Встречи с Богоматерью - Страница 37

- А где брали амброзию голуби?

- На берегу океана. Очень далеко от Олимпа да и от пещеры Хирона тоже.

- На берегу океана? Какого же?

- Думаю, Атлантического.

- Почему ты говоришь: думаю? Разве это неизвестно?

- Неизвестно. Место не указано.

- Зачем тогда придумывать за богов? Ты можешь ошибиться.

- Но боги когда-то были тоже смертными. Время и поиски дали им бессмертие, сделали их богами и героями легенд.

- Это что, люди?

- Ну да, некоторые из них. Много тысяч лет назад. До Рима. До Афин.

- Значит, амброзия действительно существовала? И были люди, которые этот секрет знали?

- Да, существовала. Да, были. Да, знали. В этом все дело.

- Это по-твоему?

- Трудно одним словом ответить. Не один я считаю, что миф - это лишь форма передачи знаний потомкам. Удачная к тому же форма, заметь. Но тайна не всем открывается.

- А кому?

- Только человеку серьезному... ну, и тому, кто думает о других.

- Ты такой?

- Хочу быть таким.

- Почему же сейчас нет амброзии?

- Потому что все изменилось вокруг до неузнаваемости. Раньше даже Черного моря не было. Океан и моря были мельче на целых сто метров. Европу наполовину покрывал ледник. Бродили мамонты, рыскали саблезубые тигры.

- Когда же это было?

- Двенадцать тысяч лет назад. Когда еще Атлантида не скрылась в волнах океана. Там был свой Олимп - большой остров посреди океана с высокой горой. Гора эта курилась, зеленоватый дым поднимался столбом до неба - так казалось издалека. Там-то и жили атланты и боги. У горы три пика, поэтому и у Посейдона в руке трезубец. Вокруг океан, океан, понимаешь?.. Вдруг из океана показываются три пика-зубца. Видно их за триста километров. Ну а сейчас на этом месте Азорские острова, это и есть остатки затонувшей Атлантиды, и самая высокая гора Азор, кажется, около километра высотой. Совсем не то. Даже греческий Олимп выше, к нему и перешла пальма первенства.

- Амброзия исчезла?

- Да.

- Что это такое?

- Морская трава: росла она на подводных лугах. Иногда ее ленты прибивало к берегу, их подбирали голуби, ведь голуби всегда - и сейчас и раньше бродят по пляжам.

- Ты уверен?

- В чем? В том, что амброзия не выдумка? Уверен.

Я подошел к столу, извлек из выдвижного ящика записную книжку, одну из самых старых своих книжек, протянул дочери, раскрыв ее страницы так, что бросался в глаза аккуратный заголовок, выведенный каллиграфически: "Письмо Чарлза Дарвина о бессмертии".

Искоса я следил за дочерью, пока она читала выписку, сделанную восемь лет назад. Это был ответ известного естествоиспытателя некоему А.Ганичу, издавшему брошюру "Несколько слов о вечности тела человека". Брошюра была издана в Ницце в 1880 году на французском языке, хотя автор ее - русский и настоящая фамилия его - А.Панчин. Вот что писал Дарвин.

"Милостивый государь! Я полагаю, что никто не может доказать, что смерть для человека неизбежна, однако в пользу этого взгляда говорят с непреодолимой силой данные, касающиеся всех живых существ. Я ни думаю, чтобы каким бы то ни было образом можно было считать неизменно истинным, будто высшие организмы всегда живут дольше, чем низшие. Слоны, попугаи, вороны, черепахи и некоторые рыбы живут дольше человека. Так как эволюция находится в зависимости от длинного ряда сменяющих друг друга поколений, что само собой подразумевает необходимость смерти, то мне представляется в высшей степени невероятным, чтобы человек мог избежать необходимости следовать общему закону эволюции, а именно это и произошло бы, если бы он стал бессмертным. Вот все, что я могу сказать. Остаюсь, милостивый государь, преданный Вам Ч.Дарвин".

Проще говоря, Дарвин отрицал возможное бессмертие человека, ставя его в ряд других живых существ.

