Все лучшие методики воспитания детей в одной книге: русская, японская, французская, еврейская, Монте - Страница 123

… В биографии С. Я. Маршака воронежский период его детства замечателен еще и тем, что это были лучшие, светлые годы в жизни всей большой семьи поэта, и прежде всего в жизни его отца и матери.

Впоследствии С. Я. Маршак писал, что «годы, когда его отец служил на заводе под Воронежем, были самым ясным и спокойным временем в жизни нашей семьи. Отец, по специальности химик-практик, не получил ни среднего, ни высшего образования, но читал Гумбольдта и Гете в подлиннике и знал чуть ли не наизусть Гоголя и Салтыкова-Щедрина. В своем деле он считался настоящим мастером и владел какими-то особыми секретами в области мыловарения и очистки растительных масел».

С мягкой, трогательной теплотой вспоминал С. Я. Маршак о своей матери. «Мать постарела и поблекла гораздо раньше отца, хоть и была много моложе его. Но, помнится мне, в эти воронежские годы ее синие, пристальные глаза еще смотрели на мир доверчиво, открыто и немного удивленно» (IV, 357).

Она часто была веселой и беззаботной, вместе с мужем прогуливалась в поле или роще, неподалеку от завода.

Трудная жизнь отца и матери поэта не помешали им сохранить в доме дух взаимной любви и уважения, который делал всю семью дружной, а отношения между родителями и детьми – теплыми и светлыми.

С. Я. Маршак вспоминал впоследствии, как неудержимо тянулся он к рабочим завода, которые привлекали его своим спокойствием, уверенностью поступков и веселой, искренней добротой…

«… Часто, потихоньку от матери, я убегал обедать к рабочим, которые угощали меня серой квашеной капустой и солониной „с душком“, заготовленной на зиму хозяевами.

Впрочем наведывался я к ним не только ради этого лакомого и запретного угощения. Мне нравилось бывать среди взрослых мужчин, которые на досуге спокойно крутили цигарки, изредка перекидываясь двумя – тремя не всегда мне понятными словами…

Я был слишком мал, чтобы разобрать, о чем шла речь, но во все горло хохотал вместе со всеми».

С. Я. Маршак навсегда сохранил в своей памяти первую дальнюю поездку на лошадях в одну из придонских воронежских деревень. Краски этого события были такими свежими и новыми, что создали в сознании будущего поэта прекрасный поэтический образ, не раз использованный впоследствии в творчестве.

В книге воспоминаний «В начале жизни» он воссоздан так:

«Гулкие, размеренные удары копыт по длинному, длинному деревянному мосту.

Мама говорит, что под нами река Дон. „Дон, дон“, – звонко стучат копыта. Мы едем гостить в деревню. Въезжаем на крестьянский двор, когда тонкий серп месяца уже высоко стоит в светлом вечереющем небе. Смутно помню запах сена, горьковатого дыма и кислого хлеба. Сонного меня снимают с телеги, треплют, целуют и поят топленым молоком с коричневой пенкой из широкой глиняной крынки, шершавой снаружи и блестящей внутри…»

