Все предельно (сборник) - Страница 9
Через две недели после того, как меня доставили в морг, женщина с Дюпон-стрит позвонила в полицию Дерри и пожаловалась на ужасный запах, идущий из соседнего дома. Дом этот принадлежал холостяку, банковскому клерку, по имени Уолтер Керр. Полиция обнаружила, что людей в доме нет. Зато в подвале копы нашли более шестидесяти самых разных змей. Почти половина сдохла от голода и обезвоживания, но остальные были живы… и очень опасны. Среди них нашлось несколько очень редких, а одна принадлежала к виду, считавшемуся исчезнувшим с середины столетия. Так, во всяком случае, заявили консультанты-герпетологи.
Керр не вышел на работу в Городской банк Дерри 22 августа, через два дня после того, как меня укусила змея, через день после того, как об этой истории прознала пресса. «ПАРАЛИЗОВАННЫЙ МУЖЧИНА ИЗБЕГАЕТ ПОСМЕРТНОГО ВСКРЫТИЯ» – гласил заголовок. В одном из абзацев репортер процитировал мои слова. Вроде бы я ему сказал, что «окаменел от страха».
В подземном зверинце Керра в каждой клетке, кроме одной, сидело по змее. На пустой клетке таблички не было, а змею, выползшую из сумки с клюшками (санитары «скорой помощи» привезли ее вместе с моим «трупом», а потом решили попрактиковаться на стоянке), так и не нашли. Наличие яда в моей крови, этот же яд, но в гораздо меньшей концентрации, обнаружили в крови Майка, установили, но идентифицировать не смогли. За последний год я прочитал множество книг о змеях и нашел как минимум одну, укус которой вызывает у людей полный паралич. Это перуанский бумсланг, отвратительная тварь, которую в последний раз видели в двадцатых годах. Дюпон-стрит отделяют от поля для гольфа «Муниципального клуба Дерри» меньше чем полмили. Пустыри и перелески.
И последнее. Кэти Арлен и я встречались четыре месяца, с ноября 1994-го по февраль 1995-го. Расстались по взаимному согласию в силу сексуальной несовместимости.
У меня вставало, лишь когда она надевала резиновые перчатки.
Думаю, на каком-то этапе своего творческого пути каждый автор «ужастиков» должен коснуться погребения заживо, потому что люди этого действительно боятся. Когда мне было лет семь, самым страшным телесериалом по праву считался «Альфред Хичкок представляет», а самой страшной серией «АХП» (в этом все друзья полностью со мной соглашались) стала та, где Джозеф Коттен сыграл человека, получившего травмы в автомобильной аварии. Травмы такие тяжелые, что врачи сочли его мертвым. Они даже не смогли прощупать пульс. И уже собрались провести посмертное вскрытие, хотя он был жив и заходился внутренним криком, короче, та серия, где он выжал из себя единственную слезу, чтобы дать им знать, что жив. Это очень трогательный момент, но трогательность – не из моего репертуара. Поэтому, когда я задумался над рассказом на эту тему, в голову пришла мысль о другом (может, более современном?) методе коммуникации. Вы прочитали о нем выше. И наконец о змее: сомневаюсь, что существовала ползучая тварь, названная учеными перуанским бумслангом, но в одном из своих детективов о мисс Марпл дама Агата Кристи упомянула африканского бумсланга. Мне так понравилось это слово (бумсланг – не африканский), что я вставил его в свой рассказ.
Человек в черном костюме
Т еперь я уже очень стар, а все это случилось со мной, когда я был еще мальчишкой – девяти лет от роду. Случилось в 1914 году, через несколько месяцев после того, как умер мой брат Дэн, и за три года до того, как Америка вступила в Первую мировую войну. Никогда ни единому человеку на свете еще не рассказывал я, что произошло со мной в тот день у развилки ручья. И никогда не расскажу… во всяком случае, устно. Предпочитаю написать об этом и оставить тетрадь на столике возле своей кровати. Писать долго трудно, потому что руки у меня в последнее время сильно дрожат, былой силы в них почти не осталось. Впрочем, не думаю, что это займет много времени.
