Встречи и знакомства - Страница 1

Составление, предисловие, подготовка текста С. В. Букчина

Комментарии С. В. Букчина и А. И. Рейтблата

Серия выходит под редакцией А. И. Рейтблата

© С. В. Букчин. Составление, предисловие, комментарии 2017

© А. И. Рейтблат. Комментарии, 2017

© OOO «Новое литературное обозрение». 2017

В один из дней 1906 года[1] в кабинете редактора петербургского журнала «Исторический вестник» Сергея Николаевича Шубинского появилась высокая, грузная пожилая дама. Она заметно нервничала и, в то время как редактор с интересом перебирал листы принесенной ею рукописи, исписанные выразительным красивым почерком, настоятельно просила о выдаче аванса, ссылаясь на свое крайне бедственное положение и болезнь дочери. Когда растроганная положительным ответом посетительница ушла, бывший свидетелем этой сцены молодой историк и помощник Шубинского по журналу Б. Б. Глинский услышал от редактора:

«– Знаете, кто это?

– Как же я могу знать, когда вы нас не познакомили?

– Разве? А я думал, что вы знакомы. Это – знаменитая Соколова, мать Дорошевича.

Я с некоторым недоумением пожал плечами, обнаруживая свое неведение относительно Соколовой.

– Вот вы, нынешние, никого из стариков не знаете. Ведь это гремевшее когда-то в Москве “Синее Домино”.

– Так бы вы с самого начала и сказали. Кто же про нее не слышал?

– Ведь вот каковы превратности судьбы: когда-то тысячи зарабатывала, на рысаках разъезжала, а теперь старость наступила и приходится чуть не Христом Богом вымаливать гроши и авансы»[2].

Этим эпизодом Глинский начинает свой некролог Соколовой. Публикация эта – первый и долгие десятилетия остававшийся единственным очерк жизни журналистки и писательницы Александры Ивановны (Урвановны) Соколовой, в свое время действительно завоевавшей широкую популярность в читательской среде театральными фельетонами, очерками, романами на самые разнообразные темы, в том числе уголовными и историческими. Но, пожалуй, самым интересным романом могло бы стать описание ее жизни. На протяжении долгого жизненного пути у нее было множество интереснейших встреч и знакомств – почти вся русская литература и журналистика второй половины XIX века в лицах, начиная с Бенедиктова, Гоголя, Достоевского, Тютчева, Каткова, проходит в ее воспоминаниях. А еще великие музыканты, среди которых Чайковский, Серов, братья Рубинштейн, драматические актеры, певцы… Наконец, разнообразные типы из помещичьей, чиновно-бюрократической, журнально-газетной среды… Соколова успела немало рассказать об увиденном и услышанном в двух мемуарных циклах – «Из записок смолянки» и «Встречи и знакомства» – и в отдельных очерках мемуарного характера. И только об одном не рассказала – о сугубо личном, сыгравшем тем не менее очень важную роль в ее жизни. Тот же Глинский в упомянутом некрологе писал: «Ее жизнь, написанная во всех деталях и в правдивостях, могла бы, несомненно, составить содержание большого бытового романа из хроники двух русских столиц 70 – 80-х годов. Многие страницы из своих многочисленных встреч и знакомств она поведала читателям “Исторического вестника”, но эти страницы были только внешнею стороною ее шумной, разнообразной и полной всяческих событий и непрестанного труда жизни. Многое интимное и очень характерное для обрисования ее духовного образа не подлежит сейчас оглашению, и, хотя мертвые сраму не имут, я не стану ворошить мертвых костей и извлекать из могильной ямы то сенсационное, что могло бы привлечь к себе внимание праздной толпы»[3].

