Все закончится на нас - Страница 3
– Туристы обращаются с тобой как с местной, а местные как с туристкой.
Я рассмеялась:
– Вау! Очень точное описание.
– Я здесь всего два месяца. Я еще и до чистилища не добрался, поэтому твои дела получше, чем у меня.
– Что привело тебя в Бостон?
– Ординатура. И моя сестра здесь живет. – Он постучал ногой о пол. – Прямо под нами, на самом деле. Она замужем за бостонским технарем, и они купили весь верхний этаж.
Я посмотрела вниз.
– Весь верхний этаж?
Он кивнул.
– Этот счастливчик работает из дома. Ему даже не нужно вылезать из пижамы, а он зарабатывает сумму с семью нулями каждый год.
В самом деле, счастливчик.
– А что за ординатура? Ты врач?
Он снова кивнул:
– Нейрохирург. Мне осталось меньше года ординатуры, и потом я стану настоящим врачом.
Стильный, умеет говорить, умный. И курит травку. Если этот вопрос не напрашивался сам собой, то мне бы осталось только гадать, какой напрашивался.
– Разве врачам можно курить траву?
Он фыркнул:
– Вероятно, нет. Но если бы мы время от времени не доставляли себе это удовольствие, то многие из нас перешагнули бы через этот парапет, можешь мне поверить. – Он закрыл глаза, как будто наслаждаясь ветром, обдувавшим ему лицо, и снова посмотрел перед собой. Он уже не выглядел таким устрашающим.
– Хочешь узнать кое-что, известное только местным?
– Разумеется, – откликнулся он, снова глядя на – меня.
Я указала на восток.
– Видишь это строение? С зеленой крышей?
Он кивнул.
– За ним на Мелчер-стрит есть здание, на крыше которого стоит дом. Все по закону, просто дом построен на крыше. С улицы этого не видно, и здание настолько высокое, что многие люди даже не знают об этом доме.
Он явно был впечатлен.
– Правда?
Я кивнула:
– Я видела дом, когда рыскала в Google Earth, поэтому прочла о нем. Судя по всему, разрешение на строительство было выдано в 1982 году. Как такое возможно? Каково это, жить в доме на крыше здания?
– Вся крыша в твоем распоряжении.
Об этом я не подумала. Если бы у меня был такой дом, я бы посадила на крыше сад. И мне было бы где выпустить пар.
– Кто там живет? – спросил он.
– Никто не знает. Это одна из самых больших загадок Бостона.
Он рассмеялся и внимательно посмотрел на меня:
– Есть еще какая-нибудь большая загадка Бостона?
– Твое имя. – Как только я это произнесла, я тут же мысленно шлепнула себя ладонью по лбу. Это прозвучало как заигрывание. Мне оставалось только посмеяться над собой.
Он улыбнулся:
– Меня зовут Райл. Райл Кинкейд.
Я вздохнула, впитывая его имя.
– Замечательное имя.
– Почему ты говоришь это с такой грустью?
– Потому что я отдала бы что угодно за красивое имя.
– Тебе не нравится имя Лили? [1]
Я наклонила голову к плечу и выгнула одну бровь.
– Моя фамилия… Блум [2].
Он молчал. Я видела, как на его лице появляется сочувствие.
– Знаю-знаю. Это ужасно. Это имя для двухлетней девочки, а не для двадцатитрехлетней женщины.
– У двухлетней девочки останется то же имя в любом возрасте. Мы из своих имен не вырастаем, Лили Блум.
– К несчастью для меня, – сказала я. – А моя любовь к садоводству только усугубляет ситуацию. Я люблю цветы. Растения. Люблю что-то выращивать. Это моя страсть. Я всегда мечтала открыть цветочный магазин, но я боюсь, что, если это сделаю, люди не сочтут мое желание искренним. Они решат, что я пытаюсь капитализировать мое имя и работа флористом вовсе не работа моей мечты.
– Может быть, и так, но какое это имеет значение?
– Полагаю, никакого. – Я поймала себя на том, что шепотом произношу «Магазин Лили Блум», и заметила, что он улыбается. – На самом деле это замечательное имя для флориста. Но у меня диплом по бизнесу. Это будет шаг вниз, ты так не считаешь? Я работаю на самую крупную маркетинговую фирму в Бостоне.
– Иметь собственный бизнес – это ни в коем случае не шаг вниз, – сказал он.
