Встречи господина де Брео - Страница 5

— Мое имя — Арман, сударь, и зовусь я господином де Брео.

— Ну так, господин де Брео, меня зовут господин Ле Варлон де Вериньи, я стряпчий при Большом Совете и бедный грешник.

И г-н Ле Варлон де Вериньи открыл черепаховую табакерку, взял щепотку табаку и, положив ее в широкую ноздрю, весело хлопнул по плечу г-на де Брео, словно беря его в свое владение с понимающим видом человека, взявшегося за дело.

Они обогнули замок и дошли до конюшен, перед которыми было выстроено в ряд множество карет. Карета г-на Ле Варлона де Вериньи, внутри обитая шелком огненного цвета, была запряжена лошадьми в яблоках. Перед тем как сесть в нее, г-н де Брео, извинившись, сказал, что ему нужно зайти в свою комнату отдать кое-какие распоряжения слуге.

Он вошел в замок. Там все спали. Г-н де Брео прошел через обширный зал, где было еще не убрано со стола. Фрукты, рассыпавшиеся из корзин, лежали рядом с недопитыми стаканами. Пчелы, залетевшие через открытые окна, ползали и жужжали. Уткнувшись носом в тарелку, г-н де Преньелэ храпел на стуле. Это был жирный, хромой человечек небольшого роста. Г-н де Брео посмотрел на него с любопытством. Он руководил осадами и переходами, а теперь в его ведении был распорядок трапез и балетов. Вместо полета бомб он наблюдал теперь в небе фейерверки г-на Конджери, миланца. Г-н де Брео оставил г-на де Преньелэ храпеть сколько ему угодно и поднялся по лестнице.

Идя по коридору, он смотрел на карточки у закрытых дверей с именами гостей, занимавших отведенные г-ном де Преньелэ для них комнаты. Так он прошел и мимо запертого помещения г-жи де Блион. Прекрасная нимфа, вероятно, вкушала покой после грациозной усталости от танцев. Г-н де Брео тихонько вздохнул при этой мысли. Он не останавливаясь проследовал мимо дверей г-на маршала де Серпьера, но с удивлением заметил, что вход в жилище г-жи де Тронкуа открыт настежь и на квадратном матраце спит мертвым сном г-н де Тронкуа, не снявший даже нарядного костюма рогатого сильвана. Идя дальше, он встретился со скользившей вдоль стены дамой, в которой он узнал г-жу де Тронкуа. Ей самой, казалось, было неприятно, что ее застали на заре бродящей по закоулкам, по которым г-н де Брео продолжал свой путь. Он дошел до дверей г-на Флоро де Беркайэ и тихонько поднял щеколду.

Комната была залита солнцем, и поперек кровати спал г-н де Беркайэ, совсем голый и весь золотистый от света, оттенявшего его рыжие волосы на теле. В комнате стоял запах стойла и козла. Что касается до служанки, она, наверное, уже улизнула. Г-н де Брео нашел свой плащ, отдал распоряжение лакею и снова спустился к г-ну Ле Варлону де Вериньи, ожидавшему его у кареты.

Он уже сел в нее и пригласил г-на де Брео занять место около него.

— Пожалуйте, сударь, и поедемте. По дороге я знаю одного священника; воспользуюсь им, чтобы получить отпущение грехов, и закажу несколько обеден за успешное ваше обращение. Я ведь твердо надеюсь привести вас туда, сударь, куда все равно придется прийти, как бы остроумны вы ни были и каким бы вольнодумцем сами себя ни считали.

И г-н Ле Варлон де Вериньи фамильярно похлопал своего нового друга по плечу.

Кучер тронул кнутом по крупам в яблоках своих лошадей. Карета качнулась и выехала за золоченую решетку, служившую воротами Вердюрону. Г-н Ле Варлон де Вериньи вытянул ноги, поправил парик и, взяв сливу из корзинки, которую он поставил перед собой на скамейку, чтобы освежаться во время дороги, положил ее целиком в рот. Сочная слюна показалась у него на губах. Потом он поднял руку, чтобы привлечь внимание.

Г-н де Брео в свою очередь выбрал сливу в корзинке. Он осторожно держал ее двумя пальцами. Казалось, она была из нагретого агата. Он вонзил в нее ноготь…

— Бог, сударь… — произнес г-н Ле Варлон де Вериньи и через опущенное стекло дверцы выплюнул косточку, которая на солнце казалась совсем золотой.

