Все ради тебя (СИ) - Страница 59

Конечно, помню. Я помню. Катя…она не выходит у меня из головы, и я помню…как ту ночь, когда я рассказала ему правду…

Около трех лет назад; Лиза

Он впервые говорил со мной, и я не могу отпустить его от себя дальше, чем это необходимо. Конечно, когда я сказала, что наш малыш толкнулся, Адам соврал. Он не мог этого почувствовать, в чем почти сразу и признался. Понурив голову, расстроено очень, прошептал.

— Я не чувствовал толчка.

Так трогательно. Я тихо рассмеялась, а он резко на меня посмотрел и добавил.

— Скорее…по тебе его почувствовал, понимаешь? Ну…я имею в виду…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, успокойся.

Приложив пальцы к губам, я прижалась к его лбу ненадолго. Конечно, понимаю. Это может быть как самовнушение, так и простой, но мощный мой восторг, который шибанул его настолько, что ему показалось — он почувствовал. Конечно, не мог.

— Обидно, что не могу, — вдруг говорит, и я тихо засмеялась.

— Ну что поделать? Такая жизнь. Несправедливая негодяйка. А теперь пошли спать, там об этом и подумаешь.

Взяв его за руку, отвела на кровать, а потом легла рядом. Так мы здесь и оказались. Вместе.

Я знаю, что я все еще его не простила, и знаю, что нам много над чем работать осталось, много чего рассказать — этого никто не отменяет. Но эта ночь…пусть она будет нашей.

А потом я хмурюсь.

К Луне подбираются тучи, которые напоминают мне о кое-чем важном. То, о чем рассказал отец. То, о чем он попросил никому не говорить. Но эти тайны…разве я могу требовать от него честности, при этом храня ТАКОЙ секрет? После того, что я узнала?

Тайное всегда становится явным.

Это аксиома. И я боюсь, как бы эта аксиома не разрушила мой хрупкий мир, поэтому шепчу.

— Адам? Ты еще не спишь?

— Нет.

Обнимает сильнее.

— А что? Ты чего-то хочешь? Попить? Или может быть, кушать?

Прикрываю глаза со смешком.

— Беременные не всегда хотят кушать.

— Ой ли?

Теперь смеюсь. И правда. Каждый раз, когда мы переписывались — я говорила, что ем. Да и Катя постоянно что-то хомячила…понятно, откуда такие выводы.

Жаль, им я улыбаться и дальше не могу. Тучи как будто становятся ближе…

— Мне надо тебе кое-что рассказать.

Немного напрягается, шепчет в синем свете луны.

— Что?

— Твой отец поделился, что он с моим — старые друзья?

— Да.

— А…про Кристиана? Он сказал?

— Да.

Замолкаю. Как такое вывалить на человека? И правильно ли я выбрала время? Может быть, надо было подождать?

Адам как будто чувствует мое замешательство и нежно переворачивает на спину. Нависает сверху. Хмурится сильнее.

— Лиза? Что такое?

— Я просто…

Замолкаю, потому что не знаю. Еще я жалею, что вообще открыла эту тему, а Адам вдруг вздыхает.

— Ты думаешь, что я — такой же, как он, да? Испорченный?

Говорит с отвращением. Господи! И он туда же…

Вот о чем я и говорила! Тайны — это плохо! Они способны разрушить все…

Нежно укладываю руку на его щеку и мотаю головой.

— Адам, он…не был таким, как ты думаешь.

— Что, прости?

— Вам о нем не рассказывали не потому, что он был…испорченным.

— Они были помолвлены с И…с ней. Лиза, они были близки. Мне можешь не рассказывать…я…слишком хорошо знаю, что это значит.

— Но…

— Лиза, пожалуйста. Не надо, — вздыхает и откидывается на кровать.

Я привстаю на локтях и смотрю на его лицо. Оно бесстрастное, а это значит, что внутри него сейчас буря. Я это слишком хорошо знаю, чтобы попытаться себя обмануть…

Чертовы тайны! Вот куда они приводят! К самокопанию!

Вдруг вздыхает.

— Знаешь…я долго думал, откуда это в ней? И мне страшно…признавать, что вполне возможно когда-то она сама была жертвой. Такой же, как я или тот же Коля. А самое ужасное думать, что это он ее такой сделал, и я…

Резко перебиваю, прильнув к нему всем телом. Утыкаюсь лбом в щеку. Часто дышу.

