Встречи и прощания - Страница 11

— Черт бы тебя побрал, Эмбер! — сорвалось с его губ в тот момент, когда он укладывал ее на пол.

Одним быстрым движением Лукас сорвал с Эмбер легинсы вместе с трусиками. Обычно они занимались любовью часами, затягивая доводящие до умопомрачения ласки. Но только не в этот раз. Их соитие было столь же стремительным и резким, как срывающиеся с его губ греческие проклятия. Эмбер даже вскрикнула от боли — так грубо он овладел ею. Ненависть, а не любовь, побуждала их искать близости, но он был рядом, и больше ее ничто не волновало.

Кульминация, пронзившая все существо, отключив мозг Эмбер, погрузила ее в мир наслаждения. В экстазе она продолжала содрогаться и после того, как, Лукас без сил опустился на нее; его учащенное дыхание райской музыкой отзывалось в ее ушах.

Повернувшись к нему, Эмбер вглядывалась в его глаза, но они были закрыты.

— Лукас, — прошептала она, нежно поглаживая его щеку. Медленно он открыл глаза, и от ненависти, которую Эмбер в них увидела, у нее все похолодело внутри. Отстранившись, Лукас вскочил на ноги с такой поспешностью, словно ему не терпелось как можно скорее отделаться от нее.

— Я был прав: ты слишком сексуальна, чтобы вести тебя к алтарю, — цинично рассмеялся он.

Лукас знал, что ведет себя жестоко, но это оставалось последним средством защиты, к которому он мог прибегнуть. Его воля была парализована, он полностью потерял контроль над собой. Обручившись, Лукас искренне верил, что сохранит верность будущей жене. И вот теперь… Черт! Не успел отшуметь праздник по поводу его помолвки с Кристиной, а он уже ей изменил!

— Святой и грешный Лукас Карадинес! — Язвительная реплика Эмбер еще больше взвинтила его.

В этот момент она была потрясающе красива. Но отступать поздно. Прежде всего он грек и помолвлен с греческой девушкой. Его отец в восторге от предстоящей свадьбы; отец Кристины от радости не знает, каким богам молиться. Он не нарушит данного слова, просто период воздержания слишком затянулся…

— Ну что ж, ты верен себе: обрываешь старые связи, прежде чем вступить в новые, — зло подытожила Эмбер, усаживаясь на полу и пытаясь натянуть на обнаженную грудь порванную рубашку.

— Ради бога, Эмбер, оденься! — Мрачно наблюдая за ее тщетными попытками прикрыться, Лукас боялся, что не сможет сдержаться и набросится на нее снова. — Ты должна ненавидеть меня, потому что я сам себе противен.

Эмбер зажмурилась, чтобы удержать навернувшиеся на глаза слезы. Откинув назад волосы, она поднялась и быстро оделась.

— Чего ты еще ждешь? — Его презрительный взгляд выводил ее из себя, но она скорее дала бы отрубить правую руку, чем выдать свою боль. — Что высокоморальный джентльмен до сих пор здесь делает? Шоу закончено, продолжения ждать не советую. Проваливай к своей Кристине, а я желаю тебе счастья. Хотя у меня и есть некоторые сомнения относительно того, что ты найдешь в ней послушную маленькую женушку, о которой мечтал. Между прочим, она знает, что у тебя есть любовница, и, представь себе, ей это абсолютно безразлично. Странно, не правда ли?

— Ты, маленькая лживая сучка, никогда больше не смей говорить в таком тоне о моей невесте! — Лукас с трудом сдержался, чтобы не ударить Эмбер. Этих слов он не простит ей никогда. И больше пальцем к ней не прикоснется, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

— Уходи. — Пройдя к двери, она широко ее распахнула и ждала, когда Лукас покинет квартиру.

— Не так быстро, Эмбер. Ты еще должна пообещать, что не выйдешь за Спиро.

— Ладно.

— Я не шучу. Если ты передумаешь и решишь принять его предложение, никто гроша ломаного не даст за твою жизнь. И не думай, что сможешь найти утешение в работе, потому что я лично позабочусь, чтобы тебя не взяли ни в одну брокерскую контору Лондона. Я разрушу карьеру, которой ты так дорожишь, и, поверь мне, сделаю это без малейшего колебания.

Это была не пустая угроза, Эмбер не сомневалась, что Лукас способен несколькими фразами лишить ее того, к чему она упорно стремилась на протяжении нескольких лет.

