Встречи с амурским тигром - Страница 23
Пантелеймон полз, подолгу затаиваясь за кустами и деревьями.
Когда расстояние сократилось метров до двадцати, рогач, видимо, заметил врага, но тот замер. Изюбр напряженно ловил струи воздуха, пытаясь убедиться в опасности с помощью обоняния. Он стоял к тигру боком. И вот Пантелеймон решил рискнуть. Нетрудно догадаться, что свой прыжок он сопроводил оглушительным ревом, дабы страхом парализовать жертву. Но не тут-то было! Бык метнулся в сторону и птицей перелетел через несколько молоденьких елочек. Тигр бросился ему наперерез, но при попытке с ходу круто изменить направление атаки не удержал равновесия, проехал юзом по снегу, вскочил, затем промчался частыми стремительными и короткими прыжками около сорока метров и, видя бесцельность погони, опустился на брюхо. Долго лежал, вытянув передние лапы и положив на них голову. Хлестал в злобе хвостом снег.
Вморозив в снег еще несколько волос с брюха, амба резко изменил свой маршрут — взял направление на низкий перевал в Яшкин ключ. Те места были мне знакомы. В ключ Пантелеймон спускаться не стал. Поднявшись на перевал, свернул влево и пошел водораздельной линией между речкой Свекровкина и ключом Яшкина. Здесь пролегла наторенная им тропа, с которой хорошо просматривались склоны сопок.
Там был крутой скалистый обрыв, который изюбры, спасаясь от волков, использовали в качестве отстоев. Тигр спустился к подножию этого обрыва и переворошил здесь снег. Видно было несколько выбеленных дождями и солнцем изюбриных черепов, в том числе два с великолепными рогами. Не найдя ничего съедобного, тигр залез на скалу. Ушло у него на это минуты две, а я потратил не менее получаса, проклиная всех святых. Пальцы изодрал о камни, штаны на коленях порвал… А когда, в который уж раз падая, схватился за аралию и сильно поранил руку, то досталось и Пантелеймону как первопричине моих бед: я очень неуважительно обозвал его… матрасом полосатым, прибавив для крепости еще пару словечек.
На скале «мой» долго грелся на солнце, а я кипятил чай. Отдохнув, пошли дальше. Разумеется, я шел теперь после тигра дней на десять — пятнадцать позже. Идти стало намного легче, так как тропа повела по отлогому склону вниз. Я надеялся, что Пантелеймон спустился этим хребтом в долину Васильковки, откуда до охотничьего зимовья, в котором я мог бы заночевать, было несколько километров, но у зверя оказались другие планы. Полежав на небольшом чистом пригорке, он что-то учуял и маленькими шагами начал спускаться наискось по склону. Несколько раз ложился, полз. Потом огромные прыжки, и вот оно — место очередной трагической развязки. Я его сразу не заметил, потому что оно находилось за большой валежиной. Молодая изюбриха погибла на лежке, так и не успев вскочить. Хищник съел заднюю часть тела и бок до лопаток. Все остальное зарыл в снег. Колонки и харзы уже успели набить к остаткам тигриной трапезы плотные тропки.
Я прикинул расстояние, откуда тигр учуял оленуху, — около ста двадцати метров. Значит, у этого кота не такое уж и плохое обоняние, как считают многие. Разве только ветер был в его сторону.
Но вот почему тигр не доел тушу?
В километре отсюда нашел задавленного и брошенного поросенка. Его уже до скелета расклевали вороны и растаскали колонки. Ясно, что кабанчик был убит просто так или почему-то он не понравился Пантелеймону. Может быть, тот был худой или больной?
После полудня, к вечеру, след тигра повел в крутую сопку. Куда, зачем, почему — я ничего не мог понять. Как будто Пантелеймон от избытка энергии решил основательно поразмяться на кручах. Вроде бы знал он, что по его следам будет упорно идти человек.
Остались внизу кедровники, дубняки. Все реже и реже попадался кустарник. Я угрюмо плелся среди мертвых камней, с безысходной тоской умоляя тигра повернуть вниз.
За полчаса до захода солнца начал высматривать место для ночлега, но не нашел ничего, кроме полуповаленной ели. Она была сухая, но спать на сей раз совсем не придется — костер будет «стрелять». Увы, тут уж ничего не поделаешь…
Было холодно. Глухо лопались промерзшие деревья. На одежду беспрестанно летели из костра то искры, то угольки. Где-то внизу дико и истошно кричал филин. Несколько раз рядом медленно и бесшумно пролетала большая неясыть, пытаясь разглядеть меня своими огромными круглыми глазами.
Ночь снова была мучительно длинной. Казалось, я посмотрел на часы уже в тысячу первый раз, а стрелки циферблата замерли от изнеможения и холода, когда на востоке появились еле приметные признаки утра: серое небо, потом узкая, как лезвие окровавленного ножа, полоска зари.
Четвертый день тропления был особенно тяжел, но малоинтересен. Зверь увел меня в верховья Васильковки, затем на водораздел между этой рекой и Маргаритовкой. Шагомер отстучал двадцать восемь тысяч ударов, когда в сгустившихся сумерках мне удалось найти и свалить огнем сухой кедр. И еще одну ночь пришлось подумать о прожитом, мысленно разговаривать со звездами и черным небом. На этот раз все же удалось вздремнуть у жарко и ровно горевшего кедра…
Термометр показывал двадцать восемь градусов мороза. С моря дул ветер, забрызгивая искрами мой таборочек. Сильно напоминала о себе усталость. До зимовья, откуда я начал тропить зверя, было около пяти километров. Хотелось бросить все и уйти отдохнуть, отоспаться… Потом отведать борща и лангетов.
В полночь потеплело, небо заволокло тучами, а к утру повалил снег. С мыслью во что бы то ни стало замкнуть маршрут тигра, наскоро поев, я быстро пошел по следу. Сначала он вел меня прямо к зимовью, но, не доходя до него километра два, круто свернул вверх по ключу Пышному. Черт бы побрал Пантелеймона! Но надо идти. Сам ведь взялся за гуж…
В паре километров от этого поворота тигр задавил двух подсвинков, спавших в общем гайне. Одного он умертвил тут же, на лежке, а другой успел отбежать… Совсем недалеко. Обоих Пантелеймон стащил в ключ и жил здесь почти неделю. Колонкам и воронам достались головы, кости ног и желудки с кишками. Логово тигр устроил на этот раз под навесом скалы, на ворохе сухих листьев. Походив вокруг, разгребая снег, я нашел две большие тигриные «уборные», в одной из которых кроме кабаньей шерсти была и изюбриная. Стало быть, от того недоеденного изюбра до этих кабанов, расстояние более чем в двадцать километров, зверь прошел единым махом.
В полдень снег повалил сильнее, и за его сплошной пеленой ничего не было видно уже в пятнадцати метрах. Опасаясь, что такой густой снегопад перейдет в буран, как это в Приморье случается довольно часто, я решил идти прямо в зимовье. К счастью, от задавленных подсвинков тигр пошел на север. Прикинув его путь по карте, можно было предсказать возвращение Пантелеймона через пять километров на «исходные позиции», откуда я начал поход по его следам. Так оно и вышло.
Только эти километры трудно достались мне. Поскользнувшись на каменистом склоне, я больно ушиб ногу и растянул связки. К зимовью вышел в непроглядной тьме, под порывистое завывание метельного ветра, шум тайги и тупую неуемную боль уставшего сердца, едва волоча онемевшие ноги по снегу, которого навалило уже по колено.
Потом я еще несколько раз видел следы Пантелеймона и каждый раз проходил по ним один-два километра. В начале февраля на отпечатках лап этого тигра появились пятна крови, а в его поведении заметилось что-то новое. Случалось, он покидал свой участок на три-четыре дня, потом исчез на две недели. И только в самом конце марта Андрей Ефремович раскрыл тайну Пантелеймона: рядом с его следами в самой глухомани верховьев Васильковки он заметил более мелкие и продолговатые отпечатки лап тигрицы…
Наступила весна, а с нею и мои новые заботы. Много их у охотоведа, работающего в лесу. Ходишь, считаешь, записываешь. С раннего утра до вечера, а иной раз и часть ночи прихватишь. Все внимание поглощали четвероногие обитатели тайги. Всякие: от тигра и медведя до бурундука и полевки.
И все же о Пантелеймоне я вспоминал, и не раз. Так хотелось увидеть этого царственного зверя!