Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев» - Страница 15
Во-первых, территорией, непосредственно выводящей к границам Рейха, была не только Франция, но и Италия. Во-вторых наличие нескольких фронтов, безотносительно к тому, где они расположены, вынуждало немцев распылять силы, не давало собрать их в единый кулак на восточном направлении. Что касается Японии, то для неё альтернативой Пирл-Харбору был советский Дальний Восток, но японский удар пришёлся по США. Иначе на два фронта воевал бы не Гитлер, а Сталин.
Всё это довольно очевидно, но у Орлова сверхзадача – ещё раз подтвердить советский тезис о том, что СССР взял на себя не просто наибольшую часть задачи по разгрому Гитлера, но что значение участия союзников крайне мало, и они до последнего уклонялись от решительных действий.
А вообще-то какой фронт второй, а какой первый? На момент объявления Англией и Францией войны Гитлеру СССР и Германия были связаны договором о ненападении. Через 25 дней они подписали договор о дружбе, то есть стали союзниками. СССР поставлял Германии стратегическое сырьё – мессершмитты, утюжившие Британские острова, работали на топливе, изготовленном из бакинской нефти. Два диктатора договорились о сферах влияния в Европе, приступили к разделу и, конечно, перегрызлись.
Тут мы подходим к ещё одной сверхзадаче Орлова – убедить читателя в том, что у СССР будто бы не было агрессивных намерений: «…C середины 30-х годов сталинское руководство предпочитало во внешней политике уже не идеи Коминтерна, а национальные интересы советского государства. Ведущую роль приобретала геополитика, а не идеология. Произошло можно сказать прощание “Славянки” с “Варшавянкой”. Советскому Союзу нужен был мир»24.
Каламбур про песенки эффектный, но декларация в целом не подтверждена никакими фактами. Из чего следует, что Сталин отказался от мировой революции – из лозунга «Социализм в отдельно взятой стране»? Так тут противоречия нет – сначала в одной стране, потом повсеместно. Что же касается «национальных интересов советского государства», то это вообще некорректная постановка вопроса, таковых у СССР просто не было, это государство не ставило перед собой задачу обслуживать интересы нации.
Тон книги Роберта Иванова «Сталин и союзники: 1941–1945 гг.»25 задает эпиграф – цитата из Сталина: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории развеет её!» Книга откровенно реваншистская – автор ставит задачу перечеркнуть выводы, сделанные исторической наукой 1990-х. Это своё стремление он оправдывает так: «В канун 50-летия Победы на Западе резко усилилась фальсификация истории и итогов войны. К сожалению в этой кампании активно участвуют и отдельные отечественные историки»26. «Многие историки, писатели, публицисты специализируются сейчас на беспредельном очернительстве всего, что было в истории нашей страны после 1917 г.»27
Иванов стремится выглядеть объективным, неоднократно повторяет, что Сталин допускал «серьёзные ошибки». Однако автор «объективен» настолько, что готов уравнять чёрта с младенцем: «Сталин, с одной стороны, Рузвельт и Черчилль – с другой представляли различные, противоположные по своему социально-экономическому и общественно-политическому содержанию системы… каждая из них имела свои плюсы и минусы… Император России Александр I ни в коей мере не был образцовым демократом, не блистал он и какими-либо другими добродетелями. И тем не менее, его имя вписано в историю как освободителя Европы от ига Наполеона».28 Это попытка провести аналогию с «освободителем Европы» Сталиным, который тоже не был «образцовым демократом».
Автора интересует моральная сторона вопроса: «…C самого начала Второй мировой войны государства, воевавшие с блоком фашистских стран, вели справедливую, освободительную войну за своё существование. Этот освободительный характер Второй мировой войны ещё больше усилился после вступления в неё Советского Союза»29. Освободительный характер войны действительно усилился после 22 июня 1941 года, поскольку увеличилось число людей в мире, ведущих борьбу против тирании, причём как внешней, так и внутренней (последнее, впрочем, Иванов не подразумевает). Но 2 2 июня 1941 года не есть дата вступления СССР во II мировую войну, он к этому времени уже почти два года воевал. С учётом этого утверждение автора лживо. СССР вступил во II мировую войну 17 сентября 1939 года, ударив в спину Польше. И ничего освободительного в этом нет – полку агрессоров прибыло. С учётом этого утверждение Иванова лживо тоже.
Некоторые высказывания автора вообще повергают в недоумение: «Народный характер Второй мировой войны требовал поиска новых путей сотрудничества самых широких народных масс Советского Союза с общественностью союзных и дружественных стран»30. Во-первых, если речь идёт о новых путях, то что такое старые пути сотрудничества? Количество граждан СССР, имевших контакты с иностранцами в довоенные годы, было ограничено крайне узким кругом ответственных работников, и они были первыми кандидатами на «посадку». Во-вторых, если исходить из целесообразности сохранения общественно-политического устройства СССР, а Иванов именно из этого исходит, то требовалось, как и в довоенные годы, не допускать соприкосновения граждан СССР с «тем миром», чтоб не набрались уму-разуму и не явили зарубежному сообществу свидетельства о советских порядках. Это прекрасно понимал Сталин, отсюда его отношение к тем, кто в годы войны соприкасался с союзниками, например, по работе в области ленд-лиза, не говоря уже о военнопленных и остарбайтерах. Соприкосновение последних с союзниками лишь отягчало их участь: освобожденные из немецких лагерей Красной Армией – кандидаты на «червонец», а освобождённые англо-американцами – на «четвертак». Иванов упоминает несколько созданных в СССР антифашистских комитетов, члены которых действительно путешествовали по союзным странам, но это не «широкие народные массы». К тому же исключение подтверждает правило: большинство участников этих турне потом посажали и постреляли, а Михоэлсу устроили ДТП с летальным исходом.
Иванов сетует: «…в огромной исторической и публицистической литературе, посвящённой истории Второй мировой войны, всё ещё остается большое белое пятно – показ роли широких народных масс в разгроме фашистской Германии, её союзников и сателлитов»31. С учётом того, что именно на это была в первую очередь направлена советская литература о войне, и всё равно – «белое пятно», может быть слухи об этой роли стоит признать преувеличенными? Регулярная армия – да, управляемое и строго контролируемое Москвой партизанское движение – да, но «широкие народные массы»?…
Как и другие красные реваншисты, Роберт Иванов любит выводить тему на современность: «…просматривается прямая связь темы “Сталин и союзники, 1941–1945 гг.” с острейшими проблемами современной России, её внутренним и внешнеполитическим положением»32. Личные политические предпочтения автора предельно чётко раскрываются его фразой: «Сталин остался один из Большой тройки, когда настало время подводить итоги войны. И это было большое благо для нашей страны»33.
Учебник Игоря Долуцкого «История СССР. XX век» лишён грифа «рекомендовано». В интервью журналу «Новое время» (21 декабря 2003 года) автор сказал, что издатель сумела из чиновничьего экземпляра учебника перерисовать их пометки. Гнев чиновников вызывает упоминание о жертвах репрессий: «за 1941–1942 годы расстреляно за трусость и паникерство 150 тысяч человек, это равняется 16 дивизиям». Они также в ужасе от формулировок, таких как «полувековая оккупация Прибалтики Советским Союзом». Негодуют по поводу следующего абзаца: «Бобруйская группировка немцев 15 раз пыталась вырваться из окружения. В полный рост днём бросались немцы на прорыв. Метров с семисот по ним открывали огонь наша артиллерия, пулемёты. А они продолжали идти, переступая через трупы». Один возмущённый рецензент, – свидетельствует Долуцкий, – вопрошал: разве так надо учить истории?!