Вся правда о российских евреях - Страница 42

Середина — конец XIX века — завоевание Средней Азии, и русскими подданными становятся среднеазиат­ские евреи Коканда, Бухары и Самарканда.

Самый конец XIX, начало XX века, освоение Русской Маньчжурии — ив Дальнем, Харбине, Владивостоке появляются китайские евреи. Во Владивосток они порой приезжают как китайские купцы — и если специально не сказать, русские люди и не догадались бы, что имеют дело вовсе не с китайцами (еще раз привет расовой теории!). Никакой общины во Владивостоке не появляется, а когда в Харбине строится синагога — для русских евреев, разу­меется, пришедших сюда вместе с русским населением,— в числе ее прихожан оказываются и китайские евреи.

Но все эти группы евреев — западноевропейские, среднеазиатские, кавказские, грузинские, китайские... все они не сыграли в истории Российской империи никакой самостоятельной роли. Есть только одна группа евреев, которая сыграла в истории России какую-то СВОЮ игру. Это те евреи, которые попали в российские подданные невольно, никак не по своему желанию. Они стали рус­скими евреями в составе остального населения бывшей Речи Посполитой.

Белорусские евреи резко отличались от всех ос­тальных ашкенази. Они были последними евреями Вели­кого княжества Литовского и Русского. Они в наибольшей степени были прямыми потомками евреев Древней Руси, испытавшими меньше всех непосредственного польского влияния.

О своеобразии самосознания этих евреев говорит хотя бы такой факт: именно из-за них в русском языке появилось слово «еврей». Во всем мире евреи назвали себя «аидами» — в том числе и сефарды. Все извест­ные названия в языках европейских народов восходят к этому самоназванию. Польское zyd — «жид», немецкое Jude — «юде», английское jud — «джуд», французское juif — «жюиф».

Белорусские евреи были единственной группой, кото­рой не нравилось такое название. Уже первый генерал-губернатор Белоруссии граф З.Г. Чернышов в 1772 году использовал слово «еврейские общества» для названия кагалов. До 1783 года и Чернышов, и Сенат в своих документах попеременно используют оба слова — и «жид», и «еврей» как взаимозаменяемые и одинаковые по смыслу. Во время посещения Екатериной Шклова в 1787 году десятеро руководителей общин обратились к императ­рице с прошением: пусть в официальных документах их называют не жидами, а используют «более возвышенное библейское слово» — евреи.

Никаких следов официального указа по этому поводу не последовало, но в документах слово «жид» и правда перестало применяться. Замечу, что нет ни малейшего следа никаких таких «евреев» в документах времен Петра, Анны, Елизаветы. Слово «жид» применяется вплоть до XX века и очень часто не несет никакого оскорбитель­ного или уничижительного смысла. «Ваше жидовское благородие» — обращается к важному еврею извозчик у Чехова, явно не имея в виду решительно ничего дурного. Но в официальных документах «еврей» и правда утверж­дается, совершенно вытесняя «жидов».

В 1790 году белорусские евреи, ведущие коммерцию в Москве, будут жаловаться помимо всего прочего и на то, что московские купцы их называют жидами, и делают это «в поругание», тогда как власти вежливы и называют их евреями1.

А ведь евреи в Австрии, Царстве Польском и в Прус­сии, даже и на отошедшей к Российской империи Укра­ине ничего не имеют против «жидов». Видимо, все-таки у белорусских евреев какое-то особое самосознание, не вполне тождественное другим идишеговорящим ашкенази.

Евреи собственно Польши тоже отличаются от ев­реев и Белоруссии, и Украины. Они изначально живут все-таки в гораздо более культурном окружении, чем на Украине, а после разделов Польши попадают в подданство Пруссии. Там они с 1812 года получают права, которым евреи — подданные Российской империи могут только позавидовать, а с 1871-го — права гражданства.

