Втора. Иллюзия жизни. Том 1 - Страница 2

***

Инструкторы менялись чаще, это были очень похожие друг на друга индивиды, круглоголовые, очкатые, с бледной кожей и пронзительными глазами. Каждый инструктор, был специалист в своей области, знания инструкторов были засекречены, с каждым подопечным они работали по индивидуальной программе. Главной отличительной особенностью инструкторов, были белые накрахмаленные халаты. Инструктора между собой общались редко, не называли друг друга по имени отчеству и никогда-по званию. Вызывали нас по одному, проводили какие-то эксперименты, задавали вопросы, заставляли пить таблетки, что-то отмечали в многочисленных журналах. После этих визитов болела голова, присутствовала легкая тошнота и была такая усталость, как после 150 километрового марш броска. Правда младшей обойме таких нагрузок никто не давал, ограничивали 50 километрами пробежки, в течение одних суток, зато в любое время. Иногда досыпать уже на бегу приходилось. Инструкторов не любили все, Михайлович старался их избегать, только кривился, когда с обоймы кого вызывали. Но видно на верху кто– то, чего– то поменял. Инструктора приехали все новые, в штормовках и кедах, громко смеялись, обсуждали какого-то Горбачева, были больше похожи на людей. Белые халаты остались, а вот круглоголовости и химии по уменьшилось. Журналы с секретными записями, эпюрами и графиками как-то незаметно ушли, в такие же секретные архивы. Началось живое общение, обучение специальным военным программам. Детство кончилось –изрек Михайлович. Среди этой когорты специалистов, и появился Чавось, что он показал Немому, как повлиял, бог один знает, но наш товарищ ни на шаг не отступал от инструктора, любое свободное время он бежал к Чавосю. Эту странную кличку ему дали за то, что при любом диалоге он, как в такт, так и против шерсти, применял это паразитическое «чавось». В любом выражении, этих «чавось» у него было больше других слов. Чавось полностью забрал Немого, даже учителя последнее время меньше чесаться начали. Михалыч сначала злился, из-за отсутствия Немого на проверках, потом его Чавось вызвал к себе и Михалыч успокоился, тем более, что утром, восьмой всегда был на месте. Каждый раз я пыталась дождаться Немого, но повышенные физические нагрузки делали свое дело, и я засыпала мертвым сном, только коснувшись подушки. Однажды я проснулась раньше подъема, напротив на кровати сидел Немой. Доброе утро -, я услышала чей-то чужой голос. От неожиданности я вздрогнула, оглянулась, никого не было, все спали. Тогда я посмотрела на Немого -сейчас это…ты сказал? Немой заулыбался, что-то довольно проурчал, как мартовский кот. Прижал палец к губам, а в моей голове, как набат: -Ура! Получилось! Так я впервые столкнулась с телепатией. Это надо было переварить. Но некогда. Обойма, подъем! Новый день начался с неожиданности

