Все тайны Третьего Рейха - Страница 97

Понимая, что Гитлер обрекает народ на смерть, некоторые генералы поступали разумно, отправляя все приказы в мусорную корзину. Но многие приказам следовали. Бомбежка союзников с не меньшим упорством, чем Гитлер, стирала с лица земли целые города. Так Рейх подошел к крайне малой фазе своего существования: он был теперь только внутри Берлина.

Гитлер изменился, по словам Феста, «…все, кто был очевидцем тех недель, единодушны в своих описаниях Гитлера и отмечают в первую очередь его согбенную фигуру, серое лицо с тенями под глазами и становившийся все более хриплым голос. Его обладавший раньше такой гипнотической силой взгляд был теперь опустошенным и усталым. Он все более явно переставал сдерживать себя, казалось, самопринуждение к стилизации в течение столь многих лет мстило теперь, наконец, за себя. Его китель часто был заляпан остатками еды, на впалых старческих губах виднелись крошки пирожного, а когда он, слушая доклад, брал в трясущуюся левую руку очки, то слышно было, как они постукивают по крышке стола. Иной раз, словно уличенный в чем-то, он откладывал их тогда в сторону; держался он только благодаря своей воле, а из-за дрожи в конечностях мучился не в последнюю очередь именно потому, что она противоречила его убеждению, будто железная воля может превозмочь все».

Стали появляться гораздо худшие симптомы неизбежной и скорой смерти: к мистике обратились прежде вполне нормальные люди. Фест писал: «С приближением конца склонность искать знаки и надежды вне реальности вышла за рамки литературы, заполнила все вокруг и в очередной раз продемонстрировала покрытую флером современности иррациональность национал-социализма. Лей сделался в эти первые дни апреля страстным ходатаем за некоего изобретателя „лучей смерти“, Геббельс обращался за советом к двум гороскопам, и в то время как американские войска вышли уже в предгорья Альп, отрезали Шлезвиг-Гольштейн и была сдана Вена, из противостояний планет, восходов светил и их двойных прохождений вновь мерцали надежды на великий перелом во второй половине апреля. И вот, будучи еще во власти этих параллелей и прогнозов, вернувшийся во время воздушного налета после поездки на фронт Геббельс, поднимаясь при свете пожарища по ступенькам своего министерства пропаганды, узнал, что умер американский президент Рузвельт. „Он был в экстазе“, как вспоминал потом один из офицеров, и тут же приказал соединить его с бункером фюрера: „Мой фюрер, я поздравляю вас, — кричал он в трубку— Звезды предсказывают, что вторая половина апреля принесет нам переломный момент. Сегодня — пятница, 13 апреля. Это переломный момент“».

От Гитлера стали отказываться, открещиваться: в конце марта от него отказался верный Генрих, предпочитая купить себе жизнь и (а вдруг?) свободу за тех несчастных евреев, которые имелись еще в некоторых лагерях смерти; отказался и вальяжный толстый Герман, отказывались генералы, бросая фюрера в Берлине на произвол судьбы и исчезая на просторах опустошенной Европы, отказывались офицеры рангом пониже, потерявшие в него всякую веру, отказывались солдаты, которые устали воевать и не хотели умирать верными фюреру в апрельские дни, когда русские шли на город, осталась горстка людей в бункере и мальчишки и девчонки из «Гитлерюгенда» — их так хорошо воспитали, что они не могли отказаться от любимого вождя.

