Все смиренно (ЛП) - Страница 14

Как я уже говорил, я ценитель женской груди, так что я пытаюсь сконцентрироваться на этом положительном атрибуте, но ее намерение поговорить о непристойностях меня сильно отвлекает.

— Оу, да, — стонет она, сжимая свои груди. — Я плохая девочка. Ты будешь моим папочкой? Папочка накажет свою бесстыжую сучку?

В этом выражении столько всего неправильного, что я даже не знаю с чего, нахрен, начать.

Для начала, разговор о Папочке — это сплошное занудство. Это действует так же, как ледяная ванна. Это заставляет меня думать об отце и детях и тысячи других вещах, о которых я совсем не хочу вспоминать во время прелюдии. Бесстыжая сучка — смело — мне определенно нравятся всякие штучки с прозвищами, шлепком по заднице и ролевые игры с доминантами, которые сегодня обожают женщины. Но ее детский голосок с придыханием все портит.

Голос Долорес был низким, страстным, несравненно женственным. Когда она умоляла меня трахнуть ее, или призывала к тому, как она хотела, чтобы я это сделал — это не было вынужденным или фальшивым.

Я ворчу, когда «Девочка-Салат» скачет на моих коленях. Она впивается мне в рубашку, но у нее получается только поцарапать мне шею. Потом она, с удивительной силой, прижимает мою голову к своим грудям, удерживая меня так крепко, что я даже дышать не могу. Викинги верили, что смерть на поле боя — это «хорошая смерть» и в нормальных условиях я, наверно, думал бы также о сисько-удушении… но это не те сиськи, которые я бы хотел, чтобы меня захватили. Я пытаюсь повернуть голову и, наконец, мне это удается, когда я хватаю ее за плечи и отпихиваю от себя. Отклоняю голову назад и стараюсь наполнить воздухом свои легкие.

А потом, все еще держа ее за руку, смотрю в лицо Девочке-Салату. Маленький носик, влажные розовые губки, круглые голубые глаза смотрят на меня. Она сексуальна. Твердая четверка. В любую другую ночь, я бы уже был на ней, но сегодня… не хочу.

Потому что я хочу, чтобы на меня смотрели светло-карие глаза с золотыми крапинками. Губы, которые я хочу целовать — красные и полные, и я хочу слышать из них самые прямые и неожиданные ответы. Меня сильнее возбуждает образ Ди в моей голове, чем то, что я пережил последние пять минут с этим вариантом, ерзающим топлес на моих коленях.

— Подожди… погоди секунду. Так не пойдет, — говорю я ей.

— Что ты имеешь в виду?

Женщины всегда говорят, что они просто хотят от мужчин честности. Посмотрим, что из этого получится.

— Ты красивая, и кажешься забавной девушкой… но, я только что понял… что сейчас я запал на кое-кого другого.

Когда она спрашивает, ее шея вытягивается:

— Что-что?

— Без обид. — Она закрывает свою голую грудь руками. И теперь смотрит прямо на меня. — Если тебе станет легче, то если бы я ее не встретил первой, то точно бы занялся с тобой сексом прямо сейчас.

Она слазит с моих колен.

— Вот ты мудак!

Я понимаю, почему она так думает.

— Пошел вон из моей квартиры, придурок!

Она хватает подстаканник, что на краю стола, такой тяжелый и керамический — и запускает его мне в голову. Первый — мимо. Но второй попадает мне прямо в лопатку, когда я бросаюсь к двери.

— Ох, Боже. Я ухожу!

— Урод!

Вот вам доказательство — кто сказал, что честность — это лучшая политика — очевидно, соврал.

***

Я паркую свой мотоцикл на тротуаре и бегу к передней двери дома Ди. Нажимаю один раз на звонок, второй, третий — на удачу. Жду пять секунд, но никто не отвечает.

Потом я делаю то, что сделал бы нормальный человек.

Я жму на звонок до тех пор, пока мой чертов палец не побелеет.

Бзззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз…

Когда и после этого нет никакого ответа, я признаюсь, что начинаю паниковать. Я иду на тротуар, к окну Долорес, и складываю ладони вокруг рта.

— Долорес! Эй, Ди — ты не спишь?

