Всем по барабану! - Страница 1

© Т. И. Луганцева, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Алексей Александрович Ерохин был человеком знаменитым. Такими же людьми с большой буквы были его отец, дед и прадед. То есть у них это было фамильное. Всю свою жизнь они, начиная еще с девятнадцатого века, посвящали науке, а именно математике. А их преданные супруги посвящали свою жизнь мужьям, занимая почетные вторые роли. Детей в сем научном роду никто не спрашивал, в какой профессии они видят себя в дальнейшем, чем хотят заниматься. В семье поклонялись только Ее Величеству Математике, и служить полагалось только математическим наукам. Например, Алексей Александрович не только являлся известным ученым, но еще и руководил кафедрой прикладной математики в одном из самых престижных вузов столицы, готовил будущие научные кадры.

Жена профессора Ерохина Клавдия Васильевна, что называется, держала дом. Целый день она крутилась по хозяйству с полной самоотдачей. Каждый день она готовила разнообразные блюда, ублажая любимого мужа. Трехкомнатная квартира блистала чистотой, и помещение находилось в идеальном порядке. Антиквариат, коего имелось предостаточно, старательно протирался от пыли, столовое серебро чистилось, а хрустальная люстра, особая гордость хозяйки, разбиралась и аккуратно мылась раз в три месяца, чтобы и дальше блестеть и привлекать восторженные взгляды гостей. Люстра эта была куплена хозяином квартиры в стародавние времена во время туристической поездки в Чехословакию.

Младший сын Ерохиных Витольд часто вспоминал картинку из своего детства. Он заходит в просторную кухню-столовую, где на большом круглом столе, стоящем по центру, домработница, молодая и веселая дивчина Вероника, моет в огромном тазу разобранную люстру – хрусталик за хрусталиком, подвесочку за подвесочкой. Пенный раствор блестит радужными пузырями, которые периодически отрываются от общей массы и красиво улетают в пространство, в раскрытое окно. А некоторые лопаются, и их брызги щекочут нос. Хрустальные детальки лежат везде – на полу, на полках кухонных шкафов, на подоконниках. Некоторые из них уже вымыты, другие еще нет, но все они переливаются, словно сказочные медузы, выловленные из фантастического моря. Солнечные лучи многократно отражаются в хрустальных подвесках и скачут солнечными зайчиками по стенам и потолку кухни, создавая ощущение еще большей нереальности происходящего. Столовая уже не была просто комнатой, где люди принимают пищу, превращалась в волшебную, радужную шкатулку. Витольд всегда появлялся в разгар захватывающего действия, садился на табуретку и мог наблюдать за ним часами.

Вероника улыбалась.

– Нравится?

– Очень!

– А вот твой брат никогда не восторгается. Наверное, ты очень тонко чувствуешь красоту.

– Это похоже на цирк, а я люблю цирк, – пояснял мальчик.

– Я тоже люблю цирк, – радовалась домработница.

Но жена академика прогоняла младшего сына тряпкой, прикрикивая:

– Хватит говорить всякую чушь! Слово «цирк» в нашем научном доме звучит как ругательство. Тебе, Витольд, пора бы уж заканчивать с созерцанием, самое время заняться математикой. А то я тебе устрою цирк! Бери пример со своего серьезного брата.

В семье Ерохиных росли два сына. Старший, Владислав, не доставлял родителям никаких проблем. Он был всегда собран и послушен, этакий отличник до мозга костей. Такой ребенок и должен расти в профессорской семье. Внешность у него тоже была соответствующая – худой, бледный, с длинными тонкими пальцами, нервным кончиком носа и в очках. Короче, «ботаник» по жизни, полностью ушедший в математику, как отец.

А вот Витольд, бывший на три года младше, вызывал у родителей серьезное беспокойство. Он с детства тянулся совершенно к другому. Его интересовали кино, театр, цирк, книги. Но самое страшное – Витольд был абсолютно равнодушен к математике. Ведь это просто катастрофа, что сын всемирно известного ученого не интересуется королевой наук! Как только ни пытались заставить его увлечься математикой и привить любовь к данному предмету… Родители не хотели понимать, что в результате настоящая катастрофа творилась именно в душе самого ребенка, для которого решение задач было сродни средневековым пыткам. Чтобы вытянуть Витольда на «отлично», с ним каждый день занимался репетитор, вдалбливая ему в голову всякие цифры и уравнения.