В городском саду Баку крошечный мальчик пишет на дорожках длинный-предлинный ряд цифр, потом идет вдоль написанного и говорит ответ. Занят он обыкновенным сложением и вычитанием, но для него это самая интересная игра. По цифрам на песке его и находит мама, берет за руку и ведет домой. Математику четыре с половиной года. Он очень хорош: глаза огромные, ясные, умные, приветливые. Зовут мальчика Лева, для мамы – он Левинька. Лев Ландау родился 22 января 1908 года в семье главного инженера одного из бакинских нефтепромыслов Давида Львовича Ландау. Родители Левиньки познакомились в Петербурге. В начале века красивая студентка-медичка Любовь Вениаминовна Гаркави проходила практику в клинике Петербургского университета. Однажды она принимала роды у молодой женщины. Роженицу звали Мария Таубе. Ее навещал брат Давид Ландау. Он влюбился в практикантку и сумел добиться взаимности. Они поженились. Давид Львович был талантливым специалистом, и его пригласили работать на Бакинские нефтепромыслы. Любовь Вениаминовна Ландау-Гаркави с грустью покидала Петербург. Ландау поселились на окраине Баку, на промыслах в Балаханах. Вскоре у них родилась дочь Софья, за ней – сын, в честь дедушки названный Львом (См фото). Любовь Вениаминовна несколько лет проработала в Балаханах акушером-гинекологом. Когда пришла пора учить детей, семья перебралась в Баку. Давид Львович занял квартиру на третьем этаже большого дома на углу Торговой и Красноводской (ныне улицы Самеда Вургуна и Низами). Квартира Ландау была большая, удобная, с видом на море. Когда Любовь Вениаминовна впервые вошла в нее, держа за руку шестилетнего сына, он, вырвавшись, побежал по коридору в самый конец и, прислонив ладони к последней двери, крикнул: «Я здесь буду жить!» Ему действительно отвели эту комнату. Рядом поместили Соню. Потом шли столовая, кабинет отца, гостиная, спальня родителей. Дом сохранился до сих пор, на нем прибита мемориальная доска. Деловой центр Баку тех времен – это Торговая и Телефонная улицы. Здесь располагались банки, конторы различных фирм, крупные магазины, лучшие доходные дома. Это был самый фешенебельный район города, и квартиры тут были самые дорогие. Давид Львович Ландау поселился на Торговой не случайно: он был видной фигурой – один из наиболее влиятельных инженеров-нефтяников богатейших в мире промыслов. Супруги Ландау уделяли много внимания воспитанию детей: в доме жила гувернантка-француженка мадемуазель Марп, приходили учителя музыки, ритмики и рисования. Мать научила детей читать и писать. Сонечка – примерная девочка. Как ни заглянешь в классную – сидит за огромной партой над своими тетрадками. А Левина парта чаще пустует. Занимается он больше для собственного удовольствия и чаще всего арифметикой. Все остальное выполняет быстро, лишь бы отделаться и приняться за свои числа. Давид Львоич не переставал удивляться, до чего же быстро мальчик усвоил четыре арифметических действия. Даже гулять Льва выпроваживали насильно. Но что это за гулянье! Заберется в сарай на черном дворе, найдет какую-нибудь доску и давай писать на ней цифры. Думает, родители не знают про его убежище, а мать просто виду не подает, что ей все известно. Этот малыш заставляет уважать себя. Даже мальчишки во дворе относятся к нему сочувственно: предводитель ватаги Ашот дал приказ – Левку с третьего этажа не бить, потому что он не фискал и не зануда.

Любовь Вениаминовна рано заметила необыкновенные способности сына и упорство, граничащее с упрямством. Правда, разумными доводами его почти всегда удавалось переубедить, по не все же можно доказать, как теорему. Однажды Лев чуть не заболел от огорчения, когда ему без его согласия поставили термометр.

– Не хочу, чтоб термометр стоял! – сквозь слезы кричал мальчик.

– Но ведь он уже не стоит, – успокаивала его мама.

– Хочу, чтоб и раньше не стоял, – рыдал сын.

Порой ее пугала его одержимость: он ничего на свете по хотел знать, кроме чисел. Некоторое время родители Льва возлагали надежды на музыку. Сонечка делает большие успехи, учитель находит, что у нее талант, может, и у Левиньки есть способности? Однако надежды не оправдались. Сын не пожелал заниматься музыкой. Нужно учить насильно, – настаивал Давид Львович. Его насильно не заставишь. Всех заставляют.

– Лева, зайди ко мне! Слушай и запоминай: я буду тебя наказывать, если ты станешь прятаться от учителя музыки и не будешь сидеть за роялем по часу в день. Ты понял меня? Лева молчал. Он старался не глядеть па отца. Любовь Вениаминовна вышла. Муж, конечно, прав: надо сломить упрямство сына, но невыносимо смотреть на худенькое бледное личико с ненавидящими глазами. Господи, до чего же трудный ребенок! За дверью отец повысил голос: