Все оттенки тьмы - Страница 3

— Мобильник? — спросила Уинсом.

— Не нашла.

— Ну и что будем делать?

Энни перевела взгляд на лес за рекой:

— Надо бы поговорить с кем-нибудь из театра. Если, конечно, кого-нибудь там сейчас застанем. Впрочем, теперь у нас есть его адрес, сперва придется заехать к нему домой. Надеюсь, его там не ждет любящая семья.

Брэнвелл-корт отходила от Маркет-стрит всего в сотне метров от площади. Это оказалась широкая, мощенная булыжником улица, с двух сторон обсаженная платанами. Основными ее достопримечательностями были паб под названием «Петух и бык» и католическая церковь. Дома из известняка с черепичными крышами — чуть ли не самые старые в Иствейле — разные по высоте и ширине, стояли впритык друг к другу. Лишь изредка их разделяли узкие проходы. Почти все были отреставрированы и разбиты на квартиры.

В дом номер двадцать шесть вела фиолетовая дверь. Рядом со звонком на второй этаж поблескивала латунная табличка с выгравированной надписью «Марк Джей Хардкасл». Энни позвонила в дверь — вдруг в квартире кто-то есть? По зданию прокатилось эхо, но и только. По лестнице к ним так никто и не спустился.

Энни принялась перебирать ключи из ветровки Марка Хардкасла. Третий комплект из связки подошел, и вскоре они увидели выбеленный холл с неровной деревянной лестницей. На крючке рядом с входом висел дождевик. На полу валялось несколько писем. Энни подобрала их, надо будет потом просмотреть. По узкой скрипучей лестнице они с Уинсом поднялись на второй этаж.

Квартира, когда-то бывшая вторым этажом маленького коттеджа, оказалась просто крошечной. Там едва хватало места для телевизора и дивана, а обеденный стол еле втиснулся в проход между гостиной и кухней — застеленным линолеумом пятачком с парой шкафчиков, плитой и холодильником. Уборная — что-то вроде голубятни, пристроенной к дому сзади, — помещалась за кухней. Из «столовой» вела лестница на антресоль, где все пространство под скосами массивных стропил занимала двуспальная кровать. Энни поднялась туда. К кровати жались маленькая тумбочка и комод. «Обворожительно, конечно, но жить тут совершенно невозможно», — подумала Энни. На фоне этой квартирки ее скромный коттедж в Харксайде — самый настоящий замок.

— Странную он выбрал себе квартирку, — заметила Уинсом, поднимаясь вслед за Энни. Ей пришлось склонить голову, но не из почтения к дому умершего, а из-за своего роста — больше ста восьмидесяти сантиметров.

— Крохотулька, — согласилась Энни.

— Хорошо хоть его тут никто не ждал, — сказала Уинсом.

— Да сюда бы никто и не поместился, — фыркнула Энни.

На неубранной постели лежало скомканное одеяло в цветочек и две подушки, но понять, один человек там спал ночью или двое, было невозможно. В ящиках шкафа они нашли носки, трусы и несколько сложенных футболок. На прикроватном столике у лампы примостился потрепанный сборник пьес Теннесси Уильямса.

Спустившись вниз, Энни и Уинсом приступили к осмотру кухонных шкафчиков — пара кастрюлек и сковородок, консервные банки с грибным супом, лососем и тунцом, приправы. В холодильнике вместе с увядшим салатом нашли приют пачка маргарина, нарезанная ломтиками ветчина с давно истекшим сроком годности и полупустая бутылка обезжиренного молока. Открыв морозилку, они обнаружили две котлеты по-киевски, с чесноком, и пиццу «Маргарита». В крошечном буфете рядом с обеденным столом хранились ножи, вилки, ложки и комплект простых белых тарелок и мисок. На буфете пылились три бутылки дешевого вина и несколько кулинарных книг. В хлебнице лежала половинка зачерствевшей пеклеванной буханки.

