Все волки Канорры (СИ) - Страница 5
Мунемея поразмыслила.
— Вероятно, второе. Что же вас так гнетет?
— Мне приснился странный сон, мадам Топотан. Наверное, даже кошмарный сон. Я была там, когда Спящий проснулся и встал не с той ноги, и в совершенно ненужных мне подробностях видела, что из этого получилось. И я не думаю, что даже Такангорчик мог бы что-то с этим поделать. Мне страшно, мадам Топотан.
— Вы — разумная женщина, мадам Горгарога, вы трезво оцениваете ситуацию, еще бы вам не было страшно.
— А вы не думали отозвать Такангорчика обратно, под родительский кров?
— Во-первых, это невозможно, потому что он не согласится. Во-вторых, это невозможно, потому что он уже часть этой истории, и она продолжится с его участием, неважно, где — в Кассарии, под родительским кровом или где-нибудь по другую сторону Бусионического океана. В-третьих, это невозможно, потому что если кто-то и сможет что-то с этим поделать, то только Такангор. Хотя мне и хотелось бы, чтобы это было не так.
— Как это грустно! — вздохнула почтальонша. — Надо чем-то взбодриться. Решительно поднять себе настроение. Давайте устроим день всеобщего уклонения от налогов или закажем по почте какого-нибудь симпатичного инкуба без предрассудков, я как раз видела многообещающее объявление в «Усыпальнице».
— Мадам Горгарога, — Мунемея подалась вперед и взяла горгулью за сухонькую ручку. — Забудем об инкубах, хотя это нелегко. Пришло время поговорить о башне.
— О какой башне?
— Я имею в виду кабачок «На рогах».
— Кто вам насплетничал? — вспыхнула Горгарога. — Да, не скрою, «Коктейль Кальфона» пришелся мне по вкусу, но я себя контролирую. Я бываю там скорее регулярно, чем часто. Только эта дура Мгима из Больших Пегасиков с ее лицемерными ханжескими взглядами на жизнь может увидеть в этих невинных развлечениях что-то предосудительное. В конце концов, вы знаете твердые принципы господина Цугли, если он хотя бы заподозрил неладное, мы бы уже спали на разных насестах. А если вам сказали, что в прошлый четверг я приняла участие в восьми порциях подряд, то замечу на это, что я встретила каждую порцию, как женщина с многообразным опытом и устойчивым мнением. Ха! — Мадам Горгарога скептически фыркнула. У нее был большой изогнутый, как у грифона, нос, им было удобно фыркать на разные лады. — Этот паразит думал взять меня голыми руками! Он еще пешком под стол скакал, когда у меня оргии уже в печенках сидели. Тогда был очень популярен коктейль «Гоготунчик». Там циклопы штабелями валились…
Мунемея терпеливо дожидалась конца возмущенной тирады, обмахиваясь кисточкой собственного хвоста.
— Речь не о коктейлях, — сказала она, когда горгулья сделала паузу, чтобы перевести дух. — Речь об истинном предназначении этого строения. Я верю вашим вещим снам, и это значит, что я должна сообщить вам нечто весьма важное. Мадам Горгарога, если я скомандую «В укрытие!», вы должны знать, что искомое укрытие как раз и находится в башне. Я дам вам ключ от подземелья. Отныне вы постоянно будете держать его при себе, и днем, и ночью.
— Он тяжелый? Это важно, потому что я опять имею радикулит.
— Сочувствую. И никаких вопросов, договорились?
— Узнаю ваш фирменный стиль, — проворчала Горгарога. — Скажите, мадам Топотан, давно хотела спросить, вам не случалось командовать полком?
Мунемея ответила ей прямым и честным взглядом.
— Полком? Нет. Никогда.
У входа в лабиринт появились Бакандор с Милталконом. Один нес поднос с разнообразными напитками, другой — салфетки и два высоких стакана.
— Какие умные дети у вас повзрослели, — похвалила горгулья.
— И ведь ничего не поделаешь, — вздохнула Мунемея.