***

Мы, как-то, не воспринимали политинформации, просто отрубались, спали с открытыми глазами, бессмысленно уставившись в огромные карты, висевшие на всю стену. Михайлович, обязанный присутствовать, по уставу, на политинформациях, тот вообще игнорировал замполита, опустив поседевшую голову на руки, сложенные по-ученически одна на другой, дрых за последней партой. Голос замполита доносился все глуше и глуше, сам же замполит все чаще бегал за дверь, хлебнуть из заветной фляги и занюхать потертым рукавом капитанского мундира. Старших все чаще стали отправлять в командировки. Возвращались не все, кто-то оставался в госпиталях, с последующим списанием с воинской службы. Хорошо если кому достанутся лейтенантские погоны за особые заслуги. А некоторых просто не стало, как будто и не было их никогда. А те, что вернулись, стали как-то старше, поджаристей, на загорелых лицах 20 летних парней появились ранние морщины жестокости, у некоторых волосы серебрились белыми прядями, по малочисленным праздникам они одевали медали, ставили рюмки на стол, наливали водку, накрывали хлебом. И…Командиры делали вид, что не замечали нарушений. На праздники всегда вертушка выкидывала ответственного из золотопогонников, которого на скале доводили до кондиции, что он при всем желании не мог доползти до лифтовой шахты. Скоро экзамены, -подумал Михайлович, -выпуск будет ранним. Как в воду смотрел. Через месяц объявили подготовку к экзамену. Боевая и техническая подготовка, полит подготовка и полный набор на любой вкус и выбор. Иностранных наблюдателей не ожидается. Но и как местная изюминка-выпускные обоймы против младших обойм, к младшим так же относили следующий выпуск. Младшим разрешено все (в разумных пределах). Силы явно неравны, против 4 обойм выпускников, 16 младших. В том числе и наша восьмерка, без Мальвины. Нет никого, не учителей, не воспитателей, сплошная самоорганизация. Зато из наблюдателей целых пять генералов, два из них в штатском, даже один член военного совета. Задание выпускникам и нам выдадут в письменном виде, за два часа до операции. Перед этим была какая-то медицинская комиссия, на следующий день нашу обойму разделили. Девочек переселили в ленинскую комнату, разделив ее пополам, по жребию мне досталась комната с Мальвиной, три оставшиеся девочки заняли другую комнату. Ребята остались в казарме. У каждого была персональная кровать, тумбочка для личных вещей и предметов санитарной гигиены, а также маленький участок стены, вне уставного иконостаса, личный, вешай что хочешь. Я повесила маленького медвежонка, мой талисман, что Михайлович мне подарил на пятилетие. У Михайловича было день рождение, ему в шутку подарили оленьи рога. А я спросила, когда мое день рождение. Как я забыл? Сегодня. Торжественно произнес воспитатель, и я тебе дарю талисман, я открыла глаза, а в руке лежал маленький пушистый мишка. Я растеряно посмотрела под ноги и спросила Михайловича: -Где талисман? Михалыч улыбнулся в свои, тогда еще черные усы, -Мишку зовут талисман. С тех пор я и веду свое лето исчисление. Прошло семь зим, как один день. В этом году мне исполнится 12лет. Наша обойма, мы все ровесники, наверное, плюс минус пару месяцев. И мой талисман занял свое законное место.