За счет разделов Польши население Российской империи увеличилось по одним данным на 12, а по дру­гим — на 14 миллионов человек. Большую часть этих 14 миллионов и русское правительство, и образованный слой, на который оно опиралось, последовательно считали своего рода «белыми туземцами», которых необходимо исправить, перевоспитать, сделать цивилизованными людьми.

Действительно, кого считали равными себе в новых своих землях образованные русские дворяне? В своем представлении русские — если быть точным, то вели­корусские — дворяне были народом европейским. Даже собственное великорусское простонародье и те были для них туземцами, которых еще предстояло перевоспитать и сделать цивилизованными людьми.

Из числа всех трофейных инородцев только с польским и немецким дворянством, в какой-то степени еще с не­мецкими горожанами завоеватели готовы были говорить на равных.

Так в свое время римляне, завоевывая новые земли, выделяли цивилизованных эллинов, считали их ровней себе и даже учились у них. Русское дворянство даже готово что-то перенимать у польского (действительно более культурного), а немцам так вполне определенно отведено в империи почти такое же место, как эллинам — в Римской империи.

Все же остальные народы Прибалтики и Речи Посполитой, и не только евреи — но и украинцы, белорусы, ка­раимы — все это не кто иные, как разные породы туземцев.

В Речи Посполитой евреи-ашкенази тоже были тузем­цами, духовно живущими в других измерениях. Их хорошо знали, но их жизнь оставалась совершенно загадочной. Никто из гоев — ни поляки, ни русские, ни формирующи­еся украинцы и белорусы — не замечают превосходства евреев хотя бы в одном — в поголовной грамотности. Разница в том, что поляки и подданные Речи Посполитой к евреям привыкли, а русские — еще нет. Русские даже не замечают, что с завоеванием Речи Посполитой им до­сталась еще одна страна — Страна Ашкенази.

Генерал-колонизатор сидит на коне, осматривает но­вые владения своего императора и видит страхолюдного туземца, еще более страшного и грязного, чем белорус­ский крестьянин. Одет он как огородное пугало, воняет чесноком и прелыми тряпками, и, пока туземец говорит что-то на ломаном русском языке, на нос ему выползает клоп, непотревоженный и упитанный.

Из антисемитских, а может быть, и просто из садист­ских соображений нашему колонизатору охотно покажут микву или предложат «чисто еврейскую еду» — да так прокомментируют способ ее приготовления, что велико­русский генерал на всю жизнь заречется брать что-либо в рот даже в самом приличном еврейском ресторанчике.

Будем исходить из того, что колонизатор попался ра­зумный и по природе не кровожадный. Идею просвещения он принимает истово, душой, и искренне хочет иудеям добра... Так, как он сам это добро понимает: высморкать, вымыть, переодеть в чистое этих туземцев... Желательно еще и поотрезать их ужасные пейсы, но с этим придется подождать, пока просвещение не пустит в них корни поглубже.

Ну ничего! Не этот именно туземец, так его дети и внуки будут если и не вполне подобны колонизатору, то уж по крайней мере не хуже солдатушек — бравых ребятушек, которые вон как весело поют, маршируют через новые владения русской короны.

Ему и невдомек, колонизатору, что туземец тоже может смотреть на него как-то без особого восторга: подума­ешь, какой-то гоишко! Много их было, таких, со времен Артаксеркса, Амана и Навуходоносора! Много их было, таких гоев, вздумавших переделывать древний великий народ, и все эти бесчисленные гои, прочно зачисленные в ряды врагов еврейского народа, проплывают перед мысленным взором этого кошмарного туземца, пока с ним беседует генерал.

Он так презирает этого гоя, туземец,— не обрезанно­го, не знающего Торы, что даже вежлив с ним. И правда: нельзя же возлагать ответственность за свои поступки на существ, не избранных Й'ахве, на двуногую фауну здешних краев. Если туземцу сказать, что его правнук сбежит из штетла, чтобы учиться у гоев, — он даже не заплачет, а скорее весело засмеется.