Всего лишь похороны (СИ) - Страница 3

— Плоскун, если верны мои предположения, иногда бывает переполнен энергией. В обычных условиях он растет, пока затраты на рост не компенсируют избыток энергии. Но на лежбище их может собраться столько, что расти становится некуда. Они ведь двухмерные, растут, растекаясь по плоскости. А тут вся плоскость занята. Если их индивидуальность схожа с индивидуальностью белковых систем, объединяться они не могут. Тогда — война. Вот мы сейчас и послушаем, как они себя на лежбище ведут.

Евгений воткнул в пульт две пары наушников и одну пару протянул мне. После короткой настройки я услышал хриплый заунывный голос, однообразно выводящий: рэу-рэу-рэу. Прислушавшись, я начал различать взвизги, шорохи и тонкое, серебряное треньканье. Сделав мне знак, чтобы я снял наушники, Евгений объяснил:

— Это "рэу" — признак бодрствования плоскуна, их основной звук. А звук колокольчика — схватка. Ее должно быть даже видно. Сейчас попробуем.

Он щелкал рычажком многоокулярника, пока не установил нужные параметры преобразования. Глянув на лежбище, я вначале увидел лишь снежную равнину. Но затем стало видно, как на насте местами вспыхивает и гаснет радуга. Кольцами, полукольцами, — а чаще дугами. Повернув прибор в сторону, я обнаружил, что радуги вспыхивали и за пределами лежбища. Только вокруг нашей палатки их не было. Зато прямо под нашими ногами снег выглядел не белым, а серым.

— Это погибшие плоскуны. Мы растоптали нескольких и остальные сердятся. Слышите, какой шорох в наушниках?

— Растоптали?

— Это я образно. Убили своим биополем. Плоскуны воспринимают нас без приборов, самой своей сущностью.

Я спросил, в какой степени плоскуны разумны. Похожи ли на амеб, что лишь жрут да делятся, или же они ближе к стае ворон — с иерархией, индивидуальными особенностями, способностью к обучению. Ответа Евгений не знал. Невозможно было понять, делятся ли они, спариваются ли или вообще возникают непредставимым для нас способом. Из общих соображений было понятно, что плоскуны смертны. Тогда как они восстанавливали свою численность?

Ответов на эти, и многие другие вопросы Евгений не имел.

— Знаете, Федор, нас не признают ни уфологи, ни официальная наука. Первым не требуется истина, они ищут подтверждение своих заблуждений. Вторые стремятся подтвердить точку зрения научного авторитета. Так что мы все приборы делаем сами. Кое-что для нас создал флот, еще в восьмидесятые годы, а потом и им не до нас стало. Вот Вы видели столкновение плоскунов, — сменил тему Евгений, — как оцениваете их размеры?

— Круги, от трех до пятнадцати метров в диаметре.

— Вот то-то, — приуныл исследователь, — теория запрещает и столь малые и столь большие размеры. Значит, теория неверна или наши допущения ошибочны. И так — на каждом шагу. Теперь понимаете, что нам нечего пока предъявить серьезной науке? Электростатику на любых поверхностях давно и без нас признали.

Щелкая переключателями, Евгений производил замеры, в суть которых я уже не в состоянии был вникнуть. Все же пединститут дает не то образование, чтобы с лету разобраться в серьезных научных исследованиях. А затем мы сматывали провода, складывали в рюкзак аппаратуру. Последними ученый вытаскивал датчики, заброшенные в середину лежбища. Два из них легко вытащили к палатке, а третий застрял. Евгений чертыхнулся и сунул провод мне в руки:

— Я выдерну стрелу, а Вы сразу тяните провод.

Он двинулся к середине лежбища своим неуклюжим шагом, а мне в какой-то момент показалось, что с лежбища донесся шорох. Хотя какой шорох на продуваемом ветром снежном поле? Когда Женя выдернул датчик, он пошатнулся. Внимательно глядя на него, я сматывал шнур. Ученый возвращался своим обычным шагом, старательно переставляя ноги, как будто на его ногах лыж и вовсе не было.

Он упал, не дойдя десяти шагов до края лежбища. Просто осел в снег боком с лицом, лишенным всякого выражения. Голова его нырнула в снег, и Евгений застыл, нелепо вывернув ноги. То, что он мертв, я понял, едва вытащив его голову из снега. Неожиданно побелевшее лицо, незрячие открытые глаза…

Отстегнув лыжи, я втащил тело в палатку. Минут пять пытался делать массаж и искусственное дыхание. Затем остановился и закрыл ученому глаза. Оставив тело и рюкзак с аппаратурой в палатке, я направился по проложенной нами лыжне назад. В доме отдыха, как я помнил, имелись снегоходы. На них можно успеть вывезти тело ученого еще до наступления сумерек. Возле лесополосы я обернулся.

Посредине бескрайнего поля точкой темнела палатка, а над нею в небе висел светящийся лимонно-желтый предмет сигарообразной формы.