***

Четвертой в нашей обойме была Стерва. Девочка долго жила, как по инструкции, строго по уставу, лишних вопросов не задавала, отвечала коротко лаконично, даже в одежде, во внешнем виде не было ничего лишнего. Выстругана, как доска, без сучка и задоринки. Любую команду выполняла молча, без лишних вопросов. Так надо. Может у нее и не было особого дара, но она компенсировала все своей работоспособностью и исполнительностью, кстати, помешена была на физической подготовке и на боевой. Она так бы и ходила у нас четвертой, если бы не мистер случай. Как-то по осени прилетел к нам проверяющий, и задача перед ним стояла, видимо очернить наш учебный центр вчистую, все жестко упиралось в деньги. Тут Афганистан, тут Чернобыль, а финансирование не резиновое. И захотелось ему представить нас, как детский дом, с особыми полномочиями, живущий за счет государства припеваючи, на кавказском курорте. И все у него получалось документально. В ежедневных пятидесятикилометровых наших пробежках он не участвовал, но захотелось ему посмотреть, как в этом пионерлагере готовят суперсолдат, да и попозировать тоже, как никак мастер спорта по боевому единоборству. Короче, гора мышц и запрограммированная логарифмическая линейка, вместо мозгов. Захотелось ему посетить наш тренировочный полигон. Как раз, старшие, вернувшиеся с командировки, отрабатывали движение парами, с выносом раненого с поля боя и отражение атаки вражеской ДРГ. Он и здесь постарался внести свои коррективы в учебный процесс инструкторов. Высмеяв деревянные накладки на бронниках ДРГ и неумение работать ножами на расстоянии. Инструктору было наплевать на амбиции штабиста, разные ведомства. Вот и зацепились. Сошлись на том, что проверяющему предоставят самого лучшего метальщика ножей и всего, что летает и втыкается. Пришел посыльный и забрал четвертую на полигон, прямо с занятий. Ей дали стандартный набор финок, пару каких-то японских штуковин, пару тупых вилок и консервный нож. В общем дали всю дребедень, что попала под руку. Определили дистанцию, назначили мишени, и иди девочка работай. Четвертая прошла дистанцию за считанные секунды, поразив все мишени на отлично, проверяющий сам пытался выковырять вилку из фанерной мишени. Однако его поразила способность десятилетнего ребенка. Натренировать можно и курицу на фортепьяно играть, а пусть она по живому отработает, взбрыкнул проверяющий, и одел на себя каску и бронник, снятый с солдата. Стал напротив мишени попросил его по периметру утыкать ножами, под его ответственность. Мол сосунки, а в русскую рулетку вам слабо? Четвертая улыбнулась, и с пятнадцати метров высадила весь набор ножей, последних пять засадила в промежность, где у мужиков ширинка заканчивается. Такого пронзительного визга полигон наверно никогда не услышит: -Ну ты и Стерва! Горное эхо долго еще повторяло новое погоняло нашей четвертой. Я не помню, как появилась в обойме, не помню ничего, да и мало из нас кто, что-то помнит, может только что Цыган, да и тот больше фантазирует. Не понятно, по какому принципу работают селекционеры, круглоголовые, но что к нам попасть не просто, это даже мне понятно. Михайлович, тот вообще не задается подобными вопросами, в его понятии, ребенок-это чистый лист, бери и лепи из него, что хочу. Михайлович тех людей, которые находили нас и привозили в лагерь, называл (Компрачикосами). В каждом из нас они находили, какое-то зерно, называемое божьим даром. Считалось, что под чутким руководством, этот дар можно было развить до неимоверных размеров, чем и занимались инструктора. Замполит, учителя, воспитатели -это были прилагательными в системе обучения. Те, кто прилетал на вертушках, для нас были как небожители; они принимали экзамены, проводили смотры, награждали и выдавали погоны выпускникам, их мы видели очень редко. Когда я впервые увидела генерала в парадной форме, с золотыми погонами, в изумрудном кителе, я подумала, что это переодетый дед мороз из букваря сбежал, стояла с открытым ртом, забыла даже зачем и куда меня воспитатель послал. Мы уже два года месили ногами кавказскую землю (если эту каменистую почву можно назвать землей), когда в очередной вертушке, к нам в обойму, привезли лопоухое, несуразно улыбающееся пополнение. В котором был своеобразный шарм: новичок был, ну очень упитанный, с огромным синяком под глазом и в большущих бабушкиных очках, с треснувшим стеклом. Как-то, он совсем не вязался с нашим усиленно спортивным образом жизни. Круглоголовые взяли это улыбчивое создание в оборот и заперли в карантин. Новость была неописуемая, после отбоя обойма гудела как улей, каких только кличек не давали новичку, он подходил под все. Вражды к прибывшему не было, вернее неприязни, просто он настолько был непохож на сверстников, что казалось и места ему в нашей обойме нет. Какой-то рыхлый, но, судя по синяку и разбитым очкам, характерный. После отбоя начался детский тотализатор, на щелчки. На каком километре марш-броска новичок «сдохнет»? Тем для тотализатора хватало. Мучительно стоял вопрос, как называть это чудо. К нему подходило любое название, как обидное, так и нейтральное. Я старшая, мне решать. «Шестой», сказала я, и все промолчали. В нашей обойме никто не хотел быть шестым, с этим номером существовало какое-то поверье, что-то неприятное, отталкивающее. Да и кандидат был таким. Шестого из карантина не выпускали, несколько раз возили куда-то на вертушке. Мы уже грехом подумали, что вечно будет вакантен шестой номер в обойме. Подумаешь, ошиблись круглоголовые, с кем не бывает. Хотя не было случая, чтобы кого возвращали с нашей системы. Тогда бы и бежать не надо было, включил тупого и ай – ля –ля. Только тут эти номера не проходят. На третий месяц, шестого представили на вечерней проверке. Оказывается, у него не только фамилия была, но даже и имя. Правда нам это ничего не говорило. Михайлович назвал его Костей. Очков у этой Кости не было, вместо очков кровяные глаза, как у вампира. Оказывается, Кости делали коррекцию зрения, какую-то операцию на глазах и от марш-бросков, от физических нагрузок, эта Кость была освобождена до заживления, с последующим внимательным контролем за глазным давлением. Плакали наши щелчки. Мы –семи-восьмилетние дети стояли в шеренге и молча завидовали новичку, любой бы из нас, что– ни будь бы скорректировали, чтобы хоть немного побездельничать, а не бежать по утрам, уже наевшим оскомину маршрутом, где знаком каждый камень, если случайно на тропе встретишь змею или напугаешь молодого шакала, это уже событие. Даже во сне снится.