А мать все время кричала:

– Не смей позорить отца! Как ты можешь так легкомысленно относиться к делу его жизни?!

Витольду же было невдомек, чем он мог позорить отца, которого любил. О склонностях сына и о его способностях к языкам Клавдия Васильевна даже слышать не хотела, ведь установка в их семье была одна, причем не имевшая никакого отношения к литературе, истории, иностранным языкам.

Кроме того, по характеру Витольд был совсем не таким, как брат. Мальчик был упрям, дерзок, любил спорт, часто дрался, сбегал с уроков, за что попадал под «домашний арест». Да, да, его часто наказывали, но все это не приносило тех результатов, которых добивались родители.

Академик не занимался детьми, поскольку был слишком занят. Периодически, по праздникам, он просматривал дневники сыновей, и его взгляд задерживался на страницах младшего с длинными и животрепещущими замечаниями. После чего Алексей Александрович выразительно глядел на жену, которая под взором супруга как бы уменьшалась в размерах и бледнела, а затем молча уходил к себе в кабинет. Клавдия Васильевна понимала: муж свою работу выполнял, колеся по всему миру с лекциями и выступая на конференциях, и очень достойно содержал свою семью, а вот она, похоже, со своими обязанностями не справлялась. Все это легко читалось в глазах ученого и грозило тем, что женщина могла впасть в немилость у мужа и не видеть его аж несколько недель. (Кстати, спрашивать его по возвращении, где он был, было нельзя.) И Клавдия Васильевна с особым остервенением бралась за воспитание младшего сына. А тот не поддавался никакому воспитанию. И однажды чуть даже не произошла трагедия. Витольд был звездой школьного театрального кружка, но мать, зная, что это будет самым страшным наказанием для него, запретила ему ходить в кружок за тройку по математике. И мальчик выбросился из окна. К счастью, падение закончилось всего парой переломов и нетяжелым сотрясением мозга. От отца факт такого протеста отпрыска скрыли, боясь реакции ученого. Честно говоря, скрыли и от всех прочих, потому что за доведение ребенка до суицида родителя могли исключить из партии, а мальчика поставить на учет в психиатрический диспансер. Было объявлено, что мальчик покалечился случайно. Зато после этого мамаша уже не рисковала запрещать ему посещение театрального кружка.

В старших классах у Витольда появились подружки, просто обрывавшие телефон в квартире академика. Если брат Владислав, кроме цифр, не видел ничего, то Витольд очень даже интересовался женским полом. Да и девочки все поголовно влюблялись в него – он обладал каким-то особым магнетизмом. А внешние данные парню будто подарили боги с Олимпа. Ерохин-младший был высок, с потрясающим разворотом плеч, с густыми каштановыми, слегка волнистыми волосами и с красивым, словно выписанным рукой мастера-живописца, лицом – идеально правильные черты, потрясающая улыбка и глубокий, просто пронизывающий взгляд карих глаз. Кроме того, юноша обладал способностью расположить к себе любого собеседника. Одним словом, душа компании, заводила, да просто король школы.

Владислав первым окончил школу и сразу же пошел учиться на физический факультет, где его отец читал лекции. Заведомо было понятно, что ему светит аспирантура, защита кандидатской диссертации, затем докторской. А потом – жена, дети и работа, работа, работа…

Через три года тот же институт и та же кафедра ждали Витольда. Но он посмел снова нарушить традицию. И одновременно подал документы в два самых известных театральных училища. Родители этого не знали. А Витольд покорил обе приемные комиссии своим талантом – изумительно декламировал стихи, пластично двигался, прекрасно танцевал, играл на трех музыкальных инструментах и чудесно пел. К тому же был очень красив. Молодой человек с легкостью сдал экзамены в оба театральных училища, оставалось только выбрать. Его мечта осуществилась, и Витольд наконец рассказал родителям о своем успехе, светясь от счастья. Оба училища были престижны, и парень наивно думал, что папа с мамой порадуются за него.