* * *
Рыцарь в золотистом плаще, с золотистым плюмажем на шлеме отважно скакал вперед. После того, как вчерашним утром он покинул гостеприимный и хлебосольный кров трактира «Меч и колбаса», ему еще никто не встретился в пути — ни ограбленные странствующие торговцы, ни дева, кокетливо избегающая людоеда, ни крестьяне, изнемогающие под гнетом барона-вампира, ни циклоп, ищущий спасения от матримониальных притязаний романтичного извращенца. Лучше всего, конечно, было бы отыскать страдальца, одержимого бесом, или бедолагу, которого преследуют жестокие привидения, потому что рыцарь как раз специализировался на изгнании бесов и истреблении призраков. Пустынная дорога не обещала никаких свершений, но всадник не терял надежды.
Он принадлежал к Ордену Рыцарей Тотиса и свято верил, что мир ежечасно нуждается в его помощи и защите, даже если не всегда об этом догадывается. На худой конец, он согласился бы на поединок с каким-нибудь другим странствующим рыцарем, желательно, конечно, приспешником зла, адептом темного ордена, но в окрестностях четырех королевств не было ни одного официально зарегистрированного ордена, поклоняющегося силам Тьмы, так что воину Тотиса оставалось полагаться на удачу. Впрочем, опыт подсказывал, что не стоит опускать руки — рано или поздно подвернется кто-нибудь, кому можно будет сказать «Тебя-то приятель мне и нужно!».
Правда, иногда среди странствующих рыцарей попадались жуткие зануды, которым, вынь да положь, требовалось знать, почему он хочет спасти мир именно от них. Один такой довел его до нервного срыва — битых два часа уворачивался от клинка и перечислял пункты анкеты, согласно которой он решал, принимать вызов или отклонить его в связи с несоответствием. Так что рыцарь Тотиса — его звали Гугиус Хартдор —категорически предпочитал бесов, вампиров и призраков, которые никогда глупых вопросов не задавали, а сразу с диким воем или там жутким рычанием — на выбор — бросались в бой, радуя противника редким совпадением вкусов и взглядов.
Вот почему он был приятно удивлен, когда замаячивший на горизонте всадник с энтузиазмом пришпорил коня и поскакал ему наперерез, совершая заманчивые угрожающие движения длинным копьем. Рыцарь Тотиса выразил встречную радость и устремился к единомышленнику, чтобы не заставлять того томиться напрасным ожиданием. Однако, когда они сблизились настолько, что можно было рассмотреть черты лица вероятного противника, Хартдор от удивления даже немного придержал скакуна. Он наверняка знал воина, стремительно несущегося в атаку, но никак не мог сообразить откуда.
Гугиус редко поднимал забрало, еще реже смотрелся в зеркало, поэтому не сразу вспомнил, где он видел это симпатичное круглое лицо с надбровными дугами огра, носом-брюквой, свирепо выпяченной нижней челюстью и короткими светлыми поросячьими ресницами.
— Защищайся, Гугиус Хартдор! — весело закричал всадник, нацеливая копье в серебряного орла на фоне золотого круга — герб Ордена Тотиса, и Гугиус обиделся. Это была его коронная фраза, и это он и никто другой издавал этот самый лихой боевой клич перед тем, как сильнее пришпорить коня.
В Ордене Хартодора ценили именно за исполнительность и преданность, потому что размышлять он не любил даже на досуге, которого у него почти не оставалось за истреблением нежити и странствующих рыцарей. Возможно, более рассудительный его собрат предпочел бы избежать этого странного поединка; еще более проницательный и разумный рыцарь не постеснялся бы спастись бегством от незнакомца, похожего на него как две капли воды; но Гугиусу было известно лишь одно направление — вперед. Туда он и последовал.
Кони — каурый и гнедой — неслись навстречу друг другу, вздымая облака желтой пыли, копья с флажками, хлопающими на ветру, стальными жалами искали жертву, плащи развевались, глаза сверкали, топот копыт барабанной дробью отдавался в ушах. Наконец всадники сблизились на расстояние удара, головы их скакунов пронеслись мимо друг друга, и от столкновения щитов и копий рыцарей отделял волосок, когда все закончилось. Ни треска ломающегося дерева, ни скрежета металла, ни криков, ни того особенного грохота, который непременно издает закованное в железо тело, рухнувшее на землю. Ничего. Единственный всадник остался стоять на всклокоченной дымящейся пылью дороге, криво ухмыляясь каким-то своим тайным мыслям, и только бока его коня еще ходили ходуном после безумного галопа.