Вторая Гаммы - Страница 13

— Оружие.

Это слово ему, видимо, очень не хотелось забывать, он заставил мальчиков продублировать его несчетное число раз, а потом ребята взяли в руки топорики и стали изображать поединок, один из них «победил», другой был «ранен», затем «убит», далее последовала смена оружия, мальчики рубили, кололи, стреляли… Дан не очень внимательно следил за представлением, обменивался с Паомесом словами и меланхолически думал, что мог бы при желании в два счета обезоружить детишек, оглушить и связать — чем только?.. разрезать шкуры? — всю компанию и завладеть арсеналом. Да, но что дальше? Дверь заперта, за ней стражники, можно постучать, как это делает Паомес, они откроют, но нет, вряд ли, во всяком случае, пока не услышат Паомесов голос или даже пароль, кто знает, что за фразу, всякий раз другую, он произносит, окликая стражников… Ну хорошо, допустим, и их удастся перехитрить и одолеть, а дальше? Полный вооруженных людей «шапито», куча коридорчиков и закоулков, ему неизвестных, если даже найдешь выход, то в «особую зону», охраняемую, как таковой и положено. Плюс куча разнообразного народу — мужчин, женщин, ребятишек — на каждом шагу. Он представил себе всю картину: бежишь, ежеминутно на кого-то натыкаешься, сбиваешь с ног, падаешь сам, катишься по земле, скачешь, кувыркаешься, бьешь морды, врываешься в палатки, опрокидываешь котлы и кувшины, напарываешься на голых женщин, как же без этого, да еще за тобой с воплями гонятся десятки, а то и сотни вооруженных людей… Хорошо для какого-нибудь боевика или, как минимум, авантюрного фильма, где дело ограничивается мордобоем, без трупов, но не для него, супермен из него никакой… И вообще он ненавидел боевики всей душой, всегда, с детства, ни одного не досмотрел до конца, сразу переключался на другую программу, а ведь ему не верили, не так давно, между Эдурой и последним визитом на Торену, в одной старой компании подняли насмех, мол, а что же тебя в Разведку понесло, он пытался объяснить, что понятия у них не из жизни, а из кино, что в Разведке пальба — последнее дело, да не из бластеров, об этом и речи нет, а из станнеров, но ему не верили, а он правда ненавидел, хотя пару раз и самому пришлось действовать в подобном духе, во время истории с телецентром на Торене или когда выручали Марана на Палевой… еще Олбрайт, да… но все равно… Ладно, допустим, что повезет, удерешь, а потом что? Переться сто с лишним километров пешком? Догонят. Разве что украсть коня, а точнее, каота, как шестиногого скакуна именовали на местном языке… Но как его украдешь? Была б еще ночь… Он оборвал цепочку фантазий и подумал с осуждением: а не трусишь ли ты, друг Даниель? Но нет, не надо возводить на себя напраслину, недостатков у него, конечно, воз и маленькая тележка, однако трусом он никогда не был… Скорее уж, его одолевало любопытство, хотелось знать, на кой черт он понадобился этому Бетлоану, какой от него может быть прок предводителю кочевников, воину, скотоводу, кто там он еще есть… Единственное, что из его умений могло пригодиться в схватке, это кун-фу, но как раз о кун-фу Бетлоан не подозревал, да и какое кун-фу верхом на коне…

За этими размышлениями Дан не заметил, как урок, говоря словами Марана, кончился, мальчики собрали свои железки — оружие оказалось-таки не медным или бронзовым, а чуть ли не стальным, и Паомес снова покровительственно похлопал его по плечу. Делегация удалилась, но дверь почему-то оставили полуоткрытой, Дан нетерпеливо ожидавший минуты, когда можно будет переговорить с Мараном, досадливо ходил взад-вперед, и тут снова появился Паомес. Он пропустил в комнату какую-то закутанную фигуру, хитро поглядел на Дана и сказал на интере:

— Женщина. Бери.

