Все под контролем (Сборник) - Страница 13

Сейт сделал попытку оправдаться, а заодно и напомнить о своем присутствии:

– Но мы не знали, что это остров Пасхи.

– Тем более! – хлопнул ладонью по столу Барцис. – Надо было сидеть тише мышей!

– Извините, – осторожно подал голос Цетлин. – Но я читал, что на острове Пасхи осталось большое количество незавершенных статуй. Я же оставил после себя только две заготовки. Да еще были найдены каменные молотки, которые использовали для изготовления статуй островитяне.

– Ничего удивительного – аборигены просто пытались копировать ваши статуи. Сделать-то они их сделали, вот только ни одну из них не смогли даже с места сдвинуть. Пока у вас еще свежа память, можно организовать для вас поездку на остров Пасхи. Посмотрите, стоит ли там хотя бы одна статуя, сделанная не вами?

– Почему же реставраторы, работавшие после нас на острове, не убрали статуи? – не унимался Цетлин.

– Потому что в их распоряжении были только одни сутки, – Барцис показал Цетлину кулак, из которого торчал указательный палец. – За столь короткий срок убрать все ваши художества было невозможно. Но даже если бы это было осуществимо… Вы представляете себе, сколько людей занималось изучением каменных идолов острова Пасхи? Сколько книг и статей о них написано? Сколько фильмов снято? Что со всем этим прикажете делать? Моаи острова Пасхи принадлежат теперь уже не вам и не мне, а всему человечеству.

– Но я ведь сам скопировал эти статуи с тех, которые видел по телевизору! – недоумевающе развел руками Цетлин.

Впервые за время всего разговора уголки губ генерального инспектора слегка приподнялись.

– Что ж, можно назвать это автоплагиатом, – сказал он.

– Так, значит… – взгляд Цетлина растерянно скользнул по голым стенам и вновь замер на лице генерального инспектора. – Получается, что остров Пасхи – это моя авторская работа?

– Время выкидывает порою и не такие фокусы, – усмехнулся Барцис.

– Но это значит, что я сам у себя украл грандиозную идею! – возопил, точно раненый вепрь, Цетлин. – Я создал монументальный скульптурный комплекс, известный всему миру, но при этом только несколько человек знают, что это моя работа! – Цетлин шумно вздохнул, медленно и скорбно развел руками и, с болью в голосе воскликнув: – Поистине, судьба безжалостна ко мне! – согнулся пополам, уткнувшись лбом в колени.

– Ну, зато вы теперь имеете возможность слетать на остров Пасхи и посмотреть на свои работы, простоявшие без малого пять веков, – заметил Барцис.

Цетлин никак не отреагировал на его слова.

Генеральный инспектор молча посмотрел на секретаря.

Секретарь так же молча надавил на кнопку селектора и произнес только одно слово:

– Пора.

Обогнув замершего, словно соляной столп, Сейта, в кабинет вошли двое в голубых куртках медицинской службы Департамента. Осторожно взяв скульптора под руки, они извлекли его скорченное тело из кресла и, нашептывая на ухо слова утешения, повели бедолагу к выходу. После удара, который постиг художника, несчастный нуждался в покое и отдыхе.

Едва только за сопровождавшими Цетлина медиками закрылась дверь, генеральный инспектор обратил свой взор на Сейта.

– Полагаю, младший инспектор Сейт, у вас было достаточно времени для того, чтобы найти если не оправдание, так хотя бы объяснение своим действиям.

Слова, произносимые Барцисом, падали подобно каменным глыбам, уворачиваться от которых было бессмысленно.

– Я не смог найти себе оправдания, – честно признался Сейт.

Ему показалось, что всего на один неуловимо короткий миг взгляд генерального инспектора сделался не таким тяжелым, как прежде, и в нем даже мелькнуло что-то похожее на одобрение.

– А как насчет объяснений? – спросил он.

Сейт понуро склонил голову.

– Если вы хотите получить объяснения по поводу того, что произошло на острове Пасхи…

– Нет! – рявкнул, не дослушав его, генеральный инспектор. – Мне и без твоих объяснений ясно, что там произошло! И все потому, что вел ты себя как последний болван! Вместо того чтобы попытаться удержать ситуацию в рамках существующей реальности, принялся резвиться, словно мальчишка! Кем ты себя возомнил, Сейт? Повелителем времени? Или ты ловил кайф от того, с каким восторгом смотрели на тебя наивные островитяне, пораженные твоими сверхъестественными способностями?

