Все волки Канорры (СИ) - Страница 151
Зелг не отказал никому. Это нельзя было назвать сделкой в том смысле, в каком понимают сделки достойные Архаблог и Отентал, но даже они оценили бы, что получил герцог в обмен на свое согласие.
Лорд Саразин, привыкший думать, что в мире есть лишь несколько существ, равных его истинной ипостаси, не мог поверить, что вчерашний студент, наивный пацифист и доморощенный некромант способен хоть что-то противопоставить его чарам. Когда весь окружающий мир взбунтовался против него, когда земля ушла из-под ног, сила иссякла, как ручей, пересохший в жестокую засуху, а власть над потусторонними тварями закончилась вмиг, ему показалось, что он и сам исчезает.
Будучи несравненным мастером-чародеем, он не мог понять, каким колдовством его одолели, и это сводило его с ума. Будучи Спящим величайшего мага и зная о Спящих то, что иным и не снилось, он не мог вообразить, что Зелг да Кассар отпустит своего Спящего без боя, а Спящий его не покинет; что Зелг уступит ему власть, а Спящий этим не воспользуется; что кассариец подарит своему безумному чудовищу надежду и утешение, а чудовище простит и ответит ему верностью и любовью.
Неизвестно, отчего его охватила такая неистовая ярость — от того, что он обнаружил, что проиграл, или от того, что он понял, что у него и у Генсена когда-то был выход, которого они не увидели.
Саразин обвел равнину пылающим взглядом. Ненависть клокотала в нем, как лава. Последней каплей в этой переполненной чаше гнева стал Такангор, который стоял у золоченой арки, ласково поглаживая косматоса.
— Эй, голем! — крикнул лорд Саразин.
И сердце у Зелга ухнуло в бездну.
* * *
Дворецкие тем меньше похожи на людей,
чем величественнее их окружение
П. Г. Вудхаус
Думгар сделал каменное лицо. Такого лица он не делал даже тогда, когда несравненная Бутусья предложила ему слегка раскрепоститься и принять участие в трехдневной оргии по случаю успешного опустошительного вторжения не-мертвых орд в Лягубль.
— Да, сударь, — холодно ответил он, давая понять, что считает подобное обращение недопустимым в приличном обществе.
При этом правый краешек его губ слегка вздернулся, намекая, что далеко не всех в этом обществе он считает приличными.
Лорд Саразин обратил к нему гневное лицо и голосом, о котором Бургежа сказал «Впечатляет. Таким бы голосом отказывать молодым дарованиям в публикации», вскричал:
— Заклинаю тебя Диармайд, голем, созданный из гнева, мести и крови моей, повинуйся своему творцу и господину! Убей его! — и властным движением руки указал на Зелга.
По поводу этого, видимо, давно и отлично отрепетированного жеста Бургежа высказался следующим образом: «Впечатляет. Этими бы взмахами отгонять молодые дарования от редакции».
В этот миг всем показалось, что сейчас что-то произойдет: огромное тело голема окуталось тем самым багровым туманом с черными всполохами, что и вся фигура лорда Саразина; затем по нему пошли трещины, как по земле, в которой вызревает адский огонь, чтобы прорваться взрывом вулкана; в этих трещинах мерцало и корчилось плененное пламя.
Демоны тревожно переглянулись, сейчас они совершенно по-новому оценивали шутки, которые отпускали по поводу кассарийского дворецкого: они не были убеждены, что им хватит сил без потерь справиться с этим древним неразрушимым чудовищем. Да, теперь они знали его настоящее имя; но, высеченное когда-то на его лбу другим чудовищем, нынче оно стерлось от времени, а никто еще не изобрел иного способа убить старейшего и сильнейшего из големов Ниакроха.
— Если что, — бодро сказала Гризольда Бедерхему, — хватайте его за одну руку, я за другую, вместе мы его скрутим.
Но Думгар — неслыханное дело — позволил себе полноценную улыбку, идеальную пропорцию сарказма и сожаления, и ответил:
— Прошу прощения, сударь. Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали. Меня зовут Думгар. Я бессменный домоправитель герцогов кассарийских и подчиняюсь только их приказам.
Он сделал внушительную паузу, во время которой лорд Саразин судорожно глотал воздух.
— Впрочем, — продолжил великолепный голем, — если бы даже его светлость сейчас велел мне убить его, не уверен, что я согласился бы исполнить столь серьезный приказ, не услышав исключительно веских аргументов. — И обратился к Зелгу. — Не желаете ли вина, милорд, пока длится эта бессмысленная дискуссия?