И, прежде чем остолбеневший Дан успел промолвить хоть слово, исчез. Фигура приблизилась, остановилась под окошечком и сбросила с себя длинное темное покрывало, накинутое на обычный балахон, это действительно была женщина, довольно молодая, по земным меркам лет тридцати, но тут, конечно, отсчет другой, при первых просмотрах записи Дан недоумевал, все женщины казались ему либо девочками, либо старухами, и он не мог понять, куда же девались прочие, лишь позже до него дошло, что тут стареют быстро, в тридцать они выглядели, как шестидесяти-семидесятилетние на Земле, а уж те, кому на вид было тридцать, наверняка только вышли из детского возраста. Вот как эта… И она была не только молода, но и привлекательна, большеглазая, с приятным округлым личиком, густыми каштановыми волосами, грязноватая, конечно, как они все, но, в конце концов, он и сам три дня не мылся, так что партнерша она ему вполне адекватная… Собственная мысль его смутила. Неужели? Что за свинство, мало того, что человек больше полугода не притрагивался к женщине, ему еще и подносят на блюдечке… Подносят ли? Конечно! Постояв немного, наверно, в ожидании его так и не последовавшей реакции, женщина начала стаскивать через голову балахон, под которым ничего не оказалось, нижнего белья, как и следовало ожидать, тут еще не изобрели. Если это стриптиз, то, надо признать, довольно неуклюжий, подумал Дан машинально. Сначала показались прямые, хотя и чересчур тонкие ноги, узкие бедра… голодом, что ли, ее морили?.. плоский живот… вот это совсем странно, неужели у нее нет детей?.. учитывая, что тут кормили младенцев девочки не старше шекспировской Джульетты… а вот грудь у нее что надо, высокая, упругая… Опомнись, Даниель! Женщина сбросила балахон и стояла теперь, скромно потупившись, но свободно, словно и не голая. Дан не мог оторвать от нее глаз. Она что-то сказала певучим голосом и стала медленно поворачиваться боком, потом спиной, потом опять боком… Показывала свое тело? Какой-то рынок рабов!

— Черт меня побери! — пробормотал Дан. — Что за напасть…

— Награда за примерное поведение? — услышал он чуть насмешливый голос Марана, о котором от потрясения забыл. — Надеюсь, не подарок.

— Подарок? Как так подарок? С ума сошел? Она что, вещь?

— Вещь не вещь, но у народа, который постоянно воюет, должен неизбежно быть дефицит мужчин и избыток женщин. Почему б не подарить? И тебе поощрение, и самим легче. Ладно, не пугайся, я шучу. Скорее, конечно, это разовая акция.

— И что мне делать? — спросил Дан.

Маран помолчал.

— Если я правильно оцениваю ситуацию, — сказал он наконец, — лучше было бы не отказываться. Но с другой стороны… Как ты знаешь, я, в отличие от… — он запнулся, сделал короткую паузу, и Дан понял, что он вспомнил Эдуру, — не считаю это частью работы. Решай сам.

— Но ты…

— Я отключусь.

— Но я… — Дан замолчал. Стоявшая до того без движения и напряженно вслушивавшаяся в его бормотание женщина вдруг сделала шаг вперед и тронула его за руку. Потом тихо заговорила. Дан опознал только несколько отдельных слов, общий смысл до него не дошел, но Маран сказал:

— Я так понимаю, что она предлагает уйти. Раз уж она тебе не нравится. Уйти и прислать другую.

— Другую? — Дан посмотрел на женщину более внимательно, она умолкла, стояла, опустив голову, вид у нее был, словно у побитой собаки, жалкий и покорный. Он смутился. — Другую не надо, — перешел он на язык кочевников. Ты… — он хотел сказать «милая» или «красивая», но понял, что таких понятий в его кратком словаре нет. — Ты хорошая, — произнес он торопливо, — хорошая.

— Свяжемся утром, — бросил Маран, и в эфире наступила тишина… Последнее, впрочем, было, скорее, психологическим эффектом, нежели физическим явлением, он ведь и так ничего постороннего не слышал, даже голоса Эвальда, что, если подумать, странно… И все равно ему стало неуютно, он на секунду забыл о женщине, однако та прижалась к нему, потом подняла руку и недоуменно подергала пуговицу, впервые, наверно, видела. От нее пахло травой, горьковато, но свежо. Дан вздохнул и стал расстегивать рубашку.

Он проснулся от скрежета, с которым отодвигалась обычно в сторону импровизированная дверь, и обнаружил, что лежит в своей пушистой постели один, огляделся, женщина… ночью он выяснил, что ее звали Гениса или Гениза… а может, Гелиса?.. уже поднялась и одетая в свой невыразительный балахон сидела в углу. Увидев вошедшего Паомеса, она торопливо вскочила, и Дан подумал, что сейчас она уйдет, не повернув головы, но она бросила украдкой в его сторону выразительный взгляд, благодарный и тоскливый одновременно. Дан почувствовал нечто вроде нежности, видимо, это отразилось на его лице, потому что Паомес едва заметно усмехнулся.