Так как это Нью-Йорк, тут же в ответ орут соседи.

— Теперь мы все не спим, придурок!

С разных сторон кричат «заткнись», и я думаю, что одна женщина бросила в меня цветочный горшок.

Но мне хочется верить, что это была случайность.

Стараясь больше не рисковать, я закидываю голову назад и пытаюсь состроить из себя Марлона Брандо[12].

— Стеллааааааа! Стеллллаааааааа![13]

Открывается окно Долорес. Охренеть, наконец-то.

— Мэтью? — удивленно кричит она вниз.

Я цепляюсь пальцами за петли на поясе, делая беспечный вид.

— Эй, — отвечаю я. — Стелла дома?

— Какого хрена ты делаешь? — спрашивает она.

Вот когда я понимаю, что мой великий план помешать ей и Тони заняться делом… как раз достиг своей точки. Черт. Теперь, начиная с этого момента, это сплошная импровизация.

— Я хочу… Спустись, пожалуйста, вниз?

Удивительно, но она не говорит мне, что бы я шел куда подальше.

И спустя пару минут, она выходит на тротуар… с Джонни Мафиози позади нее. Слава богу, на ней вся одежда, в которой она была в клубе. Это, правда, не так уж и много значит — особенно если учесть, что ее наряд прикрывает чуть больше, чем прикрывало бы нижнее белье, но на данный момент, я из двух зол выбираю меньшее. Косящий под мафиози парень обгоняет Ди и толкает меня назад.

— Какие твои проблемы, нахрен? Ты че, какой-то псих?

Инстинктивно, защищаясь, поднимаю вверх свои кулаки.

— Я не собирался с тобой драться, но если тебе так хочется? Можем попробовать.

Потом я замечаю на его бицепсе тату — тату Девы Марии с надписью «Аве Мария» под ней. И тут же выбираю к нему совсем другой подход.

— Я всего лишь пытаюсь спасти свой брак.

Да, ложь — это низко — но в отчаянные времена…

Он тут же поворачивается к Ди.

— Ты замужем?

Она в ужасе.

— Нет, я не замужем. Он не в своем уме!

Я открываю свой бумажник, где у меня фотография Маккензи и делаю серьезное выражение лица.

— Моя семья для меня все. Я знаю, ты меня совсем не знаешь, но не мог бы ты просто успокоиться и… уйти?

Сейчас Ди серьезно раздражена. Она пихает меня в плечо и поворачивается к Джерси Шо[14], все отрицая.

— Мики, это не моя дочь, и он не мой муж!

Он отвечает:

— Меня звать Майки.

Какое облегчение видеть, что сегодня не у меня одного проблемы с именами.

Раздраженно, Ди спрашивает:

— Какая разница?

Для большинства парней разницы никакой — нам все равно, кричите ли вы имя Папы Римского, когда отдаетесь нам. Но «Майки» явно не из тех парней. Потому что всплескивает руками, сдаваясь.

— Для меня это слишком. Я убираюсь отсюда.

Потом он разворачивается на пятках и уходит.

А я, ликуя, смотрю ему вслед.

Потом я поворачиваюсь к Ди, и показываю в сторону парня.

— Некоторые люди такие доверчивые.

Вот тогда-то она мне и врезала — прямо в рот.

Я отступаю назад, и чувствую на языке кровь. Долорес, может быть и маленькая, но хуком справа она может выбить из тебя всю дурь. Она грозит мне пальцем, когда ругает меня:

— Не знаю, что это за херня, но это не нормально!

Я убираю руку от своей разбитой губы. А в голове у меня пусто — ни одной слабенькой умной мысли. Так что все, что я могу — это спросить.

— Почему я тебе не нравлюсь?

— Что?

— Мы отлично провели время — секс был горячим, нам было весело — но сейчас, ты не хочешь иметь со мной никаких дел.

— Для тебя это ново?

Я фыркаю.

— Черт, да, ново. Все меня любят. Я классный парень.

Ди потирает своими пальчиками лоб, так обычно делала моя мама, когда у нее болела голова. Потом она вздыхает и признается:

— Ладно… дело в том… дело не в тебе, дело во мне. Проблема во мне.

От такого поворота я выпучиваю глаза.