Так получилось, что «интимное и характерное», не подлежавшее оглашению почти век назад, осталось, по сути, нераскрытым, что составляет немалые трудности для обращающихся к биографии как А. И. Соколовой, так и ее сына, знаменитого журналиста («короля фельетонистов») Власа Дорошевича[4]. «Неразглашение» личного, автобиографического было, скажем так, мемуарным принципом Соколовой. Впрочем, она это декларировала: «Я не мемуары пишу. Личные мои записки ни для кого никакого интереса представить не могут. Я просто вспоминаю отрывочные эпизоды моих “встреч и знакомств” с лицами более или менее известными и интересными…»

Однако то, что она сочла необходимым особо подчеркнуть «неинтересность» и, соответственно, несущественность ее «личных записок», заставляет думать не столько о скромности мемуаристки, сколько о том, что были в ее биографии эпизоды, которых она не хотела касаться. И это, как будет показано далее, небеспочвенное предположение. Тем не менее у Соколовой «личное», несмотря на ее заявления, проглядывает то непосредственно в текстах, то между строк. Эти «проглядывания» вкупе с тем, что на сегодняшний день известно, документально установлено о жизни писательницы, позволяют рассуждать о причинах ряда «неясностей» в ее биографии и одновременно достаточно последовательно выстраивать ее.

Александра Соколова родилась в семье, принадлежавшей к одному из дворянских родов Денисьевых, у истоков которых генеалогия числит черниговского воеводу Ивана Шаина, переселившегося в Рязань в конце XIV в. Считается, что от имени его правнука боярина Дениса Юрьевича пошли Денисьевы. И хотя, как утверждает та же генеалогия, род этот пресекся в начале XVIII в., есть основания предполагать, что сохранились какие-то его ветви. Были и другие роды Денисьевых, восходящие к концу XVII в. и внесенные в VI часть родословных книг Курской и Ярославской губерний[5].

Ко времени поступления Соколовой в Смольный институт (как указывает она сама, это произошло в 1843 г., когда ей было восемь лет[6]) ее дед и отец считались, по ее же свидетельству, чуть ли «не однодворцами». Но то, что род Денисьевых был записан «в 6-ю или так называемую “бархатную книгу”», наряду с тем обстоятельством, что отец был полковником, имело решающее значение для того, чтобы она оказалась «в числе воспитанниц аристократического института».

Следуя избранному принципу «ничего личного», Соколова не рассказывает в воспоминаниях о своей семье. Вместе с тем, при обрисовке социального положения воспитанниц того же Смольного института, ей трудно было обойтись без некоторых деталей, касавшихся ее положения в этом заведении и потому так или иначе имевших отношение к ее происхождению и родне. Они легко угадываются за достаточно прозрачными намеками. В мемуаре «Из воспоминаний смолянки» говорится о «неуклюжей и полудикой девочке, словно волшебством занесенной из глухого захолустья» в мир «маленьких петербургских аристократок», их «братьев-кавалергардов и сестер-фрейлин».

И так вышло, что «глухое захолустье» и невысокий социальный статус отца не помешали ей занять в Смольном институте «первенствующее место в силу той серьезной подготовки, которая заботливо была дана» дома. Она даже называет эту подготовку «исключительной научной», имея в виду, конечно же, определенный уровень знаний, которыми обладала по сравнению со многими сверстницами. И в целом она характеризует себя накануне вступления в Смольный как «воспитанную в строгих приличиях дворянского дома того времени».

Отец Александры Соколовой Урван Дмитриевич Денисьев (1797 – 1847), племянник министра народного просвещения, писателя и адмирала А. С. Шишкова, был храбрым кавалерийским офицером, участвовал в сражениях с наполеоновскими войсками в 1812 – 1814 гг., в подавлении Польского восстания 1830 г. В 1845 г. он вышел в отставку в чине полковника и спустя два года умер на скромном посту городничего уездного города Тихвин Новгородской губернии, не оставив после себя никакого наследства, кроме личных вещей. К тому времени он уже не первый год жил отдельно от жены Анны Андреевны Денисьевой (урожденной Шумиловой). О матери Соколовой почти ничего неизвестно. Рассказывая в одном из мемуарных очерков о своей поездке в 1850-х гг. в Нижегородскую губернию, где у нее «оставался клочок земли», она вспомнила о «громадном состоянии, прожитом» матерью, «принесшей за собой в приданое 4000 душ крестьян в имениях, при которых были и фабрики и заводы». Все было «прожито» и, конечно же, не матерью, а отцом, поскольку Урван Денисьев был человеком темпераментным, склонным к авантюрным поступкам. Его единственная дочь, не касаясь деталей утраты большого наследства, не без печальной гордости замечает, что «так спускать свои состояния и так проживаться, как делали баре тех времен, в настоящее время уже не умеют», поскольку нет ни соответствующего «кругозора», ни «размаха».