На каминной полке — ни единой фотографии, и (как ни надеялась Энни) они так и не нашли прощальной записки. В книжном шкафу рядом с телевизором хранились популярные романы в мягких обложках, французско-английский словарь, несколько учебников по истории костюма и дешевое собрание сочинений Шекспира. Судя по подбору дисков, фильмами Марк Хардкасл не увлекался, а смотрел лишь комедийные, драматические и научно-фантастические сериалы — «Шоу Кэтрин Тейт», «Тот взгляд Митчелла и Вебба», «Доктор Кто» и «Жизнь на Марсе». Парочка фривольных фильмов и много старых вестернов с Джоном Уэйном. А вот оперу и мюзиклы Хардкасл любил: «На юге Тихого океана», «Чикаго», «Оклахома». Перевернув диванные подушки, Энни нашла белую пуговицу и монетку в двадцать пенсов. Над камином висела старая афишка спектакля «Оглянись во гневе» с Марком Хардкаслом в списке действующих лиц.

Энни просмотрела письма, которые пока положила на журнальный столик. Счета и реклама. Самое старое из писем датировалось прошлой неделей. Ничего личного, что объяснимо. Теперь все пользуются электронной почтой, а обычные письма на бумаге… эпистолярный жанр почти умер. Люди просто перестали писать, тюкают по клавиатуре. А ведь когда-то в глубокой юности и у самой Энни была подружка по переписке из Австралии. Как же здорово было получать письма с отметкой «Сидней», с удивительными марками, читать про пляжи Бонди и Рок. Наверное, теперь никто не пишет друг другу пространных писем, подумала Энни. Интересно, чем сейчас занимается та ее австралийская подружка?

— О чем размышляешь? — поинтересовалась Уинсом.

— В этой квартире нет никаких его личных вещей, заметила? — ответила Энни. — И ни ежедневника, ни записок. Даже компьютера с телефоном и тех нет. Такое ощущение, как будто он появлялся тут лишь время от времени и проводил здесь совсем незначительную часть своей жизни.

— Вполне возможно, — кивнула Уинсом.

— Тогда надо узнать, где он действительно жил, — решила Энни. — Ну как, не хочешь сходить со мной в театр?

Энни всегда считала, что театр Иствейла — настоящий шедевр реставрации. Чего им только не удалось впихнуть в двухэтажное здание десятиметровой ширины! При создании проекта никто и не думал, что театру понадобятся кафе и винные бары, и потому позднее их пришлось втиснуть в пристройку, из такого же камня и в том же стиле. Лишь большие, не разделенные на квадратики стекла окон выдавали младенческий возраст пристройки. Рядом с входом в театр висели афиши «Отелло» — в постановке иствейлского Общества любителей театра.

Внутри оказалось куда больше народа, чем Энни ожидала увидеть средь бела дня. Объяснялось это просто: только-только закончился детский музыкальный спектакль «Джейн-катастрофа».[2]

Энни и Уинсом подошли к кассе, где восседала чересчур ярко накрашенная дама, болтавшая по мобильному телефону.

Девушки показали ей удостоверения:

— Простите, вы не позовете директора?

— Директора? — прижав трубку к внушительному бюсту, переспросила кассирша. — Может быть, вам требуется режиссер, милочка?

— Нет. Мне нужен кто-то из руководства, — ответила Энни.

Появилась стайка детей, распевающих песенку про Дикий Запад и перестреливающихся из воображаемых револьверов. Проносясь мимо, они чуть не сбили Энни с ног. Один из мальчишек, обернувшись, извинился, а другие побежали дальше, как будто вовсе ее не видели. Заметив Уинсом, какой-то малец восхищенно присвистнул.

Кассирша улыбнулась:

— Ох уж эти дети. Видели бы вы, во что превращается зал после детских спектаклей. Нашим уборщикам и жвачку приходится отдирать, и пятна от пролитой газировки отмывать, и фантики подбирать. Просто ужас.

Прямо как та киношка в Сент-Ивс, куда Энни ходила со своим бывшим.

— Так что насчет директора? — повторила она.

Извинившись, женщина быстро завершила беседу по телефону и нажала на «отбой».

— Честно говоря, у нас его нет, — призналась она. — Конечно, есть главный режиссер, но он все-таки не…

— А главный по реквизиту у вас кто? — перебила ее Энни.

— Вернон Росс. Он руководит всем нашим техническим персоналом. — Женщина искоса глянула на Энни: — А что случилось-то?

— Может, подскажете, как пройти? Мы очень торопимся.

— По-вашему, я не тороплюсь? Я тут целый день просидела!