Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Страница 5

Хозяин рассуждал о политиках:

— Мне они все, конечно, не нравятся. Но Раиси меня вообще пугает. Ты слышал, откуда он взялся? Бывший судья. Только этого нам не хватало.

— Проголосуешь за Раиси — я тебе голову оторву, — пошутил Араш.

Вскоре беседа начала затухать. Хозяин попросил жену принести сетар, музыкальный инструмент, похожий на лютню, заиграл и запел. Стало понятно, откуда Араш так хорошо его знает. После нескольких грустных, тягучих песен нам дали матрасы, мы расстелили их на ковре и уснули.

18 мая 2017 года

— Сначала надо заехать в магазин, купить продукты и халим, — сказал Араш утром, как только мы выехали к горному озеру.

— Что такое халим? — спросил я

— Да что-то вроде густого супа из пшеницы с мясом. Я знаю тут одно место, где продают хороший халим.

Сначала мы поехали в «супер» — так в Иране сокращенно называют супермаркет, — захватили какие-то продукты, соки и овощи. На прощанье Араш посоветовал продавцу: «Голосуй завтра за Рухани». Затем двинулись к магазину, где в пластиковых полулитровых и литровых банках, вроде маленьких ведер, продавался халим. Араш приобрел все нужное и этому продавцу тоже напомнил, что завтра выборы и надо голосовать за Рухани.

Все последующие полчаса, пока мы ехали, Араш вел машину с телефоном в руках, сделал, наверное, десять звонков друзьям, и всем говорил примерно одно: завтра выборы, не забудьте сходить, голосовать надо за Рухани.

Потом мы доехали до места — над озером возвышались горы, на вершинах которых все еще лежал снег, и они красиво отражались в воде. На всем берегу стояли всего две палатки, так что мы без труда нашли место поодаль от них. Отсюда Араш звонить никому уже не мог, связи не было. Поэтому мы занимались делами туристическими: общались, ставили палатку, разводили костер и ели халим.

19 мая 2017 года. День выборов

Рано утром Араш нас разбудил и очень серьезно сказал: «Пора на выборы». Быстро собрались и поехали. Вопреки моим ожиданиям, голосовать Араш отправился не в Исфахан, а в ближайший к озеру городок. Там он подъехал к местной школе, где проходило голосование — в Иране проголосовать можно на любом избирательном участке, главное, чтобы с собой были документы.

— У тебя с собой шенаснаме? — спросил он нашего третьего участника поездки, друга из Бендер-Аббаса. Шенаснаме в Иране — важный документ, аналог внутреннего паспорта.

— Да.

— Тогда пошли, — они отправились внутрь, а я как иностранец, права голоса не имеющий, ждал снаружи. Минут через пятнадцать они вернулись.

— Ну что, за кого голосовал?

— Рухани. И на муниципальных тоже за всех из команды реформистов, — ответил Араш.

Всего за неделю Араш, веселый музыкант и любитель пошлых анекдотов, прошел путь от ярого электорального нигилиста к участнику, да еще и агитатору. Так сработала атмосфера предвыборной гонки и постепенное осознание того, что твой голос действительно влияет на судьбу страны. Тогда на выборах решалось многое, и иранцы это чувствовали. Системный дуализм

Современная политология считает политическую систему Исламской республики Иран исключением из традиционных моделей, существующих в других странах[9]. Действительно, все происходящее выглядит по меньшей мере необычно. Неизбираемые политические институты сосуществуют с избираемыми, демократические — с теократическими. Причем весь этот антураж — не просто ширма: президенты сменяются на выборах, и это обычно приводит к заметным переменам в политике: как внутренней, так и внешней.

Такая сложносочиненная модель стала порождением «реформы имени Хаменеи — Рафсанджани» в 1989 году. До этого все 1980-е годы политическая система Ирана находилась на этапе становления после главного события, сформировавшего современный Иран, — Исламской революции 1979 года, когда пала власть последнего шаха Ирана Мохаммада-Резы Пехлеви, а вскоре после революции была сформирована теократическая Исламская республика. Конечно, и президента, и Меджлис (иранский парламент) избирали и до 1989-го, но вся институциональная конструкция тогда существовала скорее формально. Фактически в эти годы у только что образовавшейся Исламской республики были две основные задачи: разгромить внутренних врагов (прежде всего левые силы) и выжить в кровавой войне с Ираком, занявшей почти все 1980-е (1980–1988 годы). Система работала в режиме ручного управления, все ключевые вопросы решал лидер Исламской революции Рухолла Хомейни, первый рахбар Ирана.

