Вся правда о российских евреях - Страница 83

Интересно, а евреи, храня похожие истории и будучи абсолютным большинством в стране... Они бы оставили в живых убийц и потомков убийц? Может, истерический визг про погромы — как раз проявление нечистой сове­сти? Подсознательное ожидание, что с ними поступят по законам их же веры.

Крайне наивно будет утверждать, что евреи были чем-то единым в ходе «освободительного движения», Гражданской войны и построения советской власти. Не­большой, но народ. Шесть миллионов богатых и бедных, умных и не очень, монархистов и коммунистов, жителей Петербурга и жутких нищих местечек.

Но самым главным разделителем евреев стал уровень того, что в XIX веке называли «просвещением». То есть попросту — степени приобщенности к европейской ци­вилизации. Даже самые образованные ашкеназские евреи могли жить вне цивилизации. Они и в конце XIX века могли оставаться туземцами, сохраняя о Европе самые общие представления: в основном через представителей офи­циальных властей. Одна из туземных общин необъятной Российской империи. Уровень общего образования и ин­теллектуальной культуры делают эту общину особенной, крайне отличной от племен юкагиров или даже больших цивилизованых народов грузин или татар. Но пока евреи не пошли в европейскую жизнь, не стали учить ремесла и науки большого мира — это только одно из туземных племен.

А русские крестьяне? Простонародье? Конечно, это тоже туземцы. Это люди, переживающие идеалы и пред­ставления московского периода нашей истории. Русские европейцы, чья культура сформировалась в петербург­ский период — в меньшинстве. Их так мало, что, если туземцы (и русские, и еврейские) войдут в этот слой, они его серьезно могут изменить.

Стало общим местом говорить о том, что русские про­шли три разных просвещения: дворянское, разночинское, народное. На мой взгляд, русский народ прошел значи­тельно больше «просвещении», как минимум шесть, но об этом — в другой моей книге1. По-настоящему массовым становится только народное просвещение, когда после 1905 года русское крестьянство, десятки миллионов че­ловек, перестают быть патриархальным сословием.

У евреев все точно так же: в середине-конце XIX века евреи выделяют слой еврейских европейцев — как прави­ло, русскоязычных. После 1905 года пришла в движение уже вся еврейская масса — как раз в то время, когда приходит в движение и многомиллионная масса русского крестьянства.

Те, кто родился между 1890 и 1900 годами, и особенно после 1900 года, оказывались в другом положении, чем жившие ранее. Долгое время еврей, получавший обра­зование по-русски, принятый в интеллигентной среде, сразу же оказывался в окружении гоев. По существу, он быстро становился русским еврейского происхождения.

Сделав карьеру, россиянин любой национальности выходил из народа — но совершенно не обязательно рвал со своими односельчанами, земляками, сородичами. Ломоносов, выйдя из поморов, переписывался с отцом, не­однократно встречался с односельчанами и, судя по всему, искренне интересовался их жизнью. Это совершенно немешало ему быть разночинцем (а потом получить дворян­ство), в то время как односельчане оставались «народом».

Точно так же и татарин Газиз написал по-русски не что-нибудь, а «Историю Татар», а бурят Гомочжаб Цибиков, ученейший человек (и агент русской секретной службы), стал одним из основателей Бурятского филиала Академии наук СССР. Западные газеты рассказывали о нем, как о «первом европейском ученом», который сумел пройти в Лхассу. Полагаю, «европейским ученым» он был. Но одновременно был еще и бурятом, который под конец жизни захотел умереть в родной Забайкальской степи, в нескольких километрах от того места, где родился.

Так же точно и Дубнов, Гаркави и Оршанский были одновременно интеллигентными русскими людьми и вы­ходцами из еврейства, евреями, и вряд ли тут можно отыскать какие-то противоречия. Причем если эти на­званные интересовались своим происхождением и как-то пытались сотрудничать с одноплеменниками, то Маршак, Пастернак или Левитан не проявляли к остальным евреям совершенно никакого интереса.

Но повторяю — все это были евреи, выходящие в рус­скую среду поодиночке. И еще — все это люди из народ­ной верхушки. Те, кого уже в дедах-прадедах выделили и поставили над остальными — за ум ли, богатство ли, какие-то иные заслуги.

Теперь осваивать русскую культуру двинулись совсем другие люди. Большинство из них принадлежало к низам еврейства и даже никогда не отличалось особой актив­ностью. Ведь и для того, чтобы уйти из местечка в корен­ную Россию «ремесленником», нужна была активность, тароватость. Пассивные оставались в штетлах. Это были люди, которые в детстве никогда не говорили по-русски, порой даже не слышали его звучания.

В 1897 году 3% евреев назвали русский своим родным языком. 3% — это порядка 120 тысяч человек. А ведь можно свободно владеть языком, вовсе не считая его родным — таких наверняка было больше.

Тут же осваивают русский язык и культуру сразу сотни тысяч людей. Все они, разом и дружно, отрываются от еврейской культуры... Они уже образованные люди, они уже живут совсем иначе. Но теперь им совсем не обяза­тельно непременно ЗАКОНЧИТЬ этот путь. Поскольку их много, эти люди могут надолго, на целые поколения, зависать между одной культурой, из которой вышли, и другой — к которой так и не пришли.

«Эти элементы еврейского народа, утратившие куль­турное содержание старого еврейства, в то же время оставались чуждыми не только русской культуре, но и вообще какой бы то ни было культуре. Эта духовная пустота, скрывавшаяся под лишь поверхностно усвоенной европейской культурой, делала евреев, уже в силу своего преимущественного занятия торговлей и промышленнос­тью склонных к материализму, крайне восприимчивыми к материалистическим политическим учениям... Столь свойственное евреям рационалистическое мышление ...располагает их к усвоению доктрин вроде революци­онного марксизма»2

«Русский марксизм... никогда не был русско-нацио­нальным движением, а революционно настроенной части русского еврейства. Для которой воспринять социалис­тическое учение по немецким книжкам не составило никакого труда, естественно было принять значительное участие для пересадки этого иностранного фрукта на русскую почву3.

Добавлю еще — в конце XIX века нет в Европе народа, который не создал бы свой вариант социализма. Как пра­вило, это национальный социализм, требующий сплочения народа во имя той или иной отвлеченной идеи социализма. В духе и немецких почвенников, и русских народовольцев, их народ — объект эксплуатации со стороны инородцев. Надо сплотиться против них.

Интернациональный социализм объединяет главным образом евреев и потому, что вырос из их среды, соот­ветствует их ментальности. И потому, что только в этом типе социализма еврей может чувствовать себя «своим», а свою позицию — естественной. Ведь у евреев нет своего государства, своей территории, на которой они могли бы сплотиться против «чужих». Страна Ашкенази разорвана между несколькими государствами, странами и народами. К тому же народ — это в России на 80%, в Германии на 60% — (страшно подумать!) крестьянство. У евреев крес­тьянства нет, а марксизм опирается на горожан, объявляет вселенским мессией интернациональный пролетариат. Что-то родное...

Но это мы — об усвоении идей. А ведь практика — это тоже не лишено интереса.