Сейт не стал даже пытаться отвечать ни на один из заданных генеральным инспектором вопросов. Какой в этом был смысл? Он чувствовал себя раздавленным и смятым, словно ненужный обрывок бумаги, который оставалось разве что только швырнуть в мусорную корзину.

– Ты так ничего и не понял, Сейт? – тихо спросил Барцис.

Удивленный неожиданной переменой в настроении генерального инспектора, Сейт поднял взгляд.

– Ну? – с надеждой посмотрел на него Барцис. – У тебя ведь было достаточно времени на то, чтобы все как следует обдумать.

– Я виноват в том, что из-за меня были сняты с задания агенты, – неуверенно начал Сейт.

– Пустое, – поморщившись, махнул рукой Барцис. – Такое случалось и прежде. То, что тебе за это причитается, ты получишь сполна. Что еще?

– Вы полагаете, что мне следовало оставаться в XX веке и ждать, когда меня отыщут?

– Неплохая мысль, – одобрительно кивнул генеральный инспектор. И с разочарованием щелкнул пальцами. – Но я не это имел в виду! – Барцис оперся руками о край стола и тяжело откинулся на спинку кресла. – Ты разочаровал меня, Сейт. Разочаровал даже сильнее, чем я думал до встречи с тобой. Для таких людей, как ты, в Департаменте существует только одно место. Догадываешься какое?

– Склад невостребованных вещей, – угрюмо произнес Сейт.

– Точно, – улыбнулся Барцис.

В улыбке его было столько яда, что хватило бы на дюжину гремучих змей.

Склад невостребованных вещей, куда поступали предметы, попавшие в XXII век из других эпох, которые после завершения того или иного дела оказывались никому не нужными, выполнял в Департаменте функцию первого круга Ада. Попавший туда одномоментно выпадал из жизни Департамента, хотя и продолжал формально числиться его сотрудником. О них все забывали, как о вещах, за которыми им приходилось присматривать. Если кто-то из инспекторов и спускался вдруг на склад невостребованных вещей, чтобы просмотреть материалы, оставшиеся после того или иного дела, то, не взглянув на бирку, пришпиленную к карману смотрителя склада, он обычно даже имени его не мог вспомнить. Каждый практикант в Департаменте знал, что, попав однажды на склад невостребованных вещей, можно забыть о всех своих былых надеждах и стремлениях.

Сейт с удивившей даже его самого стойкостью перенес известие об этом назначении. Сглотнув вставший в горле комок, он только спросил:

– Когда мне приступать?

– Да хоть прямо сейчас, – по-прежнему с улыбкой ответил генеральный инспектор. – Зачем откладывать?

Сейт коротко кивнул, развернулся на месте и на негнущихся ногах сделал шаг к выходу из кабинета. Но уже возле двери он остановился и обернулся. Он был уверен, что в первый и последний раз оказался в кабинете генерального инспектора Отдела искусств, а потому полагал, что терять ему по большому счету нечего.

– Простите, господин генеральный инспектор, но я хотел бы знать, в чем все же состояла главная моя ошибка?

Прежде чем дать ответ, Тимур Барцис усмехнулся:

– В том, Сейт, что ты решил арестовать Марина.

Сейт ожидал чего угодно, но только не этого. Группа, в которую он входил, вела наблюдение за Мариным в течение двух недель, и все давно уже говорили о том, что пора бы его взять. Да, решив арестовать Марина, Сейт действовал без приказа. Но каждый инспектор Департамента контроля за временем, работающий в прошлом, имел право принять самостоятельное решение.

Барцис как будто угадал его мысли.

– Ты принял неверное решение, Сейт. Марин не простой контрабандист, а подлинный мастер, я бы даже сказал, виртуоз своего дела. Он никогда бы не отправился в прошлое для того, чтобы просто встать на площади с мешком контрабандного товара. А если уж он так поступил, значит, затевалось поистине нечто грандиозное. Пока мы вели Марина, у нас была возможность понять, что именно он задумал. Однако после твоей дурацкой выходки мы его потеряли. Теперь мы, скорее всего, уже никогда не узнаем, чем именно собирался заняться Марин во Франции XVII века, – генеральный инспектор Отдела искусств скорбно развел руками. – Если бы ты только мог понять, Сейт, насколько сильно это меня огорчает.