Однако в 1989 году легендарный аятолла умер. На тот момент внутренние враги уже были побеждены и репрессированы, а война с Ираком только-только завершилась «боевой ничьей»: погибли по меньшей мере 500 тысяч человек, пострадали — до миллиона. Возникли вопросы. Куда теперь идти Исламской республике? Какой линии придерживаться во внутренней и внешней политике? Кто, наконец, будет ей управлять? Лидера, хотя бы близкого Хомейни по авторитету и статусу, в иранской элите не было.

Схватка бульдогов под ковром показала, что самыми влиятельными людьми на момент смерти Хомейни оказались двое: председатель Меджлиса Али Акбар Хашеми Рафсанджани и президент Али Хаменеи. В итоге они и поделили власть: Рафсанджани стал следующим президентом, а Хаменеи — верховным лидером (рахбаром). Не менее важно то, что эти двое еще и инициировали первую и пока единственную в истории Ирана конституционную реформу. В частности, в результате этой реформы был упразднен пост премьер-министра, а его полномочия фактически переданы президенту страны.

Рафсанджани и Хаменеи стали двумя глыбами иранской политики и непримиримыми соперниками, — при том что когда-то близко дружили. Оба начали участвовать в антишахском движении задолго до революции, оба какое-то время провели в тюрьмах. Друг друга они хорошо знали еще с 1950-х, более того, какое-то время даже снимали вместе дом в дореволюционном Тегеране — Рафсанджани, как выходец из более богатой семьи, платил за жилье чуть больше, хотя использовали всё поровну. Считается, что именно Рафсанджани привел Хаменеи в ближайшее окружение имама Хомейни, тем самым проложив ему путь к вершинам власти Исламской республики. В конце 1980-х ни у кого среди политической верхушки Ирана не было настолько близких личных отношений, как у этих двоих.

Однако стоило начаться серьезной политической борьбе, как дружба стремительно отошла на второй план. Президент Рафсанджани стал лидером реформистского движения, которое выступило за либерализацию экономической жизни и нормализацию отношений с миром, включая Запад. Дабы укрепить свои позиции, реформисты пытались заручиться поддержкой населения, заметная часть которого желала перемен. В противовес этому на противоположном полюсе политического спектра начал формироваться блок консерваторов, апеллировавших к «хардкорным» ценностям Исламской революции, включая антизападную риторику и строгое соблюдение религиозных норм. Эта часть политического спектра Ирана консолидировалась вокруг Хаменеи, хотя формально он пытался показать, что не поддерживает ни одну из сил. Верховный лидер до сих пор предпочитает не высказываться в пользу того или иного кандидата на президентских выборах. В то же время намеки в его речах, да и данные в иранских СМИ не оставляют сомнений, на чьей стороне Хаменеи во внутриполитической игре.

В политической борьбе у обоих движений были свои слабости и преимущества. Реформисты пользовались большей поддержкой населения. Их идеи либерализации системы и открытости миру явно нашли отклик у избирателей: и Меджлис, и президентский пост чаще оставались за ними. За 35 лет, с 1989 по 2024 год, политики из числа реформистов занимали президентское кресло 24 года. Но на стороне консерваторов всегда был серьезный перевес в теократических институтах власти: верховного лидера (рахбара) можно сместить только по состоянию здоровья — по сути, избирают его единожды и навсегда. При этом конституционные полномочия делают рахбара самым влиятельным человеком в Иране. Он напрямую назначает половину членов Совета стражей конституции, который может отклонить любой законопроект Меджлиса, и к тому же решает, кого можно допустить на парламентские и президентские выборы, а кого нет. Кроме того, с рахбаром должны быть согласованы кандидатуры трех ключевых министров: главы МИД, минобороны и министерства разведки, контролирующего спецслужбы. Наконец, ему напрямую подчиняется Корпус стражей исламской революции (КСИР), военное формирование численностью в 300–400 тысяч человек, которое входит в состав вооруженных сил страны и исполняет функции армии и спецслужб одновременно.