Позже кто-нибудь найдет эти мои записи. Человек любопытен по природе своей и никогда не упустит возможности заглянуть в оставленную другим тетрадь под названием «ДНЕВНИК», особенно если автор его отошел в мир иной. Так что написанное мною почти наверняка будет прочитано, уверен в этом. Другое дело, поверят написанному или нет. Почти с той же уверенностью смею заметить, что нет, но это не важно. Меня интересует не это, а свобода. А писание, как я обнаружил, как раз и может дать человеку такую свободу. На протяжении почти двадцати лет я писал в колонку под названием «Давно и далеко» в газете «Колл», издаваемой в Кэстл-Рок. И по опыту знаю, что чаще всего так и получается: стоит написать о каком-то событии, и оно перестает мучить тебя. Оставляет в покое, уходит, точно изображение на старых выцветших снимках – с каждым днем становится все светлее, стирается, блекнет, пока не остается лишь желтовато-белый прямоугольник бумаги.
И я молю Создателя о таком утешении.
Старцу под девяносто давно пора бы расстаться с детскими страхами, но по мере того, как немощь медленно, но верно берет верх, наползает на тебя, точно лижущие берег волны, постепенно подбирающиеся к замку из песка, это ужасное лицо все явственнее встает перед глазами. Грозно сверкает, подобно темной звезде в созвездии моего детства. Все, что я мог сделать еще вчера, кого я мог видеть здесь, в этой комнатке дома для престарелых, все, что я говорил им или они мне… все это исчезло, пропало, растаяло вдали. А вот лицо человека в черном костюме становится все четче, все ближе. И я до сих пор помню каждое его слово. Мне вовсе не хочется думать и вспоминать о нем, но я, против воли, думаю и вспоминаю все время. А иногда по ночам мое одряхлевшее сердце начинает стучать так быстро и сильно, что, кажется, вот-вот вырвется из груди. И вот я беру авторучку, снимаю с нее колпачок и заставляю старую дрожащую руку выводить в дневнике эти строки, описывать этот бессмысленный и странный случай. Дневник подарила мне правнучка… черт, никак не могу вспомнить ее имя, во всяком случае, сейчас, но точно знаю, что начинается оно с буквы «С». Она подарила мне этот самый дневник на прошлое Рождество, и до этого момента я не написал в нем ни строчки. Но сейчас напишу. Опишу, как повстречал того человека в черном костюме на берегу Кэстл-Стрим летом 1914 года.
Городок под названием Моттон был в те дни совсем отдельным, особым мирком – слов не хватит описать, насколько отличался он от сегодняшнего провинциального американского городка. То был мир без аэропланов, гудящих над головой, мир, где автомобили и грузовики были редкостью. Мир, где небо не разрезали на прямоугольники и квадраты провода высоковольтных линий.
Во всем городке не было ни одного мощеного тротуара. Единственными же признаками цивилизации в нем были: универмаг Корсона, конюшня и лавка по торговле скобяных товаров Тутта, методистская церковь на Крист Корнер, школа, муниципалитет да ресторанчик «У Гарри» в полумиле от центра, который моя мама с плохо сдерживаемым неодобрением в голосе называла «питейным заведением».
Но главное различие было в том, как жили тогда люди. Насколько они тогда были разделены. Не уверен, что люди, родившиеся во второй половине двадцатого века, могут похвастаться тем же. Хотя, грех жаловаться, они изо всех сил стараются быть приветливыми и вежливыми со стариками, подобными мне. Никаких телефонов в ту пору в Западном Мэне не было. Первый установили только лет через пять, а у нас в доме телефон появился, лишь когда мне исполнилось девятнадцать, я тогда поступил в Университет Мэна в Ороно.
Но это еще цветочки. На всю округу был лишь один врач, в Каско, а весь городок состоял из дюжины домов, не больше. Никаких соседей в нынешнем понимании этого слова тогда не было (не уверен даже, что нам было знакомо само это слово, «соседи», хоть люди и дружили, и собирались вместе, как правило, в церкви и на танцах у амбара). А вот пустующие поля были скорее исключением, нежели правилом. Городок окружали фермы, удаленные одна от другой на значительное расстояние; с декабря по март все жители торчали по домам и грелись у печек, семьями. Сидели и слушали завывание ветра в каминных трубах. И от души надеялись, что ни один из членов семьи не заболеет, не сломает ногу или руку или, не дай Бог, не свихнется, подобно одному фермеру, что жил неподалеку от Кэстл-Рока. Этот самый фермер три года тому назад вдруг ни с того ни с сего зарезал свою жену и троих ребятишек, а позже в суде говорил, что сделать это его заставили злые духи. В те дни, перед Первой мировой, окрестности Моттона состояли сплошь из непролазных лесов и болот, где кишели москиты, водились лоси, змеи и прочая нечисть. В те дни злые духи были повсюду.