Прости меня, Адам…

— Малыш, послушай меня сейчас очень внимательно, хорошо? Твои родители не говорили о Кристиане не потому, что он был испорченным. Единственный его серьезный грех — это игромания. Много лет назад он сильно подсел, все дошло до очень серьезных масштабов, и вы чуть не потеряли компанию. Мой отец вам помогал решать эти проблемы. Кристиан вляпался по самые уши, связался с плохими людьми, и от них мой отец и твой его спасали. Спасли. Только тот человек был мстительным гандоном. Он посадил в тюрьму моего, у вас дела шли неважно, и вы не смогли помочь. А потом Кристиана убили, и это убило твоего деда. Вот как все было!

Адам слегка отстраняет меня и заглядывает в глаза. А из них слезы водопадом…потому что все! Буквально все в наших с ним судьбах было так связанно…так странно сплетено…

— Лиз, я… не знал. Он этого не говорил.

— Они скрывают. Папа рассказал мне об этом из-за нее…в общем, он думает, что это именно она убила Кристиана.

— Что?...

— Он ее бросил перед свадьбой, потому что никогда не любил. Они не были близки. Его заставили на ней жениться, но этого так и не случилось. Кристиан…он влюбился, Адам. В русскую женщину.

Адам хмурится сильнее, а я продолжаю, набрав побольше воздуха в грудь.

— Поэтому твои родители никогда не были против наших союзов, понимаешь? Они все-все видели…как он страдал, когда ему навязали жену. Как он…пытался найти выходы. Твой отец считает, что именно поэтому он и влез в карты. Он хотел будущего, потому что…Адам, прости меня, но…женщина…та женщина…она была беременна от твоего дяди.

Он резко отстраняется от меня, но я тянусь обратно. Кладу руку на грудь, где тарабанит сердце, упираюсь в него лбом. Молчу долго, а потом шепчу еле-еле слышно.

— Прости меня, Адам…но они молчали поэтому. У твоих родителей только один…родной ребенок. Прости…

Сейчас

— Адам, подожди. Нам надо поговорить.

Муж резко замирает и резко поворачивается. У него еще остались остаточные точки, поэтому фразу эту он боится, как огня. Черт.

Слегка улыбаюсь, кутаюсь в наше шелковое одеяло, сажусь.

— Это касается…Сая.

Хмурится, но при этом расслабляется. Хорошо…

— А что с ним?

— Я с Катей встречалась сегодня.

— Ага. И?

Делает аккуратный шаг в мою сторону. Он знает, что я хочу сказать. С тех пор как той ночью первых откровений, я рассказала ему «страшную тайну» их семьи, мы много раз говорили об этом. Но сегодня кое-что изменится…

— Малыш, она за него волнуется. Говорит, что-то не так…

Адам прикрывает глаза.

Он дико боится, что истина выплывет наружу, да и я боюсь. Правда ведь боюсь. Только мы, мой отец и его родители…

— Он не может ничего знать, — хрипло говорит, потом отворачивается и прижимается лбом к стеклу.

Я хорошо знаю это его состояние. Отрицание. К сожалению, даже спустя почти три года он это так и не смог перебороть, хотя старается. Он верит, что однажды это получится, а я не знаю, если честно. Вполне возможно, что на все стрессовые ситуации он всегда будет реагировать так же. Сначала отрицать, а потом уже действовать. Кое-что мы поменять никогда не сможешь, кое-что, как ДНК, просто часть нашего характера и нашего защитного механизма.

Единственное, на что он может повлиять — это время принятия. По итогу, так оно и есть, скорее всего. А я? Я могу ему в этом помочь. Хотя бы просто быть рядом…

Встаю, таща за собой одеяло, подхожу и обнимаю за талию. Носом утыкаюсь в спину. Глажу его кожу. Жду.

Я рядом, любимый. Я с тобой…

Наконец-то он накрывает мою руку, прижимая ее к себе ближе, а потом вздыхает.

— Спасибо… — в голосе улыбка, я киваю пару раз и тоже вздыхаю.

— Я знаю, что мы договорились оставить все в той комнате…

— И я помню, что тебе это не нравится.

Адам оборачивается. Солнце красиво играет в зеркале напротив, попадая в его темные глаза и делая их похожими на растаявший, молочный шоколад. А еще оно делает его красивее, и боже…как же мне хочется смотреть на него вечность…