— Если можно, мой дорогой, дорогой Думгар! — вскричал Зверопус Второй категории с такой радостью, с какой не принимал предложения выпить еще ни один, даже самый похмельный пьяница.
Голем улыбнулся. Огонь в трещинах погас. Камень стал обычным серым камнем.
Зелг шагнул к лорду Саразину и положил ладонь ему на лоб.
— Прощай, — сказал кассариец.
Только Сатаран и Бедерхем, самые древние и могущественные из тех, кто стал свидетелем этой сцены, заметили, как ком света буквально втянулся в его руку, заставив ее несколько секунд пульсировать всеми оттенками красного. Затем все исчезло — и свет, и тот, кто называл себя лордом Саразином, Командором Ордена Рыцарей Тотиса. Они не знали, куда он делся. Возможно, только Думгару было известно, что сейчас в подземной темнице Гон-Гилленхорма появился новый опасный узник, но разве от этой каменной глыбы добьешься подробностей — как жаловался Намора пару дней спустя.
— Круто, — восхищенно сказал Юлейн. — Знай наших.
* * *
Древние боги прозорливо не вмешиваются в некоторые истории. Они давно поняли, что каким бы всемогущим ты ни был, есть силы, с которыми тебе не совладать: сила любви, сила ненависти, сила преданности и всесокрушающая сила духа. Так зачем же связываться с такими аномалиями и ронять свой авторитет в глазах младшего поколения. Но чтобы обладать такой мудростью, нужно или быть древним божеством, или хотя бы прожить на свете столько же лет.
* * *
Хорошо подобранная пара та, в которой оба супруга одновременно ощущают потребность в скандале
Жюль Ренар
Вопреки общепринятому мнению о том, что зло нередко остается безнаказанным, возмездие часто настигает злодеев и предателей не просто при жизни, но и непосредственно на месте преступления.
Не успели еще отбушевать страсти, связанные с поединком Зелга и лорда Саразина, не успел еще кассарийский некромант вернуть себе прежний облик, к великому облегчению его венценосного кузена и заботливой личной феи, как на Кахтагарскую равнину, громыхая и подскакивая на ухабах, влетела королевская карета, запряженная шестеркой взмыленных лошадей, в сопровождении нескольких полумертвых от усталости королевских гвардейцев. Из окна кареты торчала голова королевы Кукамуны, с растрепавшейся от неистовой езды прической, не выспавшейся и ужасно злой.
Когда шэннанзинцы в невероятной спешке покинули казармы и в полном составе, причем о-двуконь, пронеслись через знаменитые Змеиные ворота Булли-Толли, направляясь на северо-восток, к Нилоне, королева, не мешкая ни минуты, собралась в путь следом за ними. Внутренний голос подсказывал ей, что где-то там она найдет и своего дорогого муженька, которому хотела сказать очень многое после знаменитого визита Кальфона. Конечно, королевская карета — это не самые быстрые всадники Тиронги, а ее величество Кукамуна — не выходец из Шэнна, славный своим талантом верховой езды, и потому она задержалась в пути ровно настолько, чтобы прибыть к шапочному разбору. Но, невзирая на склочный характер, Кукамуна вовсе не была круглой дурочкой, а потому, увидев издалека равнину, заполненную вооруженными людьми и какими-то жуткими монстрами всех форм, цветов и размеров, она устремила глядельный выкрутас на Нилону, и сразу оценила расстановку сил. И тут же углядела братца Люфгорна в компании с Тукумосом и Килгалленом в оппозиции к… неясно, конечно, кому. Но фигура на древнеступе могла принадлежать единственному человеку в Ниакрохе — ее супругу, изображавшему из себя Элильса Великолепного; а жуткого вида стяг отдаленно напоминал знамя Шэннанзинского полка, гордо реявшего на всех парадах на площади перед королевским дворцом. Словом, королеве хватило сообразительности понять, что случилась война, Нилона не сопротивлялась, ворота возмутительным образом пропали, муж корчит из себя героя, а судя по количеству монстров, злополучный кассарийский кузен тут как тут и снова настраивает его против родной семьи. Их брак и так трещит по швам, а тут еще и собственный братец подложил свинью — явно переметнулся на сторону врага, и теперь Юлейн будет вспоминать ей это до конца жизни.