Все твои совершенства - Страница 9

Это ведь я бесплодна. Не Грэм. Должен ли он тоже быть наказан моим бесплодием? Он утверждает, что дети для него не так важны, как я, но я знаю, что он просто не хочет причинять мне боль. И у него все еще есть надежда. Но через десять-двадцать лет он меня возненавидит. Он же человек.

Когда у меня возникают такие мысли, я чувствую себя эгоисткой. Я чувствую себя эгоисткой каждый раз, когда мы с Грэмом занимаемся сексом, потому что знаю: я цепляюсь за надежду, которой нет, втаскиваю его все глубже в брак, который в конце концов опостылеет нам обоим. Поэтому каждый день я провожу долгие часы в интернете в поисках хоть какого-нибудь ответа. Любого. Я состою во всех тематических группах, я читаю все доски объявлений, все истории о «чудесных зачатиях», просматриваю закрытые группы по усыновлению. Я состою даже в нескольких родительских группах на случай, если у меня все же появится ребенок. И тогда я буду хорошо подготовлена.

Единственное, в чем я не участвую онлайн, – это социальные сети. В прошлом году я удалила все свои аккаунты. У меня просто нет времени на бесчувственных чурбанов. Хуже всего было первого апреля. Я уже потеряла счет подружкам, которые считают, что объявить, будто они якобы беременны, очень смешно. У них совершенно нет сочувствия к людям в моем положении. Если бы они знали, сколько женщин годами мечтают о положительном результате теста, им бы и в голову не пришло над этим потешаться.

А особенно меня бесят те, кто наполняет ленту жалобами на своих детей. «Эви всю ночь не спала и плакала! Тьфу! Когда уже, черт возьми, она начнет спать по-человечески!» Или «Жду не дождусь, когда уже начнется школа! С ума можно сойти от этих мальчишек!»

Если бы эти мамашки только знали.

Если бы я была матерью, я бы не воспринимала ни единого мгновения жизни своего ребенка как нечто само собой разумеющееся. Я была бы благодарна за каждую секунду, пусть бы они ныли, плакали, болели или дерзили мне. Я бы дорожила каждой секундой их летних каникул и скучала по ним каждую секунду, когда они в школе.

Вот я и ушла из социальных сетей. Потому что от каждого подобного поста мне становилось все более горько. Я знаю, что эти матери любят своих детей. И не считают их обузой. Но они не понимают, каково это – не иметь возможности испытать то, что так их напрягает. И чтобы не возненавидеть всех своих подписчиков скопом, я решила удалить свои аккаунты в надежде, что это меня хоть как-то успокоит. Но такого не случилось.

Даже без всяких соцсетей дня не проходит без напоминания о том, что я, возможно, никогда не стану матерью. Каждый раз, когда я вижу ребенка. Каждый раз, когда вижу беременную женщину. Каждый раз, когда сталкиваюсь с такими людьми, как Элеонора. Почти каждый фильм, который я смотрю, каждая книга, которую читаю, каждая песня, которую слышу.

И в последнее время… каждый раз, когда мой муж прикасается ко мне.

Я никогда не приводила домой парней, разве что Итана. Вообще-то, Итан тоже редко приходил ко мне. Его квартира лучше и намного больше, поэтому обычно мы зависали там. Ну а теперь я в собственном доме собираюсь заняться сексом с совершенно незнакомым человеком всего через несколько часов после того, как застукала жениха за интрижкой.

А если Итан способен на интрижку, то я уж точно способна на секс в отместку с необычайно привлекательным парнем. Весь этот день – сплошная череда странных происшествий. Так пусть случится еще одно. Я открываю дверь и быстро осматриваю квартиру: вдруг что-нибудь нужно убрать с глаз долой. При этом я понимаю, что убрать с глаз долой нужно практически все, а как это сделать, если Грэм следует за мной по пятам? Я отступаю в сторону и впускаю его в квартиру.

– Заходи, – говорю я.

Грэм входит вслед за мной и окидывает квартиру своим грустным взглядом. Квартирка маленькая, с одной спальней, и кажется еще меньше из-за того, что повсюду натыканы мои фотографии с Итаном. Задохнуться можно.

