Все лучшие методики воспитания детей в одной книге: русская, японская, французская, еврейская, Монте - Страница 150

В другой раз профессор Ди-Донато, посетив «Дом ребенка», произнес вслух свое имя перед четырехлетним ребенком. Ребенок начал составлять это слово из строчных букв, и получил «дитон». Профессор тотчас же произнес отчетливее: «Ди-до-нато», после чего ребенок, не рассыпая букв, взял слог «то» и отложил его в сторону, а в образовавшийся промежуток вставил «до». Потом после «н» он поместил «а» и, взяв слог «то», отложенный в сторону, закончил им слово. Ясное дело, что когда слово было произнесено отчетливо, то ребенок понял, что слог «то» находится не на своем месте, понял, что он помещается в конце слова, и на время отложил его в сторону. Эта сообразительность, которую трудно было ожидать от ребенка четырех лет, изумила всех присутствующих. Данный случай можно объяснить только отчетливым и в то же время сложным мысленным созерцанием знаков, необходимых для составления услышанного слова. Причина его – в методическом развитии ума ребенка, достигнутом частыми самостоятельными умственными упражнениями.

Указанные три периода и составляют весь метод усвоения письменной речи. Смысл этого метода настолько ясен, что не нуждается в подробных изъяснениях. Психофизиологические акты, участвующие в выработке чтения и письма, тщательно подготовляются каждый в отдельности. Мускульные движения, необходимые для того, чтобы написать какую-нибудь букву, подготовляются особо, точно так же особо изучается управление орудием письма. Составление слов также сводится к психическому механизму и ассоциируется со слуховыми и зрительными образами. Ребенок, не думая о том, что учится писать, заполняет геометрические фигуры вертикальными штрихами, свободными и правильными; затем он начинает ощупывать буквы с закрытыми глазами и воспроизводить их форму, шевеля пальцами в воздухе, и, наконец, составляет слова, и это составление слов становится психическим импульсом, заставляющим ребенка, даже когда он наедине с собою, твердить: «Чтобы написать Заира, я должен взять З-а-и-р-а».

Правда, этот ребенок никогда не писал, но он изучил все акты, необходимые для письма. Ребенок, который под диктовку не только умеет составить слово, но тотчас же улавливает смысл слова в целом, в состоянии будет писать, так как он умеет с закрытыми глазами делать движения, необходимые для писания букв, и почти бессознательно управляет орудием письма.

Подобные упражнения, подготовляющие механизм письма, рано или поздно проявят себя неожиданным, эксплозивным актом письма.

Первое слово, произносимое младенцем, приводит мать в неописуемый восторг. Ребенок выбрал слово «мама» как бы для того, чтобы воздать долг материнству. Первое слово, написанное моими малютками, сопровождалось неописуемыми проявлениями восторга. Они, конечно, не могли понять связи между подготовительными упражнениями и самим процессом письма и находились в иллюзии, что, подросши до известного возраста, они вдруг научились писать. Другими словами, писание им действительно казалось даром природы.

Они полагали, что когда подрастут, то в один прекрасный день сумеют писать. Да, так это и происходит в действительности. Ребенок, прежде чем начать говорить, первоначально бессознательно подготовляется к этому акту, совершенствуя психо-мускульный механизм, заведующий сочленением звуков. В данном случае ребенок проделывает почти то же самое; но прямая педагогическая помощь и почти материальная подготовка движений письма, гораздо более простых и грубых сравнительно с членораздельною речью, развивают графическую речь быстрее и полнее, чем уменье правильно говорить. При всей легкости этой подготовки она не частичная, а полная. Ребенок обладает всеми движениями, необходимыми для письма. Притом, писанная речь развивается не постепенно, но эксплозивным путем – другими словами, ребенок сразу может написать все слова.