— Прибереги свои угрозы для кого-нибудь другого. У меня нет ни малейшего желания выходить замуж за Спиро.

Он стоял в дверном проеме, высокий и стройный, с крупным, словно вырезанным из камня лицом. Но это красивое лицо было не просто безразличным, оно было жестоким. Однажды Спиро назвал Лукаса акулой, но только теперь Эмбер поняла, как много горькой правды заключалось в его словах. Лукас думал, что любит Кристину, но при этом не испытывал к ней того острого всепоглощающего чувства, которое Эмбер понимала под любовью. Он просто неспособен на сильные эмоции. Он задумал влюбиться и влюбился с той же холодной решимостью, с которой занимался бизнесом. Ни в одном его поступке не было и капли простой человеческой теплоты — одно лишь неудержимое стремление преуспеть.

— Если бы ты удосужился хоть немного узнать собственного племянника, то понял бы, что он всего лишь дразнил тебя, говоря о нашей помолвке. А теперь уходи.

«А если бы ты позволил кому-нибудь отогреть твое холодное сердце, то из тебя еще мог бы получиться неплохой человек», — про себя добавила Эмбер, закрывая за Лукасом дверь.

Три недели спустя в утренней газете она имела удовольствие лицезреть фото счастливой четы Карадинес, сделанное сразу после венчания. К фотографии прилагались соответствующие комментарии, суть которых сводилась к тому, что все высшее афинское общество с восторгом отпраздновало соединение наследников двух богатейших греческих семейств, следствием которого стало возникновение на рынке туристических услуг крупнейшей за всю его историю корпорации.

К этому времени Эмбер уже переехала в пригород, купила новенький «форд», на котором ездила на работу и за покупками, и изо всех сил старалась забыть Лукаса. Днем ей в этом помогала работа, но ночами воспоминания об их любви доводили ее до слез. И только неожиданное появление в ее жизни отца спасло Эмбер от нервного срыва. Это была именно та новость, которую она хотела преподнести Лукасу в качестве сюрприза. Все выяснилось на ланче с сэром Дэвидом Джексоном.

Спустя две недели после того, как Лукас бросил ее, Эмбер снова встретилась с мистером Джексоном в ресторане «Ковент-Гарден». К ее великому изумлению, он пришел в сопровождении своей жены Милдред. Возникшая поначалу неловкость рассеялась после заверений Милдред в том, что она не держит зла ни на мужа, ни на мать Эмбер. Во время их романа сама миссис Дженсон состояла в романтической связи с одним известным художником, ради которого оставила мужа и двоих детей. Спасаясь от одиночества, сэр Дэвид нашел утешение в объятиях секретарши. Рождение Эмбер произошло уже после того, как супруги воссоединились.

Вскоре сэр Дэвид открыто признал Эмбер своей дочерью, а она познакомилась со сводным братом и сестрой и отказалась занять должность в банке отца. Ее старший сводный брат Марк не возражал против того, чтобы она стала членом семьи Дженсон, однако, являясь главным наследником семейного дела, без восторга отнесся к перспективе работать вместе со своей новоявленной сестрой. Тем более что сэр Дэвид неустанно восхищался деловыми качествами Эмбер, при любом удобном случае напоминая, что она унаследовала их от него.

Пять лет спустя…

Понедельник, как известно, день тяжелый, и у Эмбер были все основания убедиться в этом на личном опыте. Она только накануне вернулась из Тосканы, где провела две чудесные недели на вилле отца, наслаждаясь ярким солнцем, теплым морем и свежими фруктами. Лондон встретил ее серым, пасмурным небом и беспрестанно моросящим дождем. Да еще индексы большинства газовых компаний на рынке упали на целых три пункта. А в довершение всего и это…

Эмбер теребила в руках большой конверт, обнаруженный утром на рабочем столе. Письмо пришло из известной юридической конторы Нью-Йорка, адвокатов которой Спиро Карадинес незадолго до смерти назначил своими душеприказчиками. Судя по дате, оно было отправлено одиннадцать дней назад, то есть на следующее после смерти Спиро утро, и извещало Эмбер о том, где и когда состоятся похороны. К письму был приложен официальный бланк, уведомлявший, что мисс Джексон ради собственной выгоды следует знать… Выгоды. Эмбер даже не стала читать дальше: все, что имело отношение к Спиро, рано или поздно превращалось в проблему. И вряд ли его смерть смогла что-то изменить…