыва потребовался? Понятно… Воплощаться там легче над водным потоком. Меня всегда интересовал водопад, ведущий к смерти. Как-то не вязалось его наличие с другими особенностями приват-миров. Теперь-то ясно: для кого-то это и есть проход в Материнский Мир…
Лёшка не удивился и не огорчился. Но это был Константинов, оруженосец воинов Блеклой Радуги, и, пусть неполноценный, но оператор миров. Он многое повидал, его трудно было удивить. Ожидать столь же разумного отношения от других было бы наивностью.
Ольга выслушала его невнятный рассказ, не поднимая глаз. Отчего-то Ермолаю было трудно говорить, и он с запинками подбирал слова. Ноги и руки ныли не переставая. Ему даже стоять было трудно. Когда он говорил об этом, лицо жены окаменело. На рассказ о гипотезе Куткова она едва отозвалась, тихим голосом сказав, что сама уже обо всём знает.
— И что ты думаешь?
— Разве дело во мне? Речь идёт только о тебе. Ты или сможешь попасть в Материнский Мир, или нет.
— А ты? Останешься здесь одна, или воссоединишься? Для тебя это будет означать смерть здесь, не так ли?
— Не думай обо мне. Решай сам, — с застывшим лицом повторила дочь шамана.
Странно, но он в этот момент её совсем не чувствовал. А решать вот так, только для себя, он не мог. Ему требовалось чётко знать, что произойдёт с Олей, с Аней и её сыном, и он даже представить не мог, как об этом рассказывать родителям. Ольга сказала, что она сама с ними поговорит. И с Аней тоже. А он пусть не откладывает — его развитие достигло той точки, после которой избежать перехода в Материнский Мир можно было, только умерев.
Она ничего больше не объясняла, а то чувство, которое связывало их между собой, изменилось настолько, что он воспринимал только эмоции. Оля была расстроена, она печалилась — но печаль эта была светлой, без горя. Она верила в Ермолая. Он смотрел вслед супруге, выходящей из комнаты, и чувствовал, как на глазах наворачиваются слёзы. Она не оглянулась. Он догадывался, чего ей это стоило.
Болели теперь не только руки и ноги, усиливалось чувство удушья. Так плохо ему бывало всего несколько раз в жизни. Наверное, Лёня был прав. Возможно, не ошибалась и Оля, когда утверждала, что выбора у него уже нет. Он утрачивал одну паранормальную способность за другой. Прямое чувствование, кинетика, мыслезащита, теперь и способности слышащего сократились до возможностей начинающего. Что ещё? Оставалось потерять способности оператора миров — он догадывался, что они останутся с ним до последнего — и всё. Конец.
С расщепом его больше ничего не связывало. Он не подозревал, насколько быстро всё может произойти. Даже с родителями не успел попрощаться. Его ноги подломились, едва он попробовал встать. Лёжа на полу, Харламов осознал, насколько был преступно легкомысленен. Вот оно: то ли конец, то ли величайшее свершение, к которому он стремился всю свою жизнь. А он оказался абсолютно не готовым…
Здешнее, принадлежащее Гволну тело, прекрасно ему подчинялось. Не болели ни руки, ни ноги, крылья исправно то поднимали его к потолку пещеры, то опускали вниз. На краю Песочницы стояли двое псевдо-гномов, молча наблюдавшие за его полётом. Для них это было необычно: молчать при виде зловещего демона их страшных преданий. Неужели и они что-то чувствовали?
Он присел, прислонясь спиной к стене, сосредоточился. На краю сознания внезапно появились щекочущие ощущения в бёдрах. Мастер уже понимал, что вернуться в расщеп ему не суждено. Некий процесс, предусмотренный правилами Большой Игры, шёл своим чередом. Выбора не было. Ермолая Харламова, обитателя миров Края, ожидала неминуемая смерть. Он вздохнул и представил себе извергающийся в туманную пустоту водопад мира Севего.