Я подняла бровь.
– Если только он не разорится.
Он кивнул в знак согласия.
– Если только он не разорится. А второе имя у тебя какое, Лили Блум?
Я застонала, и он вскинул голову.
– Хочешь сказать, что будет еще хуже?
Я уронила голову на руки и кивнула.
– Роза?
Я покачала головой:
– Хуже.
– Вайолет?
– Если бы. – Я поморщилась и пробормотала: – Блоссом [3].
Он отреагировал не сразу.
– Черт подери! – негромко произнес он.
– Ага. Блоссом – это девичья фамилия моей матери, и мои родители решили, что это судьба, раз их фамилии схожи. Поэтому, когда родилась я, название цветка первым пришло им на ум.
– Твои родители, должно быть, настоящие чудаки.
Один из них. Был.
– Мой отец умер на этой неделе.
Райл посмотрел на меня:
– Отличный ход. Я на это не куплюсь.
– Я говорю серьезно. Поэтому я сегодня сюда и пришла. Думаю, мне просто нужно было.
Он с подозрением смотрел на меня какое-то время, чтобы убедиться, что я его не разыгрываю. Он не извинился за свои слова. Вместо этого в его глазах появилось чуть больше любопытства, как будто он мне поверил.
– Вы были близки?
Это сложный вопрос. Я опустила подбородок на руки и снова посмотрела вниз на улицу.
– Не знаю, – ответила я, пожав плечами. – Как дочь я его любила. Но как человек я его ненавидела.
Я чувствовала, что он какое-то время смотрел на меня, а потом сказал:
– Мне нравится твоя честность.
Ему нравится моя честность. Я наверняка покрас-нела.
Мы оба молчали, пока он не заговорил:
– Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы люди были более прозрачными?
– Это как?
Райл поддел большим пальцем кусочек отслоившейся штукатурки, потянул, пока она не отвалилась, и бросил вниз.
– У меня такое чувство, будто все притворяются не такими, какие есть на самом деле, хотя в глубине души мы все одинаково облажались. Некоторым из нас просто удается это скрывать лучше, чем другим.
Либо он уже был под кайфом, либо любил заниматься самокопанием. В любом случае меня это устраивало. Больше всего я любила разговоры, в которых не было настоящих ответов.
– Не думаю, что скрывать свои чувства – это плохо, – сказала я. – Голая правда не всегда красива.
Его взгляд задержался на мне.
– Голая правда, – повторил Райл. – Мне это нравится. – Он развернулся, ушел на середину крыши, отрегулировал спинку одного из шезлонгов у меня за спиной и устроился в нем. Он вытянулся во весь рост, заложил руки за голову и посмотрел вверх на небо. Я заняла соседний шезлонг и долго возилась с ним, пока не смогла лежать в той же позе, что и Райл.
– Скажи мне голую правду, Лили.
– О чем именно?
Он пожал плечами:
– Не знаю. О чем-то таком, чем ты не гордишься. Что поможет мне в душе почувствовать себя чуть меньшим лузером.
Он смотрел в небо, дожидаясь моего ответа. Мои глаза пробежались по линии его челюсти, по изгибу щек, по контуру губ. Его брови задумчиво сошлись на переносице. Я не понимала почему, но, казалось, что ему был нужен этот разговор. Я подумала о его вопросе и попробовала найти честный ответ. Когда я его нашла, я отвернулась от него и тоже уставилась в небо.
– Мой отец бил мою мать. Меня – нет. Но когда они ссорились, он настолько выходил из себя, что поднимал на нее руку. Когда это случалось, всю следующую неделю, а иногда и две, он старался это компенсировать. Он приносил маме цветы или водил нас обеих в ресторан. Иногда он покупал мне что-нибудь, потому что знал, как я ненавидела их ссоры. Ребенком я ждала, когда они поссорятся. Ведь я знала, что если он ее ударит, то следующие две недели будут замечательными. – Я помолчала. Не думаю, что я признавалась в этом даже самой себе. – Разумеется, если бы я могла, то сделала бы так, чтобы он никогда ее не бил. Но в их браке побои были неизбежны, и это стало для нас нормой. Когда я подросла, я поняла, что, не реагируя на это, я становлюсь такой же виноватой. Бо2льшую часть моей жизни я ненавидела отца за то, что он такой плохой человек, но я не уверена на сто процентов, что я лучше его. Возможно, мы оба плохие люди.