Если с г-ном Ле Варлоном де Вериньи г-н де Брео встретился при обстоятельствах довольно исключительных, условия, при которых несколько месяцев тому назад он завязал знакомство с г-ном Флоро де Беркайэ, тоже представляли некоторые особенности.

Ежегодно при наступлении весны г-н Флоро де Беркайэ впадал в дурное расположение духа, которое живо обращалось бы в черную меланхолию, если бы он не прибегал к лекарству, которое он не опускал случая применять, как только чувствовал в нем потребность. Итак, в одно прекрасное утро г-н Флоро де Беркайэ задул свечу, надел шляпу, положил ключ под сенник и вышел на улицу. Как только он вышел, он начал шумно вдыхать воздух, громко ступать по мостовой и, совсем развеселившись, поднял свою козлиную морду, чтобы посмотреть снизу на узкое и высокое окно чердака, где он в течение стольких ночей — на плечах рубище, под ногами солома — мучился за маленьким некрашеным столом, закапанным чернилами, прибирая точные рифмы, приятно звучащие, или составляя выдумки, могущие быть занятными для зрителя. И те и другие в смысле награды доставили ему как похвалы, лестные для его тщеславного сердца, так и кое-какие кошельки, наполненные золотыми, что позволяло ему поддерживать свой гений.

Талант свой он применял то к оде, то к сонету, к мадригалу, эпиграмме и балету. Однако ему было несколько затруднительно приспособляться к господствующему вкусу, требующему, чтобы все было одинаково очищено, представляло новые и возвышенные мысли, куда не входило бы ничего избитого и вульгарного. Г-н де Беркайэ часто говаривал, что ремесло это не легко и что заниматься им следовало бы со всеми удобствами, сидя на хороших пуховых подушках, а не торчать на соломенном стуле, который только протирает штаны да колет и царапает ягодицы.

Бедность представлялась ему довольно плохим условием, чтобы производить превосходные вещи, которых ожидают от поэтов, и нетопленое логовище казалось ему неподходящим местом, чтобы собирать туда богов и богинь и приглашать мифологических героев за тем, чтобы из их приключений извлечь картины для танцев или аллегорических изображений. Кроме того, эти знаменитые личности долго ломаются, раньше чем согласятся навестить кого-нибудь, у кого для их приема есть только край сенника и в чьей берлоге вместо лавров, вокруг чела они найдут только вязаный колпак, надвинутый от холода на уши и затылок.

Если бы еще г-н Флоро де Беркайэ мог письменно изложить то, что обычно приходило ему в голову, это помогло бы делу. У него был известный вкус к смешной пародии, и он мог бы отличиться в этом роде искусства, но по несчастной случайности, которую он немало оплакивал, мода на такие произведения прошла, а прежде не знала границ. Грубые шутки, которыми прежде развлекалось лучшее общество, теперь не были занятны для самого заурядного. Требовалось благородство, пышность и галантность. Больше не выносили веселых грубостей, от здоровой откровенности которых до колик смеялись добрые люди и в которых находило удовольствие даже изысканное общество. Теперь эта грязь и шутовство занимали только челядь. И г-н Флоро де Беркайэ очень жалел о последствиях этой утонченности, потому что чувствовал в себе что-то шутливое и насмешливое, что приходилось ему, в силу того, что он называл бедствием своего времени, хранить для себя. Для пропитания он принужден был пользоваться талантом, ему не свойственным. Тем не менее, он старался бодро переносить эти затруднения и придавать своим произведениям учтивость и возможную пристойность, чтобы снискать одобрение знатоков.

Маркиза де Преньелэ, покровительствовавшая г-ну Флоро де Беркайэ, была непреклонна на этот счет. Низкое или тривиальное слово жестоко ее оскорбляло, так что г-н де Беркайэ тщательно воздерживался от них в ее присутствии. Ему достаточных трудов стоило заставить ее переносить уже его наружность, в которой не было ничего возвышенного, и козлиный запах. Чтобы найти в последнем сходство с баснословными фавнами и сильванами, фигурирующими в его балетах, понадобилась вся мифология его стихов. К счастью, маркиз де Преньелэ был покладистее своей жены, принадлежа к тому времени, когда людей веселило то, что теперь навлекало на себя порицание и о чем он сохранил воспоминания молодости. Иногда г-н Флоро де Беркайэ на ухо в уголках говорил ему такие шуточки, за которое его тотчас же выставили бы из кабинета, где госпожа де Преньедэ возглавляла кружок светлых умов и порядочных людей.