Всё или ничего - Страница 15

- Когда он родится? Лысым и мелким. Как член карлика.

Если бы тут была Мелани, она бы процедила сквозь зубы: «Ну и папаша». Но Мелани тут нет, и через какое-то время Брайан начинает привыкать к большому животу под своей ладонью. Ещё через пару минут он уже с комфортом лежит рядом с Линдси, разглядывает потолок и ничего не делает. Десять минут спустя его бдительность ослабевает.

- Может, он будет светленьким?

- Думаешь?

- Ну, ты ведь блондинка. А я, когда родился, был светло-русым.

Линдси этого не знала. Она никогда не видела детских фотографий Брайана. Даже сложно себе представить, каким он был. Было бы неплохо заполучить один такой снимок. Один ребёнка, один Брайана и один Мелани. Можно было бы поставить их рядышком. У Мелани не так много детских фотографий, но что-то должно быть.

- Уверена, он будет похож на тебя.

Она не говорит этого вслух, но ей хотелось бы, чтобы ребёнок был похож на него.

Брайан выглядит удивлённым. «Не думаю» - говорит он. А потом, кажется, даже заинтересованно: «Ты думаешь?». А, возможно, это и не интерес вовсе, а так, любопытство. А может быть, и нет.

- Мелани хочет назвать его Авраамом.

- Можешь считать меня нацистом, но я никогда не смирюсь с тем, что кто-то, в чьих жилах течёт хоть капля крови Кинни, станет носить имя, которое было бы таким…

- Еврейским?

- Уродливым.

Еще пару минут Брайан и Линдси просто лежат на диване, но потом мысль о том, что они одни и лежат совсем близко, заставляет вспомнить, то, что когда-то произошло. Иногда Линдси размышляет, а что же это всё-таки было, но не очень часто, потому что и так знает ответ.

Это был один из тех абсурдных экспериментов, которые обычно ставят над собой в колледже, когда ты «застреваешь» между тем, что ты есть, и тем, что ты ни хрена не понимаешь, кто ты такой. Опьянённые избытком энергии, парализованные от страха перед будущим. Начали они с дружеских поцелуев, продолжили небольшим стриптизом, а закончилось всё приступом хохота, когда, после того как они переспали, Брайан признался, что он гей.

Они трахнулись как бы промежду прочим. Это не было плохо, это не было ужасно, это не изменило их жизни, став откровением, навсегда определившим их сексуальные предпочтения, а просто наметило узенькую тропинку разнополого секса.

Это был секс из серии «посмотрим, что получится», и они почти не говорят об этом. Однажды, только однажды Линдси спросила Брайана, думал ли он о каком-нибудь парне, когда был с ней. Сначала Брайан ответил, что нет, и Линдси почувствовала облегчение…нет… радость, хотя, нет, погодите – любовь! И всё же нет, всего лишь облегчение.

А потом Брайан добавил: «Когда я трахаюсь, то вообще ни о чём не думаю. Поэтому мне так это и нравится». А Линдси подумала, что больше это не повторится, потому что они навсегда останутся переменными разных уравнений.

- Эй, он пошевелился.

Явственный толчок. Брайан повторяет: «Он пошевелился» и замирает в ожидании, пока ребёнок пихается снова и снова. Брайан, кажется, даже улыбается. На его лице проносится череда эмоций. Радость, смешанная с паникой. А потом он становится серьёзным, предельно серьёзным и говорит: «Если тебе нужны деньги…» - в последние месяцы он регулярно возвращается к этому разговору. Линдси повторяет своё извечное «У нас всё есть, Брайан» и признаётся, что иногда она испытывает приступы страха. Ей снится, что ребёнок из стекла, а она роняет его с лестницы. Она рассказывает ему все, чем не может поделиться с Мелани, потому что не хочет её пугать.

- Можешь рассказывать мне, - беззаботно заявляет Брайана. – Я-то уж точно не испугаюсь. Ты же знаешь, - тут он слегка понижает голос, - чужие переживания меня мало волнуют.

Ребёнок уже перестал пинаться, но Брайан руки не убирает. Голос Линдси слегка надломлен, когда она признаётся, чтодействительно ужасно напугана. Брайан садится и успокаивает её, на свой прямолинейный и не слишком сентиментальный лад.

- Послушай, в любом случае ты не сможешь напортачить больше чем мои родители. Даже Мелани не сможет напортачить больше. А посмотри каким неотразимым я вырос!

Брайан задерживается ещё минут на пять, отклоняет предложение остаться поужинать, заявив, что в сауне «новое поступление» , а он «ещё никого там не попробовал» . Он помогает Линдси встать с дивана – ты неподъёмная, словно труп - и, перед уходом, заставляет её пообещать, что она позвонит ему, когда начнутся эти ужасные боли, от которых ты будешь стонать, как от секса с отбойным молотком.

- А если сама не сможешь позвонить, пусть это сделает твоя подружка. И смотри, чтобы она «случайно» об этом не забыла.

Линдси провожает его до дверей, и они целуются на пороге, прежде чем Брайан исчезнет, и солнце зайдёт.

- Мелани говорит, что беременность делает меня очень сексуальной.

Брайан надевает очки.

- Дорогая, ты стала толстой коровой.

Всегда можно рассчитывать на Брайана Кинни, если хочешь получить честный ответ.

- Спасибо.

- Не за что.

Они ещё раз целуются на прощание, и он уходит, готовый покорить весь мир. А если не мир, то, как минимум, всех мужчин, которых повстречает на своём пути. Вечно молодой и прекрасный. Если бы она решила его нарисовать, то сделала бы это в духе импрессионизма, энергичном и полном противоречий. Но Линдси уже давно не брала в руки краски и кисть, и нет ничего, что помогло бы ей обрести вдохновение.

Джастин

Сколько он себя помнит, Джастин всегда рисовал. Мелки, акварельные краски, цветные карандаши. Идеи, мысли, фантазии, его жизнь в масле. Дженнифер водила его по музеям и художественным галереям, где можно встать перед картиной и замереть, созерцая; старалась разглядеть в его набросках руку художника. Он рисует, не переставая, даже, когда руку сводит судорога. В одуряющей тишине скучного урока он рисует картину. Невиданные, ни на что не похожие континенты. В своем воображении. А когда под рукой будут кисти, ему всего лишь придётся воспроизвести уже увиденное. Он рисует, когда рассержен, чтобы сбросить напряжение. Рисует, когда счастлив, потому что это выходит само собой, и он чувствует себя непобедимым. Рисует, потому что не знает, что бы он делал, если бы не открыл в своё время тайну цвета и формы. Время от времени кто-нибудь спрашивает, а зачем он рисует. Профессора, друзья. Джастин не знает ответа. Ведь рисование – это не осознанный выбор, а жизненная необходимость. Рисование это не то, что он делает, это то, что он есть.

Он рисует всё что угодно, всё равно что. И ему понадобились годы, чтобы понять: что бы он ни пытался нарисовать, в голове сидит один и тот же образ. Окончательно он осознал это на одном из занятий, когда его к этому подтолкнул один из наименее раздражающих профессоров. Джастин не испытывает особой симпатии ни к одному из преподавателей и всех их делит на раздражающих и не слишком раздражающих). Тот объяснил, что когда он просит их рисовать с натуры, то не хочет увидеть изображаемый объект. Для этого существует фотография.