Русские бросили на Берлин 2,5 миллиона человек, 6250 танков и штурмовых орудий, 41 000 орудий и минометов, 7500 боевых самолетов. Берлин был объявлен крепостью 23 апреля 1945 года, комендантом крепости Берлин стал генерал Вейдлинг. Силы были слишком неравны: 44 000 солдат вермахта, 42 000 ополченцев и 5000 малолетних бойцов «Гитлерюгенда». Многие мальчишки и девчонки Рейха были вооружены единственным доступным оружием — фаустпатроном. Это оружие, по сути, было взрывателем, вместе с которым погибал и тот, кто его применил. Именно мальчишки еще 16 апреля встретили русских на Зееловских высотах, именно там они вели кровопролитные бои и гибли один за другим за своего фюрера. Теперь они сражались внутри городской черты. Но как бы ни складывалась обстановка вокруг Берлина, Гитлер нашел силы показать своему народу, что он еще жив. 20 апреля в день своего рождения он принял в бункере представителей от «Гитлерюгенда», вручил награды, поблагодарил за службу, посмотрел несколько минут на два десятка изможденных мальчишек, сделал знак своей собаке и удалился. Больше общаться со своим народом и своими солдатами он не выходил. В то же день, 20 апреля, решилось, уедет ли Гитлер в альпийский Оберзальцберг, чтобы оттуда вдохновлять народ на борьбу, или же останется в Берлине. Геббельс умолял его остаться с защитниками, все остальные просили ровно об обратном. Гитлер выбрал совет Геббельса. «Как смогу я призывать войска к решающей битве за Берлин, — сказал он, — если сам буду в этот момент в безопасности?!» Гиммлер, Геринг, Шпеер, Риббентроп, генералы люфтваффе — все покинули его тем же вечером.

«Последнюю свою надежду, — пишет Хене, — Гитлер возлагал на СС. Склонясь с лупой над картой, он бормотал: „Штайнер, Штайнер!“ Дрожащий его палец уткнулся в северо-восточное предместье Берлина, где находился обергруппенфюрер и генерал войск СС Феликс Штайнер с остатками разгромленных частей». От «армейской группы Штайнера» фюрер ожидал освобождения полуокруженного Берлина.

21 апреля Гитлер приказал Штайнеру выступить из Эберсвальде на юг, прорвать фланг наступавших советских войск и восстановить оборонительные позиции на юго-востоке Берлина.

«Вот вы увидите, что русские потерпят самое крупное и кровавое поражение в своей истории у стен Берлина, — нравоучительно сказал он Штайнеру. — Отход на Запад воспрещен для всех без исключения подразделений. Офицеров, которые осмелятся не выполнить это распоряжение, арестовывать и расстреливать на месте. За исполнение этого приказа отвечаете головой!»

Весь день 22 апреля Гитлер ожидал начала контрудара Штайнера, но тот так и не отдал приказа на наступление. Атаковать с 10 тысячами солдат превосходящие силы противника было, по его мнению, безумием. Гитлер снова и снова запрашивал сведения о контрударе Штайнера, но военные, находившиеся в ставке и знавшие, что обергруппенфюрер СС никакого удара не нанесет, помалкивали. Лишь под вечер Гитлер узнал истину, которая поразила его как громом. Дико крича и топая ногами, он обвинил всех в предательстве и трусости — вначале его бросил в беде вермахт, а теперь и СС. Национал-социалистская идея погублена, и смысл жизни потерян. Берлин он, однако, не оставит, а умрет в своей столице. Окружавшие его люди ошеломленно смотрели на конвульсивные судороги фюрера, который, вскрикнув, мешком упал в кресло.

И что же?

Кто-либо предложил безумцу в качестве выхода из положения капитуляцию?

Ничего подобного.

Все пытались ему помочь и как-то подбодрить.

Гиммлер, узнавший по телефону о приступе ярости диктатора, принялся умолять его покинуть Берлин и продолжить борьбу на юге Германии. Генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Йодль, генерал Кребс поспешили на командный пункт Штайнера, чтобы просьбами, уговорами и угрозами подвигнуть его на оказание последней услуги фюреру.

«Штайнер, речь идет о вашем фюрере, который требует нанести этот удар для своего спасения!» — воскликнул генерал-полковник Хайнрики, которого в действительности волновал лишь вопрос удержания фронта.

Кейтель угрожал своим маршальским жезлом, но Штайнер остался непоколебимым, ответив: «Нет, этого я делать не буду. Контрудар — безумие и тысячи новых смертей».

Гитлер снова ждал сообщений о Штайнере, а 27 апреля, потеряв всякую надежду, отдал приказ о смещении Штайнера и замене его генерал-лейтенантом Холсте. Но и на этот раз Штайнер саботировал приказ фюрера, не став сдавать командования своими подразделениями генералу вермахта.

Через 24 часа статс-секретарь министерства иностранных дел Вернер Науман принес в бункер перехваченную радистами министерства депешу корреспондента агентства Рейтер Поля Скотта Ранкина, который сообщал из Сан-Франциско о том, что рейхсфюрер СС Гиммлер предложил западным союзникам капитуляцию Германии.