Всемирный следопыт, 1928 № 12 - Страница 2
От борта «Читта-ди-Милано» отделяется нарядный катерок и идет нам навстречу. Круг за кругом описывает он около нас, пока на мостике «Красина» не появляется длинная фигура Вильери. Тогда с катерка раздается радостный крик: «Вильери!» Официальная торжественность подготовлявшейся встречи нарушена, и дальше все идет уже вне рамок этикета.
Вскоре катерок принял у нас и перевез на «Читта-ди-Милано» всех итальянцев. Вместе с Мариано уехал и наш доктор Средневский, которого итальянцы настоятельно просили сделать Мариано ампутацию ноги.
В этот день у нас на борту побывали итальянские и шведские летчики из группы Маддалена и Торнберга — тех самых, о которых в эти дни говорила пресса всего мира.
Однако меня мало интересуют официальные встречи; при первой же возможности я удрал на берег. Для этого мне пришлось воспользоваться катером инженера Кисса, заведующего сооружениями на копях Нью-Олесунда. Киссу так понравился наш спирт, что, угостившись из моей фляжки, он не покидал уже меня в течение всего дня. Гулко шлепая большими красными резиновыми сапогами, он водил меня по Ныо-Олесунду. Впрочем, это слишком сильно сказано «водил», вернее будет сказать, «провел», так как для обозрения города нужно не более десяти минут. Весь он состоит из двадцати небольших деревянных домиков.
У края поселения, на берегу небольшого заливчика, с которого в 1925 году стартовал на своих самолетах Амундсен и где в память этого воздвигнут теперь небольшой каменный монумент, стоят два-три домика, отличающиеся от остальных некоторой нарядностью. Здесь живут директора и инженеры копей.
Что касается построек самого поселка, то по внешнему виду они отнюдь не производят впечатления домов, приспособленных к северному климату. Дома сооружаются здесь из очень тонкого леса, зачастую даже из досок, обшитых толем. Над крышей каждого домика возвышается труба чугунной печки. Иногда от крыши идут стальные тросы к кольям, вбитым в землю (для предохранения крыш от срывания ветром). В центре города, посреди так называемой «площади», где, лениво позевывая, лежит большой мохнатый пес, потомок знаменитой своры, завезенной сюда Скоттом, расположены почта, лавка и клуб углекопов. Лавка является в Нью-Олесунде единственным местом, где можно что-нибудь приобрести. Содержит ее угольная компания. Впрочем, угольной компании принадлежит здесь не только лавка, но и все, что можно видеть вокруг, начиная с построек и кончая единственной лошадью, понуро развозящей воду по домам.
Почти посредине города по эстакаде проходит примитивный водопровод, действующий только летом. Нужда в воде зимой вызывает необходимость в устройстве снеготаялок. Несмотря на то, что Кингсбей является самым северным в мире пунктом, где добывается уголь, вопрос с водоснабжением обстоит здесь значительно хуже, чем во всех остальных угольных центрах Шпицбергена. Летом здесь таяние снега происходит гораздо интенсивнее, чем в более южном Айсфиорде или в Бел-Зунде; поэтому за снегом при первых морозах приходится ездить в гфы.
На половине пути от города к копям, расположенным приблизительно на расстоянии километра, Кисс вдруг вспомнил, что в кармане у него до сих пор лежит подаренная мною бутылка спирта. Он с конспиративным видом поднес палец к губам, огляделся кругом, удовлетворенно похлопал себя по карману и стремительно пошел обратно. На Шпицбергене— абсолютно «сухой» закон. Спиртное имеется лишь в домах администрации. На улице, не говоря уже о помещениях, где живут рабочие, спиртного быть не должно.
Мне пришлось сопровождать Кисса к нему домой для того, чтобы спрятать заветную бутылку спирта. К сожалению, он не удержался от того, чтобы еще раз не отдать должное высокому качеству русского спирта… На копи мы в этот день не попали, и пришлось закончить осмотр Нью-Олесунда в столовой администрации.