Я хорошо знал и содержание брошюры, послужившей поводом к переписке. Автор ее пытался доказать, что человек может непрерывно приспосабливать свой организм к условиям жизни и, таким образом, устранить смерть, эту "в высшей степени неприятную развязку".

Кто такой А.Панчин из Киева, так и осталось неизвестным историкам науки. Журнал "Новь" в 1884 году так комментировал ответ Дарвина: "Письмо это доказывает, каким неистощимым запасом терпения должны обладать иногда выдающиеся люди, чтобы переносить эксцентричные выходки своих современников".

Но вопрос не так прост. С тех пор утекло много воды, сменились поколения мечтателей и ученых, объяснял я дочери, а мысль снова и снова возвращалась к бессмертию человека, на новом, конечно, уровне знаний. И вот, почти ровно сто лет спустя после скептического письма ученого сделан решающий выбор и первые шаги к бессмертию. Может быть, следующее поколение овладеет секретом богов-олимпийцев.

- Ты веришь в это? - спросила дочь.

- Нет. Я знаю это, - неожиданно горячо сказал я и тут же устыдился своей горячности: разве мало за последние годы и десятилетия писали и говорили о чудесах в науке и о возможном бессмертии - тоже?

Я без труда уловил перемену в дочери: глаза ее казались теперь темными, в них читалось внимание и неподдельный интерес. Надо же, подумал я, амброзия, оказывается, не только средство от старения, но и от скуки.

Но когда-то, несколько лет назад, я сам испытал нечто подобное, и возникший интерес был вознагражден позже. Мне повезло. Из двухсот гипотез, объясняющих старение, вскоре был сделан почти безошибочный выбор, так что мне много раз приходилось уже встречать в прессе сообщения о том, что в следующем веке будет решена проблема троекратного продления жизни. Я знал, что за этим стояло: опыты с антиокислителями, которые помогали сохранять долгую бодрость пока лишь десяткам белых мышей. Но как магическое заклинание звучало в моей голове это полузабытое слово: амброзия...

- Знаешь, - добавил я спокойно, - я мог бы рассказать тебе так много, что ты устала бы слушать, - давай-ка лучше вернемся на Олимп, в Элладу...

- Давай, - согласилась дочь и выжидательно, с легкой полуулыбкой смотрела на меня. - Что ты мне расскажешь об Олимпе? И что ты еще знаешь о самих богах.

...Я не подозревал тогда, что смогу ответить на этот вопрос так подробно, как в этой книге.

Может ли человек летать?

Обычный разговор. О каких-то покупках, которые можно не делать...

Позднее богиня не разрешила мне пить кофе. А тогда, весной, это еще не возбранялось, я еще не работал над книгой. За второй чашкой кофе я вдруг услышал:

- А я сегодня летала.

- Охотно верю, - ответил я собеседнице с хорошо знакомым читателю именем.

- Я серьезно.

- Я тоже. Расскажи, дорогая, как тебе это удалось?

- Не так, как ты думаешь, - ответила Жанна. - Потому что у меня нет вертолета, нет даже крыльев.

- Мне и в голову не пришло подумать о вертолете или самолете, даже о простых крыльях. Ты летала во сне, не так ли? И тут же проснулась, да?

- Откуда ты знаешь?

- Я когда-то занимался теорией полетов. У меня есть даже специальная работа на эту тему. Она не так обстоятельна, правда, как работа Шерлока Холмса о свойствах табачного пепла сигар различных марок, но все же. Заметь, в моей работе самолет и вертолет, крылья и парашюты даже не упоминаются. Все начинается сразу с ночных полетов, после которых болит голова. У тебя ведь болела голова?

- Ну, болела... откуда ты знаешь?

- Изучал, написал работу. Это ответ.

- Ты не хочешь меня выслушать?

- Хочу.

- Сегодня, кажется, она была... понимаешь, о ком я говорю?

- Понимаю. Привык понимать, как ни трудно это далось. Ну?

- Я ощущала ее присутствие, но не могла встать. Сон. Было как-то не по себе. Состояние такое... может быть я нездорова. Впервые не могу подняться, и все тут, хотя почти уже проснулась. И вот, представь, я поднимаюсь в воздух и лечу медленно-медленно над полом. Что это?