Ребенок, впервые написавший слово, полон радостного возбуждения. Его можно сравнить с курицей, впервые снесшей яйцо, – и нам прямо-таки некуда было деваться от шумных проявлений его радости! Он каждого тащил посмотреть на свою работу, хватал нас за платье, заставлял идти за ним, стоять у написанного слова в немом созерцании чуда и присоединять изумленные восклицания к радостным крикам счастливого автора. Обыкновенно первое слово писалось на полу, после чего ребенок становился перед ним на колени, чтобы быть поближе к своей работе и любоваться ею.

После первого слова дети в каком-то безумном восторге начинали писать, где попало. Так, они становились у черной доски, а за детьми, стоявшими на полу, вырастал другой ряд малюток, взбиравшихся на стулья и глядевших через головы старших. Спеша, чтобы им не помешали, другие дети, ища местечка, где можно было бы писать, опрокидывали стулья, на которых стояли их товарищи. Другие подбегали к оконным ставням и дверям, покрывая их надписями. В эти первые дни мы положительно ходили по какому-то ковру писанных значков. После мы узнали, что то же самое происходило на дому у детей, и многие матери, чтобы спасти полы и даже корки хлеба, на которых появлялись надписи, дарили детям бумагу и карандаши. Одна из этих матерей принесла мне записную книжечку, сплошь покрытую писаньем, и рассказала мне, что ребенок писал весь день и весь вечер напролет и лег в постель с бумагой и карандашом в руках.

Эта импульсивная деятельность, которой в первые дни мы никак не могли обуздать, заставила меня подумать о мудрости природы, развивающей устную речь с большой постепенностью, соответственно постепенному развитию понятий. Подумайте, что было бы, если бы природа поступала так же неблагоразумно, как поступила я! Представьте себе, что природа позволила бы человеку накопить при помощи чувств богатый и разнообразный материал и приобрести запас понятий, а затем подготовила бы средства к членораздельной речи и сказала под конец ребенку, немому до этого часа: «Иди, говори!». Результатом был бы род внезапного помешательства, под действием которого ребенок, не чувствуя сдержек, разразился бы потоком мудреных и трудных слов.

Я думаю, что между этими двумя крайностями должна быть золотая середина, подсказывающая правильный и практический путь. Мы должны вести ребенка постепенно к усвоению письма; но оно должно проявиться спонтанным фактором, и работа его с первой минуты должна носить почти совершенный характер.

Опыт учит нас контролировать эти явления и добиваться того, чтобы ребенок возможно спокойнее приобретал новый дар. То обстоятельство, что дети видят своих сверстников пишущими, побуждает их в силу подражательности поскорее научиться писать. Когда ребенок пишет в первый раз, он еще не владеет всем алфавитом, и число слов, которое он в состоянии написать, ограничено. Он не умеет даже получить путем комбинации тех слов, какие мог бы составить из букв, ему известных. Он продолжает испытывать огромную радость от первых написанных слов, но это уже не всепоглощающее изумление, так как на его глазах подобные чудеса случаются ежедневно, и он знает, что рано или поздно этот дар придет ко всем детям. Все это создает спокойную и стройную обстановку. В этом спокойствии также много удивительного и прекрасного.

Посетив один «Дом ребенка» вскоре после открытия, я натолкнулась на новые сюрпризы. Вот, например, двое малюток, которые спокойно пишут, хотя прямо сияют от радости и гордости. Ведь эти малютки до вчерашнего дня даже и не помышляли писать!

Директриса передала мне, что один из них начал писать вчера в одиннадцать часов утра, а другой в три часа пополудни. Мы спокойно отнеслись к этому явлению, молчаливо признав в нем естественную форму развития ребенка.

Учительница сама должна решить, следует ли поощрять ребенка к писанию или нет. Это возможно только тогда, когда он усовершенствовался в трех периодах спонтанных упражнений, а сам еще не пишет добровольно. Можно опасаться, что при дальнейшем промедлении ребенок в конце концов сделает вредное ему бурное усилие, не встречая естественных преград и владея всеми необходимыми для письма данными.