В небольшом зале со стенами, сверкающими не то от свежей покраски, не то от неустанного мытья, собираются человек тридцать служащих угольной компании. За столами, сплошь уставленными различными консервами, сырами, колбасами и ветчиной, идет оживленная беседа. За отсутствием спирта душистое какао и кофе достаточно хорошо развязывают языки.
Кисс уверяет, что, прослужив здесь четыре года, он за все время не истратил ни копейки. До сих пор валяются у него в столе две кроны, которые он выиграл в прошлом году в домино у капитана какого-то угольщика. И это естественно: ни служащим, ни рабочим угольная компания ничего не выплачивает на Шпицбергене в течение всей их службы. Полное содержание рабочих — за счет угольной компании. Одежду, кое-какие лакомства и мелочи можно забирать на книжку в лавке компании, торгующей по заготовительным ценам. Благодаря тому, что на Шпицбергене существует порто-франко[2]), товары в лавке значительно дешевле, чем в Норвегии.
Весь заработок выдается рабочим при уходе со службы (притом не раньше прибытия в первый норвежский порт), а заработки здесь не так малы. Поденные рабочие на поверхности получают по десять крон в сутки, под землей же вырабатывают от 15 до 30 крон. За удержанием стоимости содержания рабочих, составляющей примерно 5 крон в сутки, все остальное кладется на книжку рабочего.
Большинство рабочих — норвежцы. Все без исключения не только грамотны, но и образованы, так как окончили семиклассную школу. Свободное праздничное время они проводят главным образом за чтением в читальне при клубе. Тишина и порядок строго соблюдаются в общежитиях, где, несмотря на грязную работу углекопов, поддерживается безукоризненная чистота.
Я с интересом слушал рассказ инженера об условиях работы углекопов на Шпицбергене, когда широко распахнулась дверь столовой и на пороге появилась коренастая фигура с красным, как кирпич, лицом. Это был мой старый знакомый — Хельмар Нойс. Словно смутившись всеобщим вниманием, он неловко сел за стол и занялся ужином. Это был его последний ужин на Шпицбергене. На следующий день он должен был с угольщиком уйти в Норвегию. Тогда он еще не знал, что в Тромсе на набережной его встретит вместо сына… полицейский, для того, чтобы отвести в тюрьму. Правосудие вспомнило старые счеты со «шкипером» Нойсом…
На следующий день у нас на «Красине» перебывало почти все население Нью-Олесунда — 250 мужчин и 20 женщин; большинство приезжало по 2–3 раза.
22-го мы выгрузили самолет Чухновского на воду при помощи «Читта-ди-Милано», который немедленно посде этого покинул Кингсбей. Вслед за ним ушла и «Браганца». Эта лихая норвежская промысловая шхуна, на гротмачте которой развевается теперь итальянский флаг, смело лезет в битые льды, заполнившие всю бухту.
На глазах у нас из зеркально чистой поверхность бухты превратилась в сплошное скопление пловучих льдов; огромные льдины то-и-дело отрывались от двух глетчеров, спускавшихся с гор.
Весь день 23-го ушел на выгрузку имущества для летной группы, остающейся с Чухновским в Кингсбее. На берегу маленького заливчика, где укрылись две больших итальянских летающих лодки, выросла палатка Чухновского. В этой палатке его группе предстоит прожить до возвращений «Красина» на Шпицберген из Норвегии. Не скажу, чтобы жизнь в палатке даже в июле, при здешнем климате (термометр иной раз опускается ниже нуля), была особенно заманчивой.
24-го, когда мы выгрузили имущество Чухновского и собирались поднимать якорь, с моря накатилась волна густого тумана. Мы оказались запертыми в бухте. Туман полз вдоль полосатых шпицбергенских гор. Эллинг Нобиле, береговые эстакады, пришвартованные к ним угольщики— все исчезло из глаз. Дальше собственного флагштока не было ничего видно.