Оставшиеся приглашения на свадьбу все еще разложены на обеденном столе. Свадебное платье, купленное две недели назад, висит на дверце шкафа в прихожей. При виде его я прихожу в ярость. Снимаю его, сую в свадебную сумку и запихиваю в шкаф. Очень надеюсь, что оно изомнется.

Грэм подходит к стойке и берет в руки нашу с Итаном фотографию. На ней запечатлен момент, когда Итан только что сделал мне предложение и я согласилась. Я демонстрирую камере свое кольцо. Теперь я стою рядом с Грэмом и вместе с ним рассматриваю фото. Он проводит большим пальцем по стеклу.

– Похоже, ты тут по-настоящему счастлива.

Я не отвечаю, потому что он прав. На фото я выгляжу счастливой, потому что и была счастлива. По-настоящему счастлива. В своем неведении.

Сколько раз Итан изменял мне? Случалось ли это еще до того, как он сделал мне предложение? У меня множество вопросов, но я не так уж рвусь получить на них ответы, – во всяком случае, устраивать Итану допрос с пристрастием не собираюсь.

Грэм кладет фотографию на стойку лицом вниз. Потом прижимает к ней палец и толкает ее через стойку бара – в точности то, что мы проделали с телефонами. Фото перелетает через край, падает на пол кухни, стекло разбивается вдребезги.

Так неосмотрительно и грубо вести себя в чужой квартире! Но я довольна.

На стойке еще две фотографии. Я беру очередное фото нас с Итаном и кладу лицевой стороной вниз. Толкаю ее через стойку, стекло разбивается, я улыбаюсь. Грэм тоже.

Теперь мы оба смотрим на последнюю фотографию. Без Итана. Я с отцом всего за две недели до его смерти. Грэм поднимает ее и подносит к глазам, чтобы рассмотреть поближе.

– Твой отец?

– Да.

Он ставит фотографию обратно на стойку.

– Эта пусть остается.

Грэм направляется к столу, где разложены оставшиеся свадебные приглашения. Я не занималась ими, это взяли на себя наши матери – моя и Итана. Они даже прислали их нам по почте. А эти мама завезла мне две недели назад и велела поискать финтифлюшки, чтобы их украсить, на Pinterest. Но у меня не было никакого желания делать хоть что-либо.

Теперь я, конечно же, их выброшу. Не хочу ни единого сувенира на память об этой личной катастрофе.

Я иду вслед за Грэмом к столу и забираюсь на него с ногами. Я сижу, скрестив ноги, а Грэм берет одно из приглашений и начинает читать вслух.

– Просим почтить своим присутствием бракосочетание Квинн Дайанн Уитли, дочери Аврил Доннелли и покойного Кевина Уитли из Олд-Гринвича, штат Коннектикут, и Итана Самсона Ван Кемпа, сына доктора и миссис Самсон Ван Кемп, также из Олд-Гринвича. Мероприятие состоится в престижном отеле «Дуглас Уимберли Плаза» вечером…

Грэм перестает читать и смотрит на меня. Он тычет пальцем в приглашение.

– Тут так и написано – «престижном».

Я чувствую, что заливаюсь краской.

Ненавижу эти приглашения. Увидев их в первый раз, я закатила истерику из-за их претенциозности, но моя мама и претенциозность – близнецы-сестры.

– Мамины выходки. Иногда проще позволить ей настоять на своем, чем затевать ссору.

Грэм приподнимает бровь и бросает приглашение обратно в кучу.

– Так, значит, ты родом из Гринвича?

Я слышу в его голосе осуждение, но его можно понять. Олд-Гринвич недавно признали одним из самых богатых городов Америки. И если вы – часть этого богатства, то принято считать, что вы лучше тех, кто к ней не принадлежит. А если вы не часть этого богатства, то осуждаете тех, кто к ней принадлежит. Это тенденция, с которой я не желаю иметь ничего общего.

– Ты не похожа на уроженку Олд-Гринвича, – добавляет он.

Мама сочла бы это замечание оскорбительным, но я только улыбаюсь. Я воспринимаю его как комплимент; собственно, так и было задумано. И он прав… Моя микроскопическая квартира и ее обстановка меньше всего на свете похожи на дом, в котором я выросла.

– Спасибо. Я очень стараюсь не уподобляться отбросам высшего общества.

– Тебе пришлось бы стараться еще больше, если бы ты хотела всех убедить, что принадлежишь к высшему обществу. Это я в хорошем смысле.