Вторая Нина - Страница 2

— Спокойно, Магома! Не будь ребенком… Ахмет не хотел оскорбить тебя. Вы — кунаки, клялись друг другу в кровной дружбе… Напоминаю тебе об этом.

— Ты слишком добр, господин! — произнес Магома покорно, однако в черных глазах его, прикрытых темными длинными ресницами, искрились недобрые огоньки.

Втроем они сидели у костра в просторной пещере Уплис-цихе, или пещерного города, находившегося в семи верстах от Гори, в самом сердце Карталинии, плодороднейшей части Грузии. Неподалеку были стреножены их лошади — сильные, выносливые горские лошадки. Все трое были одеты в темные чохи с газырями на груди, в бараньи папахи и мягкие чувяки; у всех троих были заткнуты за поясами кинжалы и пистолеты, а у молодого господина, очевидно, начальника, была кривая турецкая сабля, впрочем, и все его оружие выглядело богаче и наряднее оружия товарищей. Он и внешне отличался от остальных. Лица Магомы и Ахмета были отмечены характерным выражением вороватой пронырливости, тогда как в тонких чертах его красивого лица преобладала величавая гордость. Черные глаза горели отвагой, губы прекрасного ребенка улыбались насмешливо, гордо и властно. Детская чистота и даже наивность уживались в выражении этого лица с надменностью, дерзким вызовом, и, быть может, в этом и состоял секрет его обаяния. Ему было лет двадцать пять, не больше.

Догоравшие уголья костра, осветив прощальным светом пещеру, потухли. И все погрузилось во мрак. Лишь на мгновения освещалось убежище горцев — отсветами молний.

— Пора спать, — предложил красивый горец с гордой осанкой, — на заре надо двигаться дальше. Наши ждут у истоков Арагвы… Опаздывать нельзя… Алла верды…

Сбросив с плеч суконную чоху, он разостлал ее на полу пещеры и, повернувшись лицом к востоку, стал шептать слова вечернего намаза. «Ал-иллях-иль-Алла, Магомет рассуль-Алла!» — слышалось в темноте.

Товарищи последовали примеру начальника.

Вдруг страшный, пронзительный крик прорезал ночь.

— По-мо-ги-те!.. Спасите! — молил неподалеку от пещеры испуганный голос.

— Ты слышишь, господин? Он не ошибся! Это не джин бездны завлекает путника. Там кричит человек! — согласился, наконец, Ахмет, вскакивая на ноги.

— Может быть, богатый человек. Может быть, армянский купец из Тифлиса или Гори… — предвкушая наживу, подхватил Сумбат-Магома.

— Молчи, Магома! Или ты не знаешь, что несчастье человека, нуждающегося в помощи, не может повлечь к дурным мыслям о грабеже? Или ты, как простой душман, думаешь только о наживе?.. Стыдись, Магома, высказывать то, чем черный дух смущает твою душу… Надо спешить на помощь, надо спасти человека…

И, выхватив из костра тлеющую головню при помощи двух кинжалов, ага-Керим, как звали красивого горца, мгновенно раздул ее и, освещая себе путь, выбежал из пещеры.

— Эй! Ради Аллаха! Откликнись, где ты? — перекрывая шум дождя, разносился в горах голос Керима.

Потом он замер с высоко поднятой головней в руках, дожидаясь ответа… Его друзья молча остановились за ним.

Только отдаленные раскаты грома, неизбежные спутники грозы, медленно затихая, отдавались замирающим эхом в сердце каменных утесов. Наконец, тихий стон послышался поблизости:

— Помогите! Я умираю!

— Это не наш! Это урус просит о помощи! Брось его погибать, как собаку! — возбужденно заговорил Ахмет, приближаясь в темноте к Кериму.

— И урусы, и мусульмане, все люди равны перед лицом Аллаха! — раздался во мгле гортанный голос Керима.

И с поднятой головней он бросился к тому месту, откуда слышался стон. Какое-то черное существо, уцепившись за сук архани, старалось удержаться на откосе бездны.

— Кто ты? — крикнул Керим по-лезгински.

Только глухой стон был ему ответом.

— Кто ты, назовись, во имя Аллаха, если ты жив! — крикнул горец — уже по-русски.

Из-под черной бурки выглянуло бледное, как смерть, юное лицо, и дрожащий голос прошептал:

— Мне плохо… У меня сломана рука… Помогите… — и голосок бедняги сорвался в мучительный стон.

— Сумбат-Магома… Ахмет… Мои верные друзья! Сюда! Скорее, ко мне на помощь… Мальчик умирает! — вскричал Керим, бросаясь к погибающему.

Подобравшись к нему, Керим быстро взвалил на плечи небольшую и легкую, как перышко, фигурку и понес к пещере.

Ахмет и Сумбат-Магома последовали было за своим господином, как вдруг глаза их, пронзительные и зоркие, как у кошек в темноте, заприметили погибшего коня с дорогим седлом, под расшитой шелками попоной. Сумбат-Магома, не раздумывая, устремился за добычей. Седло он взял себе, а попону подарил Ахмету — в знак примирения.

Яркий свет костра снова освещал пещеру. У самого огня лежал юный путник, спасенный Керимом. Юноша все еще не пришел в чувство. Высокая белая папаха с атласным малиновым верхом была низко надвинута на лоб… Тонкий прямой нос с горбинкой, полураскрытый алый рот с жемчужной подковкой зубов. Длинные ресницы, черные, сросшиеся на переносице брови подчеркивали белизну кожи. Лицо казалось воплощением строгой юношеской красоты.

Керим-ага долго стоял, любуясь юношей или скорее мальчиком, потому что на вид ему было не более четырнадцати, пятнадцати лет. Потом он быстро обернулся к Сумбат-Магоме и коротко приказал:

— Набери воды в горном источнике в свою папаху, Магома, и принеси сюда скорее.

— Слушаю, господин! — отвечал тот почтительно и бросился исполнять поручение.

Тотчас же он вернулся со студеной ключевой водой. Керим-ага поспешил снять папаху с бесчувственно распростертого перед ним мальчика, чтобы смочить ему лицо и голову, и… общий крик изумления огласил низкие своды пещеры.

Из-под высокой бараньей папахи скользнули две черные и блестящие девичьи косы!

Перед Керимом и его друзьями лежала красивая девушка или, вернее, девочка-подросток того истинно кавказского типа горянки, который встречается только в лезгинских аулах Дагестанских гор.

Словно разбуженная неожиданным криком, девочка пришла в себя и открыла глаза…

Ни страха, ни испуга не было в этих горящих, как звезды, глазах при виде незнакомых мужчин.

— Где я? — спросила черноглазая девочка по-лезгински, задержав взгляд на красивом характерном лице горца.

— В Уплис-цихе, красавица! — отвечал тот, — в пещерном городе, где жил когда-то могучий и смелый народ картли…

Едва дослушав ответ, она обратилась к Кериму с новым вопросом:

— Кто вы?

— Разве ты не знаешь, красавица, что в горах Кавказа не спрашивают имени встречного? Ведь я не спрашиваю тебя, почему ты, девушка, носишься в такую ночь в горах, одетая джигитом?

— Напрасно! — воскликнула девочка, и черные глаза ее сверкнули чуть заметной усмешкой. — Только барантачи и душманы скрывают свое имя… а я… я племянница и приемная дочь знатного и известного русского генерала, князя Георгия Джаваха, я могу сказать мое имя — меня зовут Нина бек-Израэл.

Бледное личико выражало столько гордого достоинства, что горцы могли не сомневаться в том, что она сказала правду о своей принадлежности к знатному аристократическому роду.

— Я не останусь в долгу у тебя, княжна, — произнес со своей обычной тонкой усмешкой Керим, — и также назову себя, чтобы не слышать от слабой женщины, почти ребенка, упрека в трусости: не простой барантач пред тобой, красавица. Я — Керим-Самит, бек-Джемал, из аула Бестуди.

Едва молодой горец договорил, бледное личико девочки вспыхнуло ярким румянцем.

— Бек-Джемал-Керим, вождь душманов? Глава разбойничьих шаек, наводящий ужас чуть не на весь Кавказ? Тот, за поимку которого назначена огромная сумма, которого ищут казаки в горах, для которого давно приготовлена тюрьма, Керим-Джемал-ага — ты?!

— Я! — спокойно подтвердил красивый горец и, скрестив руки на груди, смотрел в лицо Нины, пожалуй, наслаждаясь впечатлением, произведенным на нее его словами.

— Ты? — только и могла выговорить княжна, — ты — Керим, тот Керим, который грабит мирных путников, врывается в селения добрых людей и…

— Это ложь! — воскликнул молодой бек и топнул ногой, обутой в мягкий чувяк, — это ложь